Весенний вечер выдался на удивление тёплым. Олег шёл домой, слегка припрыгивая от радостного предвкушения — в правой руке он держал букет нежно-розовых роз, в левой — пакет с бутылкой любимого Татьяниного шампанского. "Moet" — её любимое, между прочим. Не поскупился. Да и с чего бы? Тридцать лет вместе — это вам не шутки.
Он специально выбрал сегодняшний день — без повода, просто так. Чтобы удивить, порадовать. В последнее время они словно отдалились друг от друга... Работа, быт, вечная усталость. Всё как-то механически, по накатанной. А ведь раньше... Олег улыбнулся, вспомнив, как в молодости они могли часами говорить ни о чём, как Таня смеялась над его дурацкими шутками, как светились её глаза, когда он возвращался с работы.
Поднимаясь по лестнице на четвёртый этаж (лифт опять не работал — вечная история), Олег представлял её реакцию. Наверняка удивится, может, даже прослезится — она у него чувствительная. Ключ мягко вошёл в замочную скважину.
— Танюш, я дома! — весело крикнул он, переступая порог.
В прихожей пахло жареной картошкой — её коронным блюдом. Значит, дома. Олег расплылся в улыбке, предвкушая приятный вечер.
Таня появилась из кухни, вытирая руки полотенцем. На ней был старенький халат в цветочек — подарок дочери на прошлое 8 марта. Волосы собраны в небрежный пучок, на лице — ни грамма косметики. И всё равно красивая, как в молодости.
Олег выставил вперёд букет:
— Это тебе!
Она застыла в дверном проёме. Её взгляд скользнул по розам, по бутылке шампанского, снова вернулся к его лицу. Но вместо ожидаемой радости или хотя бы удивления Олег увидел... недоверие? Усталость?
— А что случилось? — спросила она тихо. — В чём подвох?
Олег растерянно моргнул. Букет в его руке словно потяжелел.
— Какой подвох, Тань? Просто так... Захотелось тебя порадовать.
— Просто так? — она хмыкнула, и в этом коротком звуке было столько всего — и горечь, и недоверие, и что-то ещё, чего Олег никак не мог уловить. — За тридцать лет впервые "просто так"?
Он почувствовал, как улыбка медленно сползает с его лица. Всё шло не так. Совсем не так, как он представлял. В горле появился неприятный комок.
— Тань, ну что ты... — начал было он, но она уже развернулась и пошла обратно на кухню.
— Поставь в вазу, если хочешь, — донеслось оттуда. — Только зелёная разбилась на прошлой неделе. Можешь в банку...
Олег остался стоять в прихожей, всё ещё держа цветы и шампанское. За окном медленно темнело, и весенний вечер уже не казался таким тёплым.
Шампанское он всё-таки открыл. Звук выстрелившей пробки прозвучал неуместно громко в гнетущей тишине кухни. Таня сидела за столом, механически помешивая остывающий чай. Даже не подняла глаз, когда он поставил перед ней запотевший бокал.
— Давай выпьем, — Олег попытался придать голосу беззаботность. — Помнишь, как раньше любили? В выходные, с утра...
— Не сегодня, — она отодвинула бокал. Капля конденсата скатилась по стеклу, оставляя влажный след на клеёнке.
Олег плюхнулся на стул напротив. В голове крутилось: "Ну что не так? Что я сделал не так?" Он посмотрел на жену внимательнее. Круги под глазами, которых он раньше не замечал. Морщинка между бровей — раньше она появлялась, только когда Таня сердилась, а теперь, кажется, поселилась там навсегда.
— Может, в кино сходим? — предложил он. — Давно никуда не выбирались.
Таня наконец подняла глаза. В них плескалась такая усталость, что у Олега защемило сердце.
— Ты помнишь, какой сегодня день? — спросила она тихо.
Он замер. Что-то знакомое было в этой дате... Перебрал в уме: не день рождения, не годовщина свадьбы. Дочкин день рождения в августе...
— Год назад в этот день мама умерла, — голос Тани дрогнул.
Олег почувствовал, как земля уходит из-под ног. Как он мог забыть? Ведь Таня тогда... Господи, она же неделю не спала, сидела возле матери в больнице. А он... Что он? "Держись, всё будет хорошо" — вот и всё утешение.
Повисла тяжёлая тишина, только тикали настенные часы — подарок тёщи на новоселье. Теперь этот звук казался похоронным маршем.
— Таня, я... — начал он.
— Не надо, — она встала, отодвинув стул. — Ты же не специально. Просто... просто не помнишь. Как обычно.
В её голосе не было упрёка — и от этого становилось ещё хуже. Только бесконечная усталость и что-то ещё... смирение? Олег вдруг понял: она даже не удивлена. Не злится. Просто приняла как данность — он не помнит. Никогда не помнит того, что важно для неё.
Шампанское в бокалах выдохлось, превратившись в невкусную тёплую жидкость. Розы в банке — надо же, действительно в банке, даже вазы нормальной в доме нет — понуро опустили головки. А за окном по-прежнему умирал весенний вечер, унося с собой его наивные планы на праздник.
— Знаешь, что самое страшное? — Таня стояла у окна, обхватив себя руками за плечи. — Мама тогда, в больнице... Она всё спрашивала: "Где Олежек? Почему не приходит?"
Он дёрнулся, как от удара. Хотел что-то сказать, но она не дала:
— Я врала ей. Говорила — на работе, занят, проект важный... А она верила. До последнего верила, что ты придёшь. Она же любила тебя как сына.
Голос Тани звенел от сдерживаемых слёз:
— А потом... Знаешь, что она сказала в последний вечер? "Доченька, береги Олежека. Он хороший, только рассеянный очень. Всё в своих мыслях..."
Она наконец повернулась к нему:
— Представляешь? Она за тебя волновалась! А ты... ты даже на похороны опоздал. "Пробки", — помнишь, как оправдывался?
Олег сидел, втянув голову в плечи. Каждое её слово било наотмашь, без пощады. И ведь не соврёшь, не оправдаешься — всё правда. Был важный проект, были пробки... Были тысячи причин не быть рядом, когда он был нужен.
— Я год молчала, — продолжала Таня. — Думала, может, сам поймёшь. Заметишь, как мне плохо. Спросишь хоть раз, как я справляюсь. А ты... ты приносишь шампанское. В день маминой смерти.
Она вдруг рассмеялась — горько, надрывно:
— Знаешь, что я вспомнила? Как мама готовила нам на годовщину свадьбы. Помнишь её фирменный торт? А теперь... теперь даже рецепта не осталось. Я не успела спросить. Всё думала — потом, потом...
Олег встал, шагнул к ней:
— Танюш...
— Не надо! — она выставила руки, словно защищаясь. — Не надо сейчас жалеть, утешать. Поздно. Знаешь, что самое обидное? Я ведь тоже виновата. Привыкла, что ты такой — вечно в работе, в делах. Смирилась. А теперь... теперь её нет, а я не знаю, как жить дальше. И поговорить не с кем — ты же не слышишь. Никогда не слышал.
В кухне повисла звенящая тишина. Только ходики — мамин подарок — неумолимо отсчитывали секунды. Тик-так, тик-так... Словно само время издевалось над ними, напоминая: его не вернёшь. Ничего уже не вернёшь.
Олег молча вышел из кухни. Таня услышала, как он открывает дверь в спальню, шуршит чем-то в шкафу. Вернулся через пару минут — с потёртым фотоальбомом в руках. Тем самым, который свекровь подарила на свадьбу.
Он сел рядом, медленно открыл альбом. На первой странице — свадебная фотография её родителей. Мама в белом платье с кружевным воротничком, счастливая улыбка, букет любимых пионов в руках. Папа в строгом костюме, такой молодой, красивый...
— Помнишь этот день? — тихо спросил Олег. — Мы тогда альбом нашли на антресолях, а мама рассказывала про каждую фотографию. Три часа просидели...
Таня хотела отвернуться, но не смогла. Вот мама держит её, новорождённую, на руках. Вот они с папой везут её в первый класс. А здесь — её выпускной...
— Она всегда говорила, что у тебя её улыбка, — Олег осторожно коснулся её руки. — И характер тоже.
Таня почувствовала, как предательски задрожали губы. Перевернула страницу — их собственная свадьба. Мама суетится с платьем, поправляет фату...
— Прости меня, — прошептал Олег. — За всё прости. Я... я всё исправлю.
Она не ответила. Но руку не убрала. За окном догорал весенний вечер, и в его мягком свете поблёкшие фотографии словно оживали, возвращая то, что казалось навсегда утраченным.
— Знаешь, — вдруг сказала Таня, — мама всегда добавляла в тесто для торта щепотку корицы. Говорила — для души...
Олег крепче сжал её ладонь. Может быть, не всё ещё потеряно. Может быть, они научатся слышать друг друга заново. Ведь тридцать лет — это не просто цифра. Это целая жизнь.
А розы в банке, словно почувствовав перемену, расправили лепестки, наполняя кухню тонким ароматом надежды.