Последние две недели я каждый вечер накрывал на троих, надеясь, что однажды сёстры перестанут цепляться друг к другу по пустякам. Сегодняшний ужин ничем не отличался от предыдущих — та же неловкая тишина, та же белая скатерть и начищенные приборы.
Ира постаралась на славу: запекла форель с картошкой, даже испекла яблочный пирог — мой любимый. Правда, за столом никто не притронулся к еде. Я посмотрел на жену — она снова теребила прядь волос, как всегда делала, когда нервничала. Оля сидела напротив, уставившись в свою тарелку.
— Давайте есть, пока не остыло, — я потянулся к блюду с рыбой.
— Оля, тебе положить? — Ира попыталась улыбнуться сестре.
— Сама справлюсь, — буркнула та, не поднимая глаз.
По столовой разносился только звон вилок и ножей. Я смотрел, как Оля ковыряет еду, изредка отправляя в рот крошечные кусочки. Ира то и дело поглядывала на сестру, словно хотела что-то сказать.
— А я думала, сегодня будет утка, — вдруг сказала Оля.
Ира замерла с поднятой вилкой.
— Мы не договаривались про утку. Я решила приготовить то, что всем нравится.
— Ну конечно, — Оля с громким стуком положила вилку. — Как всегда, всё решила сама. Ты же у нас любимица, тебе виднее, что всем понравится!
— Знаешь что? — Ира вскочила, сжимая в руке салфетку. — Если бы ты хоть раз, хоть раз взяла на себя ответственность и что-то сделала сама, мне бы не пришлось всё решать!
У меня внутри что-то оборвалось. Сколько можно? Каждый раз одно и то же — встречаются раз в месяц и обязательно разругаются.
— Хватит! — я стукнул ладонью по столу так, что подпрыгнули бокалы. — Ваши бесконечные ссоры рушат нашу семью!
В комнате повисла тишина. Оля медленно встала. По её щеке скатилась слеза, но она быстро отвернулась и выскочила из-за стола. Хлопнула входная дверь.
Я посмотрел на жену. Она стояла, опустив плечи, и беззвучно плакала.
— Я больше так не могу, — сказал я тихо. — Сколько можно жить в этом вечном напряжении? Вы же сёстры. Родные люди.
Ира подняла на меня заплаканные глаза, но я впервые не стал её успокаивать. Молча вышел из комнаты, оставив её одну. Может, хоть теперь задумается.
После ухода мужа Ира долго сидела на кухне. Часы показывали за полночь, когда она наконец поднялась в спальню. Сон не шёл. Она открыла шкаф, достала с верхней полки старую коробку с фотографиями.
Пожелтевшие снимки рассыпались по кровати. Вот они с Олей на даче — ей лет двенадцать, сестре восемь. Обе в панамках, перепачканные земляникой, счастливые. А вот новогодний утренник — Оля в костюме Снежинки, она сама — Снегурочка. Между фотографиями что-то белело. Ира достала сложенный вчетверо лист.
"Дорогие наши девочки..." — начиналось письмо маминым почерком. Ира и забыла про него. Родители написали его незадолго до аварии.
"Мы с папой не можем смотреть, как вы отдаляетесь друг от друга. Ира, доченька, мы знаем, как тебе тяжело быть старшей, как ты стараешься всё делать правильно. Но иногда нужно просто быть сестрой, а не мамой для Оли. А ты, Оленька, перестань видеть в каждом слове сестры попытку командовать. Она любит тебя и заботится, просто не всегда умеет это показать..."
Ира провела пальцем по строчкам. Вспомнила, как злилась тогда на это письмо. Казалось — родители опять выгораживают Олю, опять не понимают, как сложно быть вечно ответственной.
Зазвонил телефон. На экране высветилось "Подруга Оли".
— Алло, Тань? Что случилось?
— Ир, извини за поздний звонок. Оля у меня, приехала вся в слезах. Не хочет возвращаться домой. Может, ты...
— Сейчас приеду, — Ира накинула куртку прямо поверх домашней одежды.
А в это время в маленькой кухне на другом конце города Оля сидела, обхватив руками чашку с остывшим чаем. Таня молча ждала, пока подруга заговорит.
— Знаешь, — наконец сказала Оля, — я ведь правда завидовала ей. С самого детства. Ира всегда была такая... правильная. Училась на отлично, помогала маме, занималась со мной. Вечно все вокруг твердили: "Бери пример с сестры!" А я... я просто хотела быть собой.
Она помолчала, потом горько усмехнулась:
— Мама как-то сказала: "Оленька у нас тонкая натура". Это значило — бестолковая. Не такая умница, как Ира. Знаешь, что обиднее всего? Когда родители... — голос её дрогнул, — когда их не стало, Ира взялась за меня с удвоенной силой. Будто я до сих пор та маленькая девочка, которую надо опекать и направлять.
— А ты говорила с ней об этом?
— Как? — Оля покачала головой. — "Знаешь, сестрёнка, я двадцать лет завидую твоему совершенству"? Она же просто отмахнётся, скажет — я опять всё драматизирую.
В дверь позвонили. Таня встала:
— Это, наверное, Ира. Я ей позвонила, извини.
— Что? — Оля вскочила. — Зачем?
— Затем, что вам давно пора поговорить. По-настоящему поговорить.
Оля замерла, услышав в прихожей знакомые шаги. Сердце колотилось как сумасшедшее. Она пыталась придумать, что скажет сестре, но в голове было пусто. За спиной скрипнула дверь.
— Оль, — тихо позвала Ира. — Можно к тебе?
Разговор тогда у Тани так и не случился. Оля заперлась в ванной, а Ира, прождав час под дверью, уехала домой. Прошла неделя. Сёстры не общались, только пересылали друг другу сухие сообщения о здоровье родных.
А потом позвонили из больницы.
Ира примчалась первой. Сидела в коридоре реанимации, вцепившись в сумку, и смотрела на белую стену напротив. Когда появилась Оля, даже не повернула головы.
— Что с ним? — севшим голосом спросила Оля.
— Инфаркт, — Ира говорила тихо, будто слова причиняли боль. — Врач сказал, легкий. Но если бы соседка не вызвала скорую...
Оля опустилась на стул рядом. В голове крутились обрывки мыслей: вчерашний звонок Саши, его усталый голос, её раздражённое "Не начинай опять про Иру".
Время тянулось бесконечно. За окном стемнело, зажглись фонари. Сёстры сидели молча, каждая в своих мыслях. Наконец дверь открылась — вышел врач.
— Родственники Александра Петровича? Можете зайти, только ненадолго.
В палате пахло лекарствами. Саша лежал, опутанный проводами, бледный до синевы. Монитор над кроватью размеренно пищал. Он открыл глаза, увидел их — и слабо улыбнулся:
— Мои девочки...
Ира схватила его за руку:
— Как ты? Что болит? Может, позвать медсестру?
— Тише, — он поморщился. — Всё нормально. Просто... устал немного.
— Устал? — голос Оли дрожал. — Ты чуть не умер! И всё из-за...
Она замолчала, но все поняли недосказанное.
— Да, — Саша говорил медленно, с трудом. — Из-за вас. Я больше не могу это терпеть. Если вы не научитесь ценить друг друга, я... — он закашлялся, схватившись за грудь.
— Тихо-тихо, — Ира гладила его по руке. — Молчи, не волнуйся.
— Нет, — он мотнул головой. — Дослушайте. Я просто не хочу видеть, как семья разрушается. Мне больно смотреть, как вы... как вы убиваете то хорошее, что между вами было.
Оля всхлипнула:
— Я всегда завидовала тебе, Ир. Мне казалось, что ты была их любимицей. Такая правильная, успешная...
— А я, — Ира резко повернулась к сестре, по щекам текли слёзы, — я думала, что ты была самой слабой, и они всегда тебя жалели больше. Защищали. А я должна была быть идеальной, всё время...
Саша закрыл глаза. Сёстры замолчали, испуганно глядя на него. Через пару секунд он снова посмотрел на них:
— Знаете, что ваша мама говорила незадолго до... — он запнулся. — Она сказала: "Девочки такие разные, но друг без друга они не смогут. Только бы поняли это".
В палату заглянула медсестра:
— Время посещения заканчивается.
Ира и Оля вышли в коридор. Остановились у окна. За стеклом моросил дождь, фонари расплывались желтыми пятнами.
— Помнишь, — вдруг сказала Оля, — как мы в детстве боялись грозы? Ты всегда забиралась ко мне в кровать, обнимала...
— И рассказывала сказки, — подхватила Ира. — Про принцессу и её младшую сестру, которые спасали друг друга от драконов.
Они стояли плечом к плечу, глядя в темноту за окном. Потом Ира повернулась и крепко обняла сестру. Оля уткнулась ей в плечо, как в детстве, и разрыдалась.
Где-то в палате Саша улыбался, глядя в потолок. Писк монитора стал ровнее.
Ноябрьский ветер гнал по дорожкам кладбища жёлтые листья. Оля поправила хризантемы в вазе, смахнула несуществующую пылинку с фотографии на памятнике.
— Знаешь, мам, — тихо сказала она, — мы тут с Ирой... В общем, мы теперь чаще видимся.
Ира стояла чуть поодаль, давая сестре возможность побыть наедине с родителями. Странно, но впервые за долгие годы они приехали сюда вместе.
— Папа, — Оля провела пальцами по выбитым буквам, — ты всегда говорил: "Держитесь друг за друга". А мы... — она замолчала, сглотнув комок в горле.
Ира подошла, положила руку сестре на плечо:
— Теперь всё будет по-другому.
— Помнишь, как папа учил нас кататься на велосипеде? — вдруг спросила Оля. — Ты уже умела, а я всё падала и падала...
— И ты разревелась, что никогда не научишься, — подхватила Ира. — А папа сказал...
— "Твоя сестра тоже не сразу научилась. Но она упрямая, и ты такая же".
Они переглянулись и рассмеялись. Ветер подхватил их смех, унося куда-то вверх, к серому осеннему небу.
Месяц спустя
Звонок в дверь раздался ровно в шесть.
— Я открою! — крикнула Ира, вытирая руки о фартук. На пороге стояла Оля с большим пакетом.
— Это твой любимый торт, — сказала она, разуваясь. — Я сама испекла. Правда, он немного кривоватый...
— Зато от души, — Ира обняла сестру. — Пойдём на кухню, поможешь с салатом.
Они колдовали над праздничным столом, то и дело сталкиваясь у плиты. Оля резала овощи, Ира колдовала над соусом. Из гостиной доносился голос диктора новостей — Саша, уже почти оправившийся после больницы, смотрел телевизор.
— Слушай, — Оля помешала салат, — а помнишь, как мы в детстве играли в ресторан? Ты была шеф-поваром...
— А ты официанткой! И всё время проливала воображаемый суп на маму.
— Потому что ты готовила слишком горячий!
Они засмеялись. Ира достала из духовки утку с яблоками — на этот раз они решили вместе, что приготовить.
— Девочки, — Саша заглянул на кухню, принюхиваясь, — у вас там всё в порядке?
— Да, дорогой, — Ира чмокнула его в щёку. — Иди, мы сами накроем.
Оля раскладывала приборы — теперь не чопорно по этикету, а как дома, по-простому. На столе горели свечи, любимые мамины подсвечники словно светились изнутри.
— Знаешь, — сказала она, расставляя тарелки, — я тут думала... Может, начнём собираться каждое воскресенье? Как раньше?
Ира замерла с салатником в руках:
— Правда хочешь?
— Правда, — Оля улыбнулась. — Только давай без этих официальных ужинов. Просто... по-семейному.
Саша устроился во главе стола, с удовольствием глядя на своих женщин. Они больше не сидели по разные стороны — теперь Оля и Ира устроились рядом, соприкасаясь плечами.
— Ну что, — он поднял бокал, — за семью?
— За семью, — эхом откликнулись сёстры.
За окном падал первый снег. Пушистые хлопья кружились в свете фонарей, укрывая город белым покрывалом. Природа словно давала всему новое начало. Чистый лист. Новую страницу.
В вазе на полке стояли те самые хризантемы с кладбища — Оля принесла букет домой, разделив его на две части. Теперь эти цветы стояли у обеих сестёр, как символ того, что даже самые сложные раны можно исцелить. Нужно только захотеть. И простить.