Анна медленно помешивала остывший чай, наблюдая за каплями дождя, стекающими по стеклу кафе. Маленькое, неприметное заведение она выбрала не случайно — здесь редко бывает много посетителей, особенно в такую погоду. Идеальное место для непростого разговора.
Она в который раз проверила документы, аккуратно разложенные на столике. Пожелтевшие листы с выцветшими чернилами хранили историю давнего долга — свидетельство того, как одна семья предала доверие другой. Руки слегка дрожали, когда она поправляла края бумаг. Тридцать лет она берегла эти документы, и вот настал момент истины.
Звякнул колокольчик над входной дверью. Анна подняла глаза и сразу узнала его — Виктор почти не изменился за эти годы, разве что виски посеребрила седина, да между бровей залегла глубокая складка. Он небрежно стряхнул капли дождя с кожаной куртки и, заметив её, направился к столику. Даже не поздоровавшись, тяжело опустился на стул напротив.
— Что за срочность? — буркнул он, подзывая официантку. — Двойной эспрессо, пожалуйста.
Анна сделала глубокий вдох, собираясь с мыслями. За годы одиноких ночей, когда она считала копейки, пытаясь прокормить детей, она тысячу раз представляла этот разговор. Но сейчас, глядя в его равнодушное лицо, она почувствовала, как внутри закипает злость.
— Алименты, Витя, — её голос звучал тихо, но твёрдо. — Третий месяц от тебя ни копейки.
Виктор поморщился, словно от зубной боли.
— Опять ты за своё... Нет сейчас денег, сама знаешь — кризис, сокращения на работе...
— Правда? — Анна грустно усмехнулась. — А я слышала, ты недавно машину новую купил. Детям на еду денег нет, зато себе...
— Слушай, — перебил он, раздражённо постукивая пальцами по столу, — я же не отказываюсь платить совсем. Просто нужно время...
— Время? — Анна придвинула к нему первый документ. — Знаешь, о времени я тоже хотела поговорить. Помнишь эту расписку?
Виктор небрежно взглянул на бумагу, но вдруг его лицо изменилось. Он схватил листок, поднёс ближе к глазам, и Анна заметила, как побелели его пальцы.
— Откуда это у тебя? — хрипло спросил он.
— От твоей матери, Галины Петровны. Она дала расписку моим родителям тридцать лет назад. Приличная сумма по тем временам — можно было квартиру купить.
Виктор судорожно просматривал остальные документы, его руки заметно дрожали.
— Это было чёрт знает когда! — он резко вскочил, опрокинув чашку с только что принесённым кофе. — Какие ещё деньги? Ты что, с ума сошла?
Посетители за соседними столиками обернулись на шум. Анна спокойно промокнула салфеткой растекающийся кофе.
— Тише, Витя. Присядь, — она говорила тихо, но в её голосе звучала сталь. — Я молчала все эти годы. Когда ты ушёл к другой, оставив меня с детьми, я не напоминала о долге твоей семьи. Но теперь, когда ты месяцами не платишь алименты...
Виктор рухнул обратно на стул, его лицо покрылось испариной. Дрожащими руками он достал телефон:
— Мама? Срочно приезжай в кафе "У Нины". Да, прямо сейчас! Тут Анна... она... — он бросил быстрый взгляд на документы, — она нашла старые расписки.
Анна наблюдала за его реакцией и чувствовала странную смесь торжества и горечи. Столько лет эта семья делала вид, что ничего не было, что они ничего не должны. А теперь правда наконец вышла наружу.
— Мама сейчас приедет, — пробормотал Виктор, пряча телефон. — Только давай без скандала, ладно?
Анна молча кивнула. В конце концов, скандал ей ни к чему. Она просто хочет справедливости — для себя и своих детей. И судя по реакции Виктора, на этот раз ей удастся её добиться.
Старая пятиэтажка встретила Виктора знакомым запахом подъезда — смесью кошачьей мочи и вчерашнего борща. Он поднялся на третий этаж, нащупывая в кармане смятые документы. Руки до сих пор подрагивали.
Дверь открылась после первого звонка — мать ждала его. В тусклом свете прихожей её лицо казалось особенно изможденным.
— Проходи, сынок, — голос Галины Петровны дрожал. — Я чай поставила.
Квартира встретила его запахом валерьянки и нафталина. Те же пожелтевшие обои, те же потёртые коврики, что и двадцать лет назад. Только теперь всё казалось меньше, теснее, старее.
Мать суетилась у плиты, гремя чашками, но Виктор остановил её:
— Не надо чая, мама.
Он достал документы и положил их на клеёнчатую скатерть. Галина Петровна замерла, не донеся чайник до стола. По её лицу пробежала тень.
— Это правда? — Виктор старался говорить спокойно, но голос предательски срывался. — Ты действительно брала у них деньги?
Мать медленно опустилась на табурет, комкая в руках передник.
— Мы не хотели... — начала она и осеклась. Помолчала, собираясь с мыслями. — Это было страшное время, сынок. Твой отец только-только на завод устроился, я с декретного вышла... А тут авария. Помнишь, он в больнице лежал? Три операции... Денег не было совсем.
Виктор сел напротив, разглядывая мать, словно впервые видел. Как она постарела... Когда это случилось?
— Почему вы не вернули? — спросил он тихо.
Галина Петровна вздрогнула, как от удара.
— Хотели... Богом клянусь, хотели! Но твой отец после больницы уже не мог работать как прежде. Еле концы с концами сводили. А потом... — она промокнула глаза уголком передника, — потом стало стыдно. Время шло, сумма росла... Мы надеялись, что они забудут.
— Забудут? — Виктор горько усмехнулся. — Мама, они нам как родные были! Крёстная моя...
Звонок телефона прервал его слова. На экране высветилось имя Анны.
— Да, — ответил он, выходя на балкон.
— Виктор, — голос Анны звучал устало, но решительно. — Я подала документы в суд. На алименты и на возврат долга. Прости, но по-другому ты не понимаешь.
Он прислонился к холодной стене, машинально достал сигарету. Внизу по двору брела знакомая старушка с тележкой — она жила здесь, сколько он себя помнил.
— Я поговорю с детьми, — сказал он после долгой паузы. — Объясню всё.
— Они уже знают, — ответила Анна. — Артём говорит, что не хочет тебя видеть. А Катя... она плакала, Вить. Спрашивала, почему её папа такой.
Виктор затянулся, глядя на серое осеннее небо. Где-то в квартире всхлипывала мать. В кармане лежали документы, которые могли разрушить его нынешнюю жизнь.
— Дай мне неделю, — наконец сказал он. — Я всё улажу.
Повесив трубку, он ещё долго стоял на балконе. Ветер трепал занавеску, с деревьев падали последние листья. Где-то там, в другой жизни, его ждала новая семья — жена Лена, её дочь от первого брака. Что он скажет им? Как объяснит?
Телефон снова зазвонил. На этот раз Катя.
— Пап, — голос дочери звучал непривычно серьёзно. — Нам надо поговорить. Артём злится, но я... я хочу понять. Ты правда думал, что можно просто забыть о нас?
Знакомый подъезд, тот же четвёртый этаж. Виктор стоял перед дверью квартиры, где когда-то был счастлив, где родились его дети. В руках — плотно набитый конверт, в груди — тяжесть, с которой он жил последние дни.
Дверь открыла Катя. На миг ему показалось, что в её глазах мелькнула прежняя детская радость, но она тут же одёрнула себя, отступила в сторону:
— Проходи. Мама на кухне.
Из кухни тянуло знакомым запахом — яблочный пирог. Анна всегда пекла его по выходным. Помнит ли она, что это его любимый? Или просто старая привычка?
— Здравствуй, — Анна стояла у плиты, вытирая руки о фартук. Всё такая же красивая, только в уголках глаз морщинки, которых раньше не было. — Чай будешь?
— Буду, — он опустился на табурет, чувствуя себя невероятно неуместным в этой уютной кухне.
Тихо свистел чайник. За окном качались голые ветви старой яблони — когда-то они вместе сажали её. Виктор положил конверт на стол:
— Я хочу, чтобы это закончилось.
Анна медленно взяла конверт, заглянула внутрь. Её руки чуть дрожали.
— Здесь всё? — спросила она тихо. — И долг родителей, и алименты?
— Да. Продал машину, — он усмехнулся. — Ту самую новую.
В коридоре послышались тяжёлые шаги — Артём. Сын замер в дверях кухни, окинул отца тяжёлым взглядом.
— Откупиться решил? — в его голосе звенела сталь. — Думаешь, деньги всё исправят?
— Артём! — одёрнула его Катя, выглядывая из-за плеча брата. — Дай им поговорить.
— О чём говорить? — Артём шагнул на кухню, возвышаясь над сидящим отцом. — О том, как он променял нас на новую семью? Или о том, как его родители кинули наших на деньги?
— Сынок... — начал было Виктор, но Артём перебил:
— Не называй меня так! Где ты был, когда я в больнице лежал? Когда у Катьки выпускной был? Когда мама по ночам работала, чтобы нас прокормить?
— Артём, пожалуйста, — Анна положила руку на плечо сына. — Не сейчас.
Виктор смотрел на своего мальчика, в котором уже не осталось ничего детского. Широкие плечи, твёрдый взгляд, горькая складка у губ — совсем взрослый. Когда это случилось? Что он пропустил?
