– Он даже не знает, что я их терпеть не могу, – Алиса пнула единорога. – Вообще ничего про меня не знает! А туда же – «доченька»...
Её голос дрогнул. Коробка полетела следом за единорогом.
– Думает, можно просто купить игрушку, как маленькой? Я не маленькая! Я... я...
– Мам, тут ёлочная игрушка в коробке разбилась, – Алиса задумчиво вертела в руках осколки стеклянного шара. – Та, которая с блёстками...
– Не трогай руками! Сейчас веник принесу.
Звонок в дверь прервал их предпраздничные хлопоты. Анна машинально глянула на часы – половина седьмого вечера. Наверное, соседка, она обещала занести формочки для печенья.
– Алис, открой, пожалуйста. Только спроси сначала, кто.
Послышались шаги дочери, щелчок замка и вдруг – тишина. Странная, звенящая тишина.
– Алиса? – Анна вышла в прихожую и замерла.
На пороге стоял Максим. Осунувшийся, с заметной сединой на висках, но это был он. Её бывший муж, пропавший два года назад.
– Здравствуй, – его голос звучал хрипло. – Здравствуй, Аня.
Алиса медленно отступила к стене. Её лицо стало бледным, как мел.
– Где ты был? – она смотрела прямо на отца.
– Я... мне нужно было во всём разобраться... Я был в Калининграде, работал в порту...
– Ты нас бросил! – перебила Алиса. – Я тебя ненавижу! – она резко развернулась и на ватных ногах ушла в свою комнату.
Анна смотрела на мужа и не могла произнести ни слова. Сколько раз она представляла эту встречу, придумывала, что скажет. А сейчас просто стояла, вцепившись в дверной косяк, и молчала.
За окном падал снег. Где-то на верхнем этаже играла музыка. До Нового года оставалось меньше двух суток.
Два года назад Анна, вернувшись с работы, нашла пустую квартиру и короткую записку: «Прости, я должен во всём разобраться». Она тогда не поверила своим глазам – перечитывала снова и снова эти несколько слов, небрежно начертанных знакомым почерком.
В полиции завели дело о пропаже человека. Но шли недели, месяцы – и никаких следов. Анна помнила, как следователь осторожно сказал ей: «В девяноста процентах случаев, если взрослый человек уходит сам, он не хочет, чтобы его нашли».
Алисе тогда было восемь. Первое время она каждый вечер ждала, что папа вернется домой. Анна не знала, что тяжелее: молчать или пытаться объяснить дочери то, чего не понимала сама.
Постепенно их жизнь наладилась – по крайней мере внешне. Анна продолжала работать в музыкальной школе, водила дочь в школу, помогала с уроками. Алиса росла, заводила друзей, начала ходить на танцы. Они справлялись.
Через полгода Анна решила подать на развод. Нельзя держаться за человека, который сам не захотел держаться за семью. Процесс занял несколько месяцев – пришлось проходить все процедуры с пропавшим супругом. Но год назад всё было официально закончено. Анна сложила документы в папку и убрала её в дальний ящик – подальше от глаз, поглубже в память.
И вот теперь он стоял на пороге их квартиры. Вот так легко шагнул из прошлой жизни в настоящее, растревожив едва затянувшиеся раны. Два года – достаточный срок, чтобы научиться жить без человека. И слишком маленький, чтобы забыть его совсем. Кто дал ему право вот так просто возвращаться после двух лет молчания? После того, как предал и жену, и дочь?
Анна смотрела на него и не находила ответов.
– Нам нужно поговорить, – голос Максима звучал глухо.
– Не сейчас, – Анна наконец справилась с оцепенением. – Сейчас тебе лучше уйти.
– Я только хотел объяснить...
– Два года, Максим. Два года ты не пытался ничего объяснить.
Он тяжело вздохнул, достал из кармана куртки сложенный вчетверо лист бумаги:
– Здесь мой номер телефона. И адрес. Я снял квартиру недалеко отсюда.
– Зачем?
– Хочу быть ближе к дочери. Если вы позволите.
Анна молча взяла листок. Максим постоял ещё несколько секунд и медленно двинулся к лестнице. У площадки обернулся:
– С наступающим.
Входная дверь закрылась с тихим щелчком. Анна прислонилась к стене, разглядывая бумажку с номером телефона. Почерк всё тот же – крупный, размашистый. Как в той записке два года назад. На лестничной клетке пахло хвоей – соседи сверху занесли ёлку. Этот знакомый праздничный запах сейчас казался неуместным.
Из комнаты Алисы не доносилось ни звука. Анна осторожно постучала:
– Можно к тебе?
Дочь сидела на кровати, обхватив колени руками. Анна присела рядом:
– Хочешь поговорить?
Алиса пожала плечами:
– О чём? О папе? Зачем он вообще вернулся! Бросил и бросил!
В её голосе звучала горечь – совсем недетская. Анна вдруг поняла: за эти два года дочь повзрослела. Не по возрасту – слишком резко, слишком рано.
– Он хочет общаться с тобой.
– А я с ним не хочу! И ты меня не заставишь!
– И не собиралась. Ты не обязана поддерживать с ним общение.
Алиса наконец подняла глаза:
– А ты? Ты будешь с ним разговаривать?
– Не знаю, – честно ответила Анна. – Давай сначала переживём праздники. А потом будем решать.
До самого вечера они молчали, каждая думая о своём. Анна то и дело поглядывала на дочь – та была непривычно тиха, о чём-то сосредоточенно размышляла. Только к вечеру немного оттаяла, начала помогать развешивать гирлянды на ёлке.
В восемь вечера телефон Анны завибрировал. Сообщение от Максима:
"Прости, что без предупреждения".
Через пять минут второе:
"Я понимаю, что всё испортил".
И следом:
"Можно хотя бы передать подарок для Алисы?"
Анна отключила звук у телефона. Подарок? После двух лет молчания он думает, что можно просто купить подарок и всё станет как раньше?
За окном кружился снег. Редкие снежинки таяли на стекле, оставляя влажные дорожки. Где-то на улице хлопнула петарда – город уже начинал праздновать.
Ночью Анна долго не могла уснуть. В комнате было темно и тихо, только светодиоды гирлянды подмигивали разноцветными огоньками, отражаясь в стекле. Она лежала, глядя в потолок, и вспоминала. Их первую встречу в консерватории, где она училась на хоровом. Свадьбу – скромную, только для своих. Рождение Алисы. Двенадцать лет вместе – разве можно их просто взять и перечеркнуть?
До Нового года оставалось два часа. Анна заканчивала с салатами, когда в дверь позвонили. На пороге стоял курьер с небольшой коробкой:
– Доставка для Алисы Максимовны.
Анна механически расписалась в получении. Коробка была лёгкой, перевязанной простой красной лентой. Записка: «С Новым годом, доченька. Папа».
– Это что? – Алиса вышла из комнаты, настороженно глядя на коробку.
– От папы. Тебе.
– Я не буду открывать.
– Не хочешь – не открывай.
Алиса помолчала, разглядывая коробку, потом решительно тряхнула головой:
– Пусть стоит. Может, завтра посмотрю.
Коробка осталась на тумбочке в прихожей. Они вернулись на кухню – нужно было заканчивать с приготовлениями. Анна включила телевизор – по всем каналам шли «Огоньки», знакомые артисты пели про ёлочку и снежинки. Алиса пыталась развернуть замёрзший лист лаваша для рулетиков, но он упорно ломался.
В одиннадцать телефон Анны завибрировал. Максим:
"Надеюсь, Алиса получила подарок?"
Анна отложила телефон. Через пять минут новое сообщение:
"Я не знал, что ей сейчас нравится. Выбрал то, что сейчас популярно, продавец посоветовала. Наверное, глупо вышло".
Алиса покосилась на телефон матери. Закусила губу. Потом вдруг решительно направилась в прихожую. Анна услышала, как рвётся обёрточная бумага.
– Единорог, – голос дочери звучал растерянно и немного зло. – Плюшевый. Розовый. С блестящей гривой.
Анна вышла в прихожую. Алиса стояла, прижимая к груди выпотрошенную коробку, а у её ног валялся большой розовый единорог. Такие сейчас были у половины класса – модная игрушка.
– Он даже не знает, что я их терпеть не могу, – Алиса пнула единорога. – Вообще ничего про меня не знает! А туда же – «доченька»...
Её голос дрогнул. Коробка полетела следом за единорогом.
– Думает, можно просто купить игрушку, как маленькой? Я не маленькая! Я... я...
Алиса всхлипнула и убежала в свою комнату. Анна подняла единорога, расправила помятую гриву. В другой комнате было тихо – ни всхлипов, ни шагов.
Телефон снова завибрировал. Максим:
"Может, хотя бы скажешь – ей понравилось?"
Анна выключила телефон. Села на кухне, бездумно глядя в экран телевизора. Там уже вовсю шло новогоднее шоу – какие-то певцы в блестящих костюмах водили хоровод вокруг ёлки.
Как объяснить мужу, что нельзя купить прощение десятилетней девочки плюшевой игрушкой? Что нельзя просто так вернуться, будто эти два года ничего не значат? Что дочь уже не та, какой он её помнит, – и в этом тоже его вина?
Без пятнадцати двенадцать Алиса вышла из комнаты. Глаза красные, но сухие.
– Давай накрывать на стол? – спросила как ни в чём не бывало.
Они молча расставляли салаты, раскладывали приборы. По телевизору президент привычно подводил итоги года. На столе мерцали свечи, искрились мандарины, пузырьки в бокалах с соком поднимались вверх золотистыми цепочками.
Алиса старательно раскладывала оливье по тарелкам – слишком старательно, слишком сосредоточенно. Её выдавали только чуть подрагивающие руки.
– Знаешь, – вдруг сказала она, не поднимая глаз от тарелки, – я ведь почти забыла, как его голос звучит. Странно, да?
Анна промолчала. Что тут скажешь?
– А теперь вспомнила. И как он всегда говорил «доченька». И как в школу провожал...
Она замолчала, с преувеличенным вниманием поправляя вилки. В горле у Анны встал колючий ком.
Куранты начали бить полночь. На улице громыхнуло – кто-то запустил первый фейерверк. По телевизору заиграл гимн.
– С Новым годом, мам, – Алиса обняла её, уткнулась носом в плечо.
– С Новым годом, родная.
За окном распускались в небе огненные цветы. Соседи с верхних этажей кричали «Ура!». А на тумбочке в прихожей лежал никому не нужный плюшевый единорог – первая неуклюжая попытка построить мост через пропасть длиной в два года.
Анна обнимала дочь и думала – какой же долгий путь им всем предстоит. Путь без быстрых прощений и чудесных примирений. Путь, где каждый шаг будет даваться с трудом. Но, может быть, именно так и должно быть?
Телефон на кухне продолжал молчать – выключенный, с непрочитанными сообщениями. Они с Алисой ели оливье, смотрели «Голубой огонёк» и почти не разговаривали. Просто были вместе – как привыкли за эти два года.
Утро первого января выдалось солнечным. Снег, выпавший ночью, искрился на карнизах. На детской площадке во дворе уже слышались голоса – соседские дети испытывали новые санки.
Анна проснулась поздно. В квартире пахло хвоей и вчерашними салатами. Алиса ещё спала – из её комнаты не доносилось ни звука.
Включив телефон, Анна обнаружила несколько сообщений от Максима:
«С Новым годом».
«Передай, пожалуйста, Алисе – если захочет, я буду ждать её в три часа в сквере около дома. Просто посидим на лавочке, поговорим».
«Понимаю, что это много. Но я очень хочу её увидеть».
Анна посмотрела на часы – почти полдень. Будить Алису или нет? Имеет ли она право скрыть от дочери это приглашение?
На кухне всё ещё царил вчерашний праздничный беспорядок. Сквозь морозные узоры на окне было видно, как дворник расчищает дорожки. Привычная утренняя суета первого дня нового года.
– Мам, а у нас кофе остался?
Алиса появилась на кухне – заспанная, с растрёпанными волосами. Села за стол, подперев голову рукой:
– Есть хочется. Давай оливье на завтрак?
Анна молча достала тарелки. Включила чайник. Телефон жёг карман домашнего халата.
– Папа написал, – наконец решилась она. – Хочет встретиться. Сегодня, в сквере.
– А, – Алиса помешивала ложкой остывший кофе. – Когда?
– В три.
– Понятно.
Они завтракали в тишине. По подоконнику прыгала любопытная синица – Алиса крошила ей печенье. Потом дочь ушла в свою комнату – читать новую книгу, подаренную на Новый год.
В начале третьего она вышла – уже одетая, в тёплой куртке и шапке:
– Я ненадолго. Погуляю.
– Хорошо.
Алиса помедлила в дверях:
– Знаешь... Я не буду с ним долго разговаривать. Просто хочу кое-что спросить.
Щёлкнул замок. Анна подошла к окну. Вот дочь вышла из подъезда, постояла немного, глядя на детскую площадку. Потом решительно двинулась в сторону сквера.
Алиса вернулась через час. Молча разделась, прошла на кухню. Села за стол, подтянув колени к подбородку – её любимая поза, когда нужно о чём-то подумать.
– Чаю? – спросила Анна.
– Давай.
Чайник закипал медленно, оттягивая неизбежный разговор. Наконец Алиса заговорила:
– Мам, а папа просил с тобой поговорить.
– О чём?
– Не сказал. Сказал – просто поговорить.
Анна помолчала, глядя в окно. За стеклом медленно гасло короткое январское солнце.
– А ты? – спросила она дочь. – О чём вы говорили?
– Он извинялся. Много. Говорил, что был не прав. Предложил встречаться по выходным. Сказал – будем гулять, в кино ходить. Как раньше.
– И что ты решила?
Алиса пожала плечами:
– Не знаю пока. Может быть, иногда. Он же всё-таки папа.
В этом детском «всё-таки папа» было столько недетской мудрости, что у Анны защипало в глазах. Она отвернулась к окну, делая вид, что разглядывает узоры на стекле.
Вечером, уложив дочь, Анна открыла телефон. Несколько минут смотрела на номер Максима. Потом написала коротко: «Нам действительно нужно поговорить. Но не о нас. О дочери».
Ответ пришёл почти сразу: «Спасибо. Я понимаю».