В тот вечер я как раз собиралась насладиться любимым сериалом с чашечкой травяного чая. За окном накрапывал мелкий осенний дождик, и мне казалось, что лучшего времяпрепровождения и придумать нельзя. Я уже переоделась в свой уютный домашний халат, когда в дверь раздался неожиданный звонок.
"Кого это принесло в такое время?" — подумала я, неохотно направляясь к двери.
На пороге стояла моя младшая сестра Татьяна с мужем Борисом и их двадцатилетним сыном Димой. У их ног громоздились чемоданы и сумки, словно они собрались переезжать. Я застыла в дверях, не в силах скрыть изумление.
— Галочка! — Татьяна бросилась обнимать меня с той непосредственностью, которая всегда была ей свойственна. — Мы здесь ненадолго, всего на месяц!
У меня внутри всё оборвалось. Месяц? МЕСЯЦ? Я смотрела на их багаж, и в голове проносились картины того, как рушится мой размеренный быт, выстроенный за годы одинокой жизни после развода.
— Танюша... — начала было я, но она уже проскользнула мимо меня в прихожую, увлекая за собой своё семейство.
— Ой, да ты не переживай! — щебетала сестра, стаскивая сапоги. — Мы же родные люди, притрёмся как-нибудь. У нас там ремонт затеяли в квартире, а к тебе ближе всего добираться до работы.
Борис, её муж, солидный мужчина с намечающейся лысиной, приветственно кивнул и тут же начал затаскивать чемоданы. Дима, их сын, высокий темноволосый парень, похожий на отца, неловко улыбнулся:
— Привет, тёть Галь...
Я стояла, прислонившись к стене, и чувствовала, как мой уютный вечер рассыпается на глазах. Татьяна же, бесцеремонно осматривая квартиру, уже строила планы:
— Так, в твоей спальне мы с Борей разместимся — там кровать побольше. Ты же всё равно одна спишь, правда, сестрёнка? А Диме — диван в гостиной. Отличный план!
Я хотела возразить, сказать, что это *моя* спальня, *моя* кровать, *мой* дом, но слова застряли в горле. Как всегда, когда дело касалось семьи, я почувствовала себя виноватой за само желание отказать. В конце концов, разве не должна я помочь родной сестре? Да и правда — я живу одна...
— Ну что ты застыла? — Татьяна уже деловито раскладывала вещи в моём шкафу. — Лучше поставь чайник. У вас тут, в центре, такие пробки — умираю с голоду!
Я механически направилась на кухню, слушая, как они обживают мою квартиру: шуршат пакетами, переговариваются, двигают мебель. В голове крутилась одна мысль: "Всего месяц. Я смогу продержаться месяц..."
Но где-то в глубине души я уже понимала — это будет очень долгий месяц.
Месяц, который изменит не только мой привычный уклад жизни, но и меня саму.
Три дня я просыпалась от звона посуды и громких разговоров. На четвёртый решила встать пораньше — хоть кофе спокойно попью. Без десяти шесть вышла на кухню, а там... Танька уже вовсю хозяйничает, гремит шкафчиками.
— Не спится? — спрашиваю.
— Да я всегда рано встаю. Борька храпит, как паровоз, — хихикнула она. — Слушай, а чего у тебя все специи на верхней полке? Я вчера полчаса соль искала. Давай переставлю?
И, не дожидаясь ответа, полезла в шкаф. У меня внутри всё сжалось — я же каждую баночку по размеру расставляла, по частоте использования. Но промолчала, только кофе себе налила. Глядь — а Танька в моей старой чашке чай размешивает. В той самой, что мама мне когда-то подарила...
— Тань, — я запнулась. — Это мамина чашка.
— А чего она в шкафу пылится? — пожала плечами сестра. — Нормальная чашка, удобная.
Меня как кипятком обдало. Но что скажешь? "Отдай чашку"? Глупо же. Взрослые люди, в конце концов.
К вечеру вернулась с работы — квартиру не узнать. Танька диван развернула, картины переставила, а мое любимое кресло, где я всегда с книжкой сижу, вообще в угол задвинула.
— Ну как? — радуется. — Теперь хоть по-человечески! А то у тебя тут как в больнице было — всё по линеечке.
"По линеечке..." — думаю. А может, мне так удобно? Может, я люблю, когда по линеечке?
Ночью не спалось. Вышла на балкон — подышать. Сижу, на огни смотрю, вспоминаю, как после развода эту квартиру обживала. Каждую вещь выбирала, расставляла... Свой угол, своя жизнь. А теперь что?
Дима ко мне вышел:
— Тёть Галь, можно с тобой посижу? Предки там сериал смотрят, орут на весь дом, а мне работать надо.
— Сиди, — говорю. Он единственный, кто хоть спрашивает.
К концу недели я уже как чужая в собственном доме ходила. Танька все полки перебрала, все шкафы перетрясла. Борис nogomet.ru на полную врубает — футбол смотрит. Дима после ужина посуду не моет — "потом помою, тёть Галь, у меня дедлайн".
А у меня внутри всё кипит. Смотрю на эту чашку многострадальную — Танька её теперь постоянно использует — и думаю: "Мама бы что сказала? Небось, головой покачала бы — эх, Галина, разве ж так можно, всё стерпеть?"
И ведь правда — сколько можно? Это мой дом. МОЙ. Но как об этом сказать, чтобы не обидеть? Чтобы не выглядеть злыдней? Эти мысли крутились в голове, не давая покоя. И я чувствовала — скоро прорвёт.
В пятницу я задержалась на работе допоздна — отчёты горели. Тащилась домой в девятом часу, еле ноги переставляя. В магазине ещё застряла — Танька с утра названивала, просила купить продуктов на ужин. "Мы тут гостей позвали, ты не против?"
Я даже отвечать не стала. Какая теперь разница — против или нет?
Ещё на лестничной клетке услышала музыку и смех. Открыла дверь — и замерла на пороге. В моей квартире яблоку негде было упасть: незнакомые люди сидели на диване, на моём кресле, даже на полу. Танька с бокалом вина о чём-то увлечённо рассказывала, размахивая руками. На журнальном столике громоздились тарелки с закусками, крошки на ковре, а из колонок (когда они успели купить колонки?) грохотала какая-то попса.
— Галочка! — Танька подлетела ко мне. — А мы тут решили старых друзей собрать. Помнишь Ларису? Она теперь в Питере живёт...
Я не слушала. Смотрела на свою квартиру, которую уже не узнавала. На кухне гора немытой посуды, в коридоре чьи-то туфли вперемешку, а в углу... в углу стояла та самая мамина чашка, а в ней — окурки.
Что-то во мне оборвалось.
— Всё, хватит, — сказала я тихо. Потом громче: — ХВАТИТ!
Музыка резко стихла. Все уставились на меня.
— Галь, ты чего? — Танька подошла ближе. От неё пахло вином. — Что случилось-то?
— Что случилось? — я говорила, и голос дрожал. — Случилось то, что это МОЙ дом. Мой! Не проходной двор, не гостиница, не место для ваших посиделок. Вы хоть понимаете...
Я подошла к чашке, подняла её:
— Видишь это? Мама подарила. Её последний подарок. А ты... ты что с ней сделала?
— Господи, да подумаешь, чашка! — фыркнула Танька. — Купим новую, делов-то...
— Дело не в чашке! — я почти кричала. — Дело в уважении. К моему дому, к моим вещам, ко мне, в конце концов! Вы ввалились сюда, перевернули всю мою жизнь, и даже спасибо не сказали. Решили, что раз я одна живу — значит, можно всё? Нельзя!
Танька побледнела:
— Так ты нас выгоняешь? Родную сестру? После всего, что...
— Да, выгоняю! — я уже не сдерживалась. — Если через неделю не съедете — вещи на лестницу выставлю. И гостей ваших — тоже на выход. Немедленно!
Повисла тишина. Потом кто-то начал торопливо собираться, звякнули ключи, стукнула дверь. Я стояла, вцепившись в чашку, и чувствовала, как по щекам текут слёзы — то ли от злости, то ли от облегчения.
— Мам, — тихо сказал Дима. — Тётя Галя права. Мы... мы правда перегнули.
Он подошёл ко мне, осторожно забрал чашку:
— Я помою. И посуду тоже. Всю помою, честно.
Танька молча ушла в спальню, громко хлопнув дверью. Борис растерянно переминался с ноги на ногу, не зная, куда деться.
А я опустилась в своё кресло, то самое, что они задвинули в угол, и вдруг поняла: я больше не чувствую себя виноватой. Совсем.
Утром я проснулась от запаха кофе. На кухне гремела посуда, но как-то иначе — не бесцеремонно, а осторожно. Вышла — там Дима, весь взъерошенный, пытается блины печь.
— Доброе утро, теть Галь, — улыбнулся виновато. — Я тут... завтрак готовлю. И посуду всю перемыл, честно.
Кухня сияла чистотой. Даже плита отдраена, и чашки все по местам расставлены. А моя, мамина, на старом месте стоит — чистая, без единой царапинки.
Села я за стол, смотрю — а блины-то у него подгорают.
— Дай сюда, горе-повар, — говорю. — Сейчас научу, как правильно.
Стою у плиты, переворачиваю блины, а на душе как-то легко. Может, потому что первый раз за месяц на своей кухне по-настоящему хозяйкой себя почувствовала.
Танька вышла после девяти, глаза опухшие, но взгляд другой — будто что-то для себя решила.
— Галь, — говорит тихо. — Можно тебя на минутку?
Вышли на балкон. Она долго молчала, теребя край халата, потом вздохнула:
— Знаешь, я всю ночь не спала, думала. Ты права была... насчёт всего. Мы как-то... — она запнулась, подбирая слова. — Привыкли, что ты у нас всегда такая правильная, всё стерпишь, всё поймёшь. А ты ведь тоже человек. Со своей жизнью, со своими привычками...
— Тань, — начала я, но она перебила:
— Нет, дай договорить. Мы с Борей квартиру нашли, недалеко отсюда. Сегодня поедем смотреть. И это... прости меня. За чашку особенно. Я же знала, что она тебе от мамы осталась.
Я смотрела на сестру и вдруг увидела в ней ту прежнюю Таньку — младшую сестрёнку, которая в детстве прибегала ко мне с разбитыми коленками.
— Знаешь, — говорю, — может, оно и к лучшему всё вышло. А то так бы и жила я тихонько, все границы свои размывая. А теперь вот... научилась говорить "нет".
Танька рассмеялась сквозь слёзы:
— Ещё как научилась! Я думала, ты нас с лестницы спустишь вчера.
— Не искушай, — улыбнулась я. — Ещё могу.
Через неделю они переехали. Помогала им вещи собирать и вдруг поняла — без обиды помогаю. Что-то изменилось между нами. Будто воздуха больше стало, пространства для каждого.
Когда прощались, Дима вдруг обнял меня:
— Спасибо, теть Галь. Я много понял за этот месяц.
— И что же?
— Что любить — это не значит лезть без спроса в чужую жизнь. Даже если это жизнь самых близких людей.
Мудрый мальчик вырос, надо же.
Вечером я сидела в своём кресле, которое вернула на законное место, и пила чай из маминой чашки. За окном мигали огни города, где-то в соседней квартире играла музыка. В тишине собственного дома было уютно и спокойно.
Зазвонил телефон — Танька.
— Галь, тут у нас новоселье намечается в воскресенье... Приедешь?
— Приеду, — говорю. — Только учти — в десять я уйду. У меня свои планы.
— Поняла-поняла, — смеётся. — Никаких навязываний и нарушений границ.
Я улыбнулась. Кто бы мог подумать — иногда нужно просто научиться говорить "нет", чтобы отношения стали крепче.
Говорят, дом — это крепость. Но я теперь знаю: крепость эта стоит не на замках и запретах, а на уважении. К себе — прежде всего.