— Знаешь, — вдруг тихо сказала Анна, всё ещё держа конверт, — я столько лет ждала этого момента. Представляла, как предъявлю тебе счёт за всё: за предательство, за долги, за разбитую семью. А теперь...
Она замолчала, глядя в окно, где кружились редкие снежинки.
— Теперь что? — спросила Катя, делая шаг к матери.
— Теперь я понимаю, что дело не в деньгах, — Анна повернулась к Виктору. — Это не изменит того, что ты забыл о детях. Не вернёт им отца.
В её голосе больше не было злости — только усталость и что-то похожее на сожаление. Виктор почувствовал, как к горлу подступает ком.
— Я знаю, — проговорил он хрипло. — Знаю, что не исправить. Но я хочу попробовать... если вы позволите.
Артём фыркнул и вышел из кухни, громко хлопнув дверью. Катя переводила взгляд с матери на отца, закусив губу — совсем как в детстве, когда волновалась.
Анна долго смотрела на конверт в своих руках. Потом медленно положила его обратно на стол.
— Знаешь, что самое страшное? — спросила она вдруг. — Что мы все эти годы жили со злостью. И дети... они выросли с этой злостью. Может, хватит?
— Мам, он правда придёт? — Катя в третий раз переставляла тарелки на столе.
— Обещал, — Анна проверила курицу в духовке. Готова. Как раньше — с чесноком и травами. — Артём! Выходи, скоро семь!
Из комнаты донеслось невнятное ворчание. Анна вздохнула — сын с утра ходил мрачнее тучи. Она его понимала: не каждый день ужинаешь с отцом, который пять лет считал, что алименты — это так, при желании.
Виктор опоздал на пятнадцать минут. Позвонил в дверь как-то неуверенно, переступил порог, держа в руках торт.
— Это... это вам, — он протянул коробку Кате. — "Птичье молоко", как ты любила.
— Спасибо, — Катя забрала торт, мельком глянула на отца. — Проходи, мы уже накрыли.
За столом молчали. Артём демонстративно возил вилкой по тарелке, не поднимая глаз. Катя пыталась делать вид, что всё нормально:
— А у меня новости. Я на втором курсе буду старостой.
— Правда? — оживился Виктор. — Поздравляю! А на кого ты...
— На экономиста, — перебил Артём. — Если бы ты хоть раз поинтересовался раньше, знал бы.
— Артём, — тихо сказала Анна.
— А что Артём? — он с грохотом отодвинул тарелку. — Что, неправда? Пять лет ни слуху ни духу, а теперь сидит тут, в папу играет!
— Я не играю, — Виктор говорил тихо, глядя в тарелку. — Я знаю, что облажался. Со всем облажался — с вами, с долгом, с... с жизнью.
— И что теперь? — Артём наконец посмотрел на отца. — Думаешь, приехал на папиной машине, толкнул речь — и всё, прощён?
— Нет у меня больше машины, — Виктор поднял глаза. — Продал. Деньги вот, — он кивнул на конверт, лежащий на краю стола.
В кухне повисла тишина. Только тикали часы на стене — старые, с кукушкой. Виктор когда-то сам их вешал.
— Я подумала, — Анна провела пальцем по краю чашки, — может, эти деньги... Артём говорил про свою мастерскую. А у Кати через два года диплом.
— Мам, — Катя дёрнулась. — Ты же хотела ремонт...
— Ремонт подождёт, — Анна пожала плечами. — Главное, чтобы у вас всё сложилось.
Артём хмыкнул, но как-то уже без злости. Покосился на отца:
— А твоя новая что скажет? Что без машины остался?
— Ушла она, — просто ответил Виктор. — Как про долг услышала — собрала вещи и ушла. Сказала, ей проблемы не нужны.
— А нам, значит, нужны? — буркнул Артём, но уже как-то без прежнего запала.
— Сынок, — Виктор смотрел на него прямо, — вы — не проблемы. Вы — моя семья. Я знаю, что не заслужил, чтобы меня простили. Просто... просто хочу быть рядом. Если разрешите.
Артём отвернулся к окну. За стеклом моросил дождь — серый, осенний. Катя незаметно вытирала глаза салфеткой.
— Ладно, — вдруг сказал Артём, всё так же глядя в окно. — Я в воскресенье машину перебирать буду. Придёшь — покажу, что да как. Ты ведь в моторах разбирался вроде.
— Приду, — кивнул Виктор. — Спасибо.
Анна смотрела на них — на своих мужчин, таких разных и таких похожих. Может, не всё ещё потеряно? Может, стоит попробовать — не ради прошлого, а ради будущего?
— Чай будете? — спросила она, вставая. — И торт ваш попробуем.