За окном медленно догорал октябрьский вечер. Ирина в который раз машинально поправила скатерть — старую, но любимую, с выцветшим узором из полевых цветов. Ужин получился простой: куриный суп, котлеты с пюре. Как всегда. Всё как всегда.
Виктор сидел, уткнувшись в телефон. Светящийся экран отбрасывал голубоватые блики на его лицо, делая его каким-то чужим и отстранённым. Пальцы привычно скользили по экрану — новости, сообщения, снова новости...
"Тридцать лет вместе", — пронеслось в голове у Ирины. Она посмотрела на свои руки — чуть покрасневшие от горячей воды, с маленькой царапиной на указательном пальце. Сегодня она весь день была в делах: стирка, уборка, магазин, готовка. Обычный день, каких были тысячи.
Ирина поставила последнюю тарелку на стол. В висках пульсировала тупая боль — давление, наверное. Надо бы измерить, но сначала закончить с ужином. Всегда нужно что-то закончить, всегда есть какое-то "потом".
— Ир, сделай мне чай, — Виктор даже не поднял глаз от телефона. Просто сказал — буднично, привычно, как будто это самое естественное в мире.
Что-то оборвалось внутри. Тонкая струнка, которая всё это время держала её в привычном ритме жизни, лопнула с оглушительным звоном. Ирина замерла, чувствуя, как по телу разливается горячая волна — не то гнев, не то отчаяние.
Тарелка опустилась на стол чуть громче, чем следовало. Звук получился резкий, неприятный, как царапина по стеклу. Виктор наконец оторвался от телефона и поднял глаза — удивлённые, непонимающие.
— Пусть каждый займётся своими проблемами! — голос Ирины прозвучал неожиданно громко в тишине кухни. Она сама не узнала этот голос — звенящий, почти срывающийся.
Виктор моргнул. На его лице отразилось искреннее недоумение — такое же, как тридцать лет назад, когда она впервые сказала ему "да" на его предложение руки и сердца. Только тогда это было милым, а сейчас...
— Что с тобой? — он положил телефон на стол. — Ты какая-то странная сегодня.
Ирина почувствовала, как к горлу подступает ком. Странная? Нет, она просто устала быть невидимой. Устала от того, что её присутствие в этом доме воспринимается как должное, как работа хорошо отлаженного механизма.
— Ничего, — она отвернулась к окну. За стеклом качались голые ветки старой яблони. — Просто... просто делай свой чай сам.
В кухне повисла тишина — густая, вязкая, как остывший суп в тарелке. Виктор всё ещё смотрел на неё с недоумением, но Ирина больше не могла это выносить. Она вышла из кухни, чувствуя, как предательски дрожат руки.
Это был момент, когда что-то безвозвратно изменилось. Точка невозврата, за которой уже невозможно делать вид, что всё по-прежнему в порядке.
Утро началось как обычно — с звонка будильника в половине седьмого. Ирина открыла глаза и впервые за тридцать лет... осталась лежать. Виктор завозился рядом, что-то проворчал и направился в ванную. Через несколько минут она услышала его растерянный голос:
— Ир, а где чистое полотенце?
Она молчала, глядя в потолок. По штукатурке змеились едва заметные трещинки — когда-то она собиралась заняться ремонтом, но всё откладывала. Вечно откладывала свои желания на потом.
— Ирина! — в голосе мужа появились нотки раздражения. — Ты что, не слышишь?
— Слышу, — спокойно ответила она. — В шкафу должно быть. А нет — возьми из стиральной машины и повесь сушиться. Это же не сложно?
Из ванной донеслось какое-то бурчание, потом звук падающих вещей и приглушённые ругательства. Ирина прикрыла глаза. Внутри было пусто и... легко? Да, пожалуй, именно легко.
К десяти часом позвонил сын. Андрей, как обычно, забежал по пути на работу — высокий, взъерошенный, вечно спешащий.
— Мам, я на минутку! — крикнул он с порога. — Кофе есть?
Ирина сидела в кресле с книгой — той самой, которую купила полгода назад и всё никак не могла начать читать.
— Кофе в шкафчике, — она перевернула страницу. — Чашки знаешь где.
Андрей замер на пороге кухни:
— А ты... не сделаешь?
— А почему я должна? — она подняла глаза от книги. — Ты взрослый мужчина, Андрюша. Вполне можешь сам сварить себе кофе.
Сын постоял ещё немного, потом молча прошёл на кухню. Загремела посуда, зашумела вода. Через пять минут он выглянул:
— Мам, а как...
— Инструкция на банке с кофе, — она даже не дала ему закончить вопрос.
К вечеру дом начал меняться. Будто невидимая рука стирала следы привычного порядка. В раковине выросла гора немытой посуды. На журнальном столике — чашки с недопитым кофе. Корзина для белья наполнилась до краёв.
Виктор вернулся с работы поздно. Остановился на пороге кухни, обвёл взглядом бардак:
— Что это такое?
— Это? — Ирина оторвалась от планшета, где читала статью о путешествиях. — Это наша кухня. Просто теперь каждый занимается своими проблемами, помнишь?
— Но ты же всегда...
— Вот именно, — она впервые за день почувствовала, как внутри поднимается волна гнева. — Я ВСЕГДА. Тридцать лет я ВСЕГДА. А теперь — не всегда.
Виктор дёрнул плечом:
— Ну и что ты хочешь этим доказать?
— Ничего, — она встала из-за стола. — Абсолютно ничего. Просто живу. Просто занимаюсь своими проблемами.
Следующие дни превратились в странный эксперимент. Ирина с каким-то отстранённым интересом наблюдала, как рушится налаженный быт. Виктор метался между работой и домом, пытаясь успеть хоть что-то:
— Ир, где мои носки?
— В корзине для белья.
— А чистые?
— А ты постирал?
Андрей заходил всё реже — видимо, отсутствие готового завтрака и свежесваренного кофе не располагало к визитам. Один раз он попытался поговорить:
— Мам, что происходит? Папа говорит, ты какая-то странная в последнее время.
— Странная? — она улыбнулась. — Нет, сынок. Я просто наконец-то начала жить для себя. И знаешь что? Это потрясающее чувство.
Вечерами она стала ходить на йогу. Записалась на курсы английского. Купила абонемент в бассейн. Всё то, о чём мечтала годами, но "не было времени". Время нашлось. Оказывается, его было много — нужно было просто перестать тратить его на всех, кроме себя.
А дома... дома продолжался хаос. Но теперь это был не её хаос. Это были не её проблемы. И впервые за долгие годы Ирина чувствовала себя по-настоящему свободной.
— Я уезжаю к Тане на несколько дней, — сказала Ирина буднично, складывая вещи в небольшую дорожную сумку. — Давно собиралась навестить подругу.
Виктор стоял в дверях спальни, наблюдая, как жена методично укладывает одежду. Происходящее казалось нереальным — за тридцать лет совместной жизни она никогда не уезжала вот так, внезапно, одна.
— А как же... — он запнулся, не зная, как сформулировать все эти "как же": как же ужин, как же бельё, как же счета, как же он?
— А никак, — она застегнула молнию на сумке. — Я же сказала: пусть каждый займётся своими проблемами.
Входная дверь закрылась так тихо, что он едва услышал щелчок замка. Но этот звук почему-то эхом отдавался в пустой квартире, становясь всё громче и громче.
Первый вечер показался даже приятным. Тишина. Никто не спрашивает, поел ли он, не напоминает про таблетки от давления, не шуршит на кухне. Виктор заказал пиццу, развалился перед телевизором — хорошо! Вот только чай почему-то получился безвкусным, а пицца — слишком солёной.
Утро встретило его неприятным сюрпризом: чистых рубашек не оказалось. Совсем. Виктор открывал шкаф снова и снова, будто надеясь, что они волшебным образом материализуются на вешалках.
— Ничего, — пробормотал он, доставая мятую рубашку из корзины для белья. — Прогладить-то я сумею...
Через полчаса, глядя на подпалину на рукаве, он уже не был так в этом уверен.
К обеду позвонила секретарша:
— Виктор Сергеевич, напоминаю про счета за квартиру. Вы просили...
— Да-да, — оборвал он, чувствуя, как к горлу подступает раздражение. Счета. Точно. Ирина всегда этим занималась. Где она их вообще оплачивала? Через интернет? В банке? А пароль от личного кабинета...
Он опустился на стул посреди кухни. Грязные тарелки в раковине, пустой холодильник, неоплаченные счета, несвежая рубашка... Мелочи. Всё это были мелочи, которые он не замечал. Просто не замечал — потому что они каким-то волшебным образом решались сами собой. Вернее... не сами собой.
Вечером, пытаясь приготовить что-то на ужин, он вспомнил их первые годы вместе. Как Ирина училась готовить, как радовалась, когда получалось вкусно, как расстраивалась из-за неудач. А он... он просто ел. Просто принимал как должное. И не только еду — всё.
Сын забежал на минутку, окинул взглядом квартиру:
— Мда, пап... Ну ты тут как-то... — и ушёл, не договорив.
А ведь раньше Андрей часами сидел на кухне, пил мамин кофе, рассказывал о своих делах. Виктор вдруг с ужасом понял: он даже не знает, как этот кофе готовится. Два раза пытался — один раз пересыпал, второй — недосыпал. А у Ирины получалось идеально. Просто потому, что она научилась. Потому что старалась. Для них.
На третий день он проснулся среди ночи от тишины. Какая странная формулировка — "от тишины". Но именно она его разбудила. Тишина и пустота. Он лежал, глядя в темноту, и думал о том, как много лет жил рядом с женой, не видя её. Вернее, видя в ней что-то вроде приложения к своей жизни — удобного, привычного, незаметного.
Утром он впервые сам записался к врачу. Битый час разбирался с личным кабинетом на сайте клиники, чертыхался, путался в разделах. Но записался. Потом поехал в банк, разобрался со счетами. Купил продукты — совсем не те, что обычно покупала Ирина, какие-то неправильные, но купил сам. Попытался приготовить суп — получилось так себе, но это был его суп. Его усилие.
Вечером он сидел на кухне, глядя на свою корявую стряпню, и вдруг почувствовал, как к глазам подступают слёзы. Господи, как же стыдно... Как стыдно за свою слепоту, за свой эгоизм, за тридцать лет принятия чужой заботы как должного.
Он достал телефон, нашёл номер сына:
— Андрюш... Слушай, научи меня этой... ну, программе для заказа продуктов. И... прости меня, ладно?
— За что, пап?
— За то, что я такой... такой невнимательный. К маме. Ко всему.
В трубке повисло молчание, потом сын тихо сказал:
— Знаешь, я тоже только сейчас понял... Мы ведь оба хороши, да? Принимали как должное...
Виктор кивнул, хотя сын не мог этого видеть. Да, принимали как должное. А должное... должного не бывает. Бывает забота, внимание, любовь. Но это не должное — это дар. А он об этом забыл.
Ирина вернулась домой в пятницу вечером. Остановилась на пороге, не решаясь войти — странное чувство, будто входишь в чужую квартиру. Она глубоко вдохнула и повернула ключ в замке.
Первое, что она почувствовала — запах. Необычный запах готовки: не её привычных блюд, а чего-то... другого. Из кухни доносилось тихое позвякивание посуды и приглушённое бормотание телефона — похоже, кто-то смотрел видео-рецепт.
— Ирина? — Виктор выглянул из кухни. На нём был её старый фартук — нелепый, в цветочек. В руках — лопатка для жарки. На щеке что-то вроде мучного развода.
Она молча прошла в прихожую, огляделась. Чисто. Непривычно чисто, не так, как делала она — по-мужски, что ли? Ботинки стояли ровно, куртки висели на плечиках, а не как обычно — брошенные на спинку стула.
— Я... я пытаюсь приготовить твои любимые котлеты, — сказал Виктор, переминаясь с ноги на ногу. — Правда, они получаются какие-то... не такие.
Она кивнула, всё ещё не произнося ни слова. Прошла на кухню — та же картина: чисто, аккуратно, но по-другому. На подоконнике стояла ваза с цветами — простые хризантемы, её любимые. Рядом с плитой — раскрытый блокнот с какими-то записями.
— Это рецепты, — пояснил Виктор, заметив её взгляд. — Я записывал, что получается, что нет... Представляешь, оказывается, готовка — это целая наука. А я... я столько лет думал, что это просто...
Он запнулся, не зная, как продолжить. Ирина присела на краешек стула, всё ещё не снимая пальто.
— Знаешь, — вдруг сказал он, отложив лопатку, — я тут понял одну вещь. Вернее, много вещей... — он провёл рукой по волосам, оставив ещё один мучной след. — Я был слепым идиотом, Ира. Я так привык, что ты всё делаешь, что перестал это замечать. Перестал замечать тебя.
Она молчала, но внутри что-то дрогнуло. Виктор продолжал:
— Эти дни без тебя... они многому меня научили. Я понял, сколько всего ты делала. Сколько... любви вкладывала во всё это. А я принимал как должное.
Он подошёл к шкафчику, достал конверт:
— Вот... я записался к врачу сам. И счета оплатил. И с Андреем поговорил — представляешь, он теперь будет заходить не на кофе, а просто так, поговорить. И... — он замялся, — я купил нам билеты.
— Билеты? — первое слово, которое она произнесла с момента возвращения.
— В театр. Ты же хотела на "Вишнёвый сад"? Я помню... теперь помню. И ещё я договорился с Мариной Степановной — это которая массаж делает. Ты говорила, что спина болит...
Ирина почувствовала, как предательски защипало в глазах.
— А ещё... — Виктор присел рядом с ней, осторожно взял за руку. — Ещё я составил график. Кто и что делает по дому. Честно, поровну. И время для себя — у каждого. Ты сможешь ходить на свою йогу, или в бассейн, или... куда захочешь. Я справлюсь.
— Правда справишься? — она впервые посмотрела ему в глаза.
— Честно говоря, не знаю, — он улыбнулся. — Котлеты вот до сих пор не получаются. Но я научусь. Хочу научиться. Хочу, чтобы ты была не просто женой-домработницей, а... просто женой. Любимой женой.
В этот момент с плиты потянуло горелым.
— Ой! — Виктор подскочил к плите. — Вот чёрт, опять подгорели...
Ирина вдруг рассмеялась — впервые за много дней. Встала, сняла пальто:
— Давай покажу, в чём секрет. Только фартук дай — этот тебе идёт, оставь себе.
Она достала из шкафа второй фартук. Повязала не спеша, привычными движениями. Но что-то изменилось. Что-то неуловимо, но важно изменилось в воздухе, в их взглядах, в самой атмосфере дома.
Теперь они стояли у плиты вдвоём. Она показывала, он старательно запоминал. А потом они долго пили чай, и Виктор рассказывал о своих кулинарных провалах и победах, и они смеялись, и строили планы — теперь уже общие, на равных.
А на столе лежали билеты в театр, и график домашних дел, и список покупок, написанный непривычным почерком мужа. Начиналась новая жизнь — жизнь, где у каждого были свои проблемы, но решать их они собирались вместе.