Хрусталь мелодично позвякивал, отражая тёплый свет люстры. Ольга невольно залюбовалась игрой бликов на бокалах, расставленных вдоль безупречно накрытого стола. Классическая музыка, льющаяся откуда-то из глубины просторной гостиной, только подчёркивала торжественность момента. Девушка одёрнула своё простое тёмно-синее платье, в очередной раз пожалев, что не послушала Андрея и не купила что-то более... представительное.
– Итак, Ольга, – голос Виктора Павловича, доносящийся с противоположного конца стола, заставил её вздрогнуть. – Андрей говорил, вы... учительница?
В последнем слове явственно прозвучала едва уловимая пауза, словно говорящий подбирал наиболее вежливый вариант того, что собирался сказать. Ольга почувствовала, как напрягся сидящий рядом Андрей.
– Да, – она заставила себя улыбнуться, поднимая взгляд на отца своего жениха. – Преподаю литературу в старших классах.
Виктор Павлович чуть приподнял бровь, отправляя в рот маленький кусочек отбивной. Он неторопливо прожевал, промокнул губы салфеткой и только потом произнёс:
– Занятно. И как долго вы планируете... посвящать себя этому занятию?
Лариса Михайловна, до этого молча сидевшая рядом с мужем, негромко кашлянула:
– Виктор, дорогой, может быть...
– Я просто интересуюсь, – прервал он жену. – Ