Воспоминания Зиновия Мацкевича о юности А. Фомина (гр. МИНИСТЕРСТВО ЛЮБВИ).
Зиновий – друг Алексея Фомина с юношеских лет. Познакомились они в народном театре в Вильнюсе, где оба были актерами в конце 80-х. Вместе стали слушать рок-музыку. Зиновий участвовал в самом первом акустическом проекте Фомина в качестве ударника.
– С Лешкой мы ровесники – родились в 1970-м году, – рассказывает Зиновий. – В 87-м, после школы, не поступив в Москву, я приехал учиться в вильнюсский университет. На тот момент я очень любил театр и буквально в первые же дни в Вильнюсе увидел афишу, что театр «Аушра» (по-литовски – «Заря») объявляет набор артистов. Пошел к ним, что-то почитал, меня взяли. Где-то неделю спустя иду по проспекту Гедеминаса, тогда это была улица Ленина, меня окликает какой-то чувак и говорит: «О, ты к нам поступил. Я видел, как ты читал, мне понравилось». Это был Лёшка. Наверное, мы тогда отправились вместе пить кофе (алкоголь появится в этой истории немного позже), и очень быстро выяснили, что на самом деле у нас много общего.
Родители Фомина
Лёшка родился в Вильнюсе, но корни его семьи не оттуда. Его мама Алла Ивановна Афонина – с Русского Севера, кажется, из Петрозаводска. Но жила она в Вильнюсе, приехала, как и очень многие, в Прибалтику в 60-е годы. Здесь у Аллы Ивановны была родня. Хорошо помню лешкиных двоюродного дядю (он был художник) и тетю – кажется, двоюродных брата и сестру Аллы Ивановны. Бабушка, мама Аллы Ивановны, жила в Петрозаводске, но часто приезжала в Вильнюс.
Папа Алексея на тот момент жил, если не ошибаюсь, в Тамбове. Я не знаю, где познакомились его родители. Алла Ивановна, мама Лёши, никогда не была замужем за его отцом. И папу он, мне кажется, даже никогда не видел. Может быть, в детстве сколько-нибудь раз. В любом случае отец в его жизни не присутствовал. Кстати, это тоже немножко нас сближало: я также воспитывался одинокой интеллигентной мамой.
Аллу Ивановну я знал очень хорошо и часто бывал у них дома в вильнюсском районе Виршулишкес. Это довольно дальняя окраина Вильнюса – новые дома возле Дома Печати. У Аллы Ивановны там была двухкомнатная квартира в пятиэтажной хрущевке или брежневке.
Алла Ивановна принадлежала к вильнюсской русскоязычной интеллигенции. А все дети из интеллигентных вильнюсских русскоязычных семей учились либо в шестой школе, либо в восьмой. Лёшка – в восьмой. Это была лучшая школа с английским уклоном. Лёшка потом часто говорил, что он хоть и учился английскому в спецшколе, читает хорошо, но сказать по-английски не может ничего. Вне зависимости от того, насколько хорошо там преподавался язык, это был рассадник богемной интеллигенции, во многом – еврейской. Многие лёшкины друзья юношества принадлежали к нашему народу.
До моего появления ближайшим лёшкиным другом был чувак по имени Ося Щупак, который тоже занимался в народном театре. Сейчас, насколько я знаю, он раввин в городе Балтиморе в Америке. Был ещё у него в друзьях очень смешной и прекрасный товарищ по имени Марек Снежко, отрастивший себе бороду еще в 10 классе. Он носил рваные свитера и говорил: «Марк – битник!». Потом поступил на философский факультет. Я видел его прошлым летом в Вильнюсе, он все так же прекрасен.
Народный театр «Аушра»
Народный театр «Аушра» находился во дворе этой самой восьмой школы. Существовал он с чёрт знает каких очень давних лет. Примерно с начала 80-х им руководила режиссёрка Людмила Вилоровна Штолде (Вилор расшифровывается «Владимир Ильич Ленин – Октябрьская Революция), очень сильно повлиявшая и на меня, и на Лёшу. Родом она была из Калуги, если я не ошибаюсь, и там же собрала группу актеров: Петя Фокин, сейчас псаломщик и преподаватель в церковной школе, по-прежнему живет в Вильнюсе, ее муж Иосиф, тоже очень воцерковленный человек. Они потом сделали свой театр на базе народного театра «Аушра».
Лёшка со школьных лет занимался в юношеской студии при театре, а с какого-то момента начал участвовать и во взрослых спектаклях. Когда я с ним только познакомился, Алексей совершенно прекрасно играл в чудесной и забытой пьесе тридцатых годов «Чужой ребенок» драматурга Шкваркина. Это была пьеса о комсомольцах, которую Людмила Вилоровна поставила как соцартовский лубок. На сцене с одной стороны располагалась надпись «РАЙком», с другой – «АДминистрация». Такая вот пролетарская мистерия. Лешка играл какого-то недокомсомольца, влюбленного в героиню и, кстати, выходил на сцену с гитарой и пел там песенку: «Надену я черную шляпу, уеду я в город Анапу и целую ночь пролежу, на холодном, как слезы, пляжу».
Я уверен, театр Лёшке был важен и потом. Он всегда его любил, хотя, из поздних переписок знаю, что ходить в театр почти перестал, но всё равно интересовался. В Вильнюсе мы постоянно ходили в театр: не было недели, чтобы мы не посмотрели какой-то спектакль. Было же время перестройки, вокруг происходило много интересного, все кипело.
Сам Лёшка играл на сцене вплоть до самой армии, куда его призвали осенью 88-го года. А когда пришел в начале 90-го, в театр не вернулся, но разные театральные идеи и бурления у него появлялись время от времени.
От авторской песни – к року
Вот вы сейчас видите, какие публикуются фотографии. А ведь Лёшка совсем не был тогда таким рыхлым «монстром», в кавычках, конечно, как его часто представляют и как он выглядит на поздних фото. Лёшка был худой, обаятельный, скромный, стеснительный, интеллигентный мальчик из хорошей семьи. Он был очень близок со своей мамой, и мама ему привила любовь к театру, бардам и авторской песне. Начиная с каких-то совсем школьных лет Лёшка очень любил Высоцкого, гораздо меньше Окуджаву, и в этом мы с ним расходились, потому что для меня Окуджава важен чрезвычайно, а для Лёшки не был важен особенно никогда. А в тот момент, когда мы с ним познакомились, в нашу жизнь только-только входил рок-н-ролл, который оказался важнее авторской песни.
Нас объединяла любовь к группе АКВАРИУМ. Лёшка был заядлым аквариумистом, я тоже, и мы частенько изъяснялись цитатами из произведений Бориса Гребенщикова. У меня даже были расписаны джинсы «АКВАРИУМ – БГ».
Лёшка джинсы не расписывал, но зато у него было больше кассетных записей и магнитофон, а у меня магнитофона на тот момент не было. Это был период, когда только вышла «Белая пластинка» и уже повился «Музыкальный ринг». Но вот такого массового аквариумизма не было, а прочий ленинградский рок в народ ещё не пошёл. Но я на тот момент уже немного тусовался в рижском рок-клубе (сам я из Риги), и подбрасывал Лёше что-то из музыки. Изначально у нас дружба завязалась на почве музыки и на тему театра.
Любовь и кинематограф
Немаловажен для нас был и кинематограф, от которого у Лёшки потом случился переход к текстам. Была перестройка, и практически каждую неделю в кино показывали что-нибудь замечательное, чего раньше не показывали никогда. Осенью 87-го года мы посмотрели «Скромное обаяние буржуазии» Бунюэля – сходили на фильм раз пять. Эстетика французского сюрреализма повлияла на Лёшку чрезвычайно. Он стал писать какие-то пьесы. У меня, наверное, где-то обрывок одной из этих пьес даже остался. Пьеса о черте, но там всё было чисто в бунюэлевском духе – сюрреализм такой.
Потом случился Вим Вендерс «Париж-Техас», мы оба были совершенно влюблены в Настасью Кински. Я до сих пор думаю, что никого красивее на свете нет. И вот эта сцена, где она в течение получаса говорит с экрана – это тоже было очень-очень важно.
Мы с Лёшкой в то время были влюблены в одну и ту же девушку Лену. И никакой надежды на взаимность ни у него, ни у меня не было. Она была старше нас на 9 лет, тоже актриса в нашем театре. Это была такая очень трогательная дружба. Мы вдвоем после репетиции провожали ее, ходили ночами и разговаривали обо всяком. И кстати, это стало приводить к нашим первым пьянкам. Алкоголь в итоге сыграл страшную роль в жизни Фомина, а может, и нет – не знаю, что страшно, что не страшно. Первый раз мы по-настоящему выпили на праздновании Нового 1988 года.
Надо сказать, что в то время все еще действовал горбачевский сухой закон. Чтобы 17-летним чувакам купить бутылку, надо было найти деньги на две, потом найти какого-нибудь алкаша, чтобы одну он одну бутылку купил себе, а другую – нам.
Мы праздновали в театре, и я лично первый раз тогда попробовал водку. По-моему, Лёша тоже. В общем, мы славно там сидели, выпивали, потом пошли колядовать и приставать к прохожим. Я был одет цыганкой, и как-то все было очень весело. С того момента алкоголь занял определенную и немалую роль во всем происходящем.
В феврале 1988 года мы напились и признались Лене, что мы ее любим. Потом было много ещё всякого. Мы дружили втроем, играли в театре, ставили пьесу «Сон в летнюю ночь» Шекспира. Вообще 88-й был годом важным и разноцветным.
Воспоминания записала virlenka. «МАШБЮРО: сибирское сообщество рок-н-ролла». Присоединяйтесь! Группа МИНИСТЕРСТВО ЛЮБВИ в ВК
ЧИТАЙТЕ ПРОДОЛЖЕНИЕ ВОСПОМИНАНИЙ ЗИНОВИЯ МАЦКЕВИЧА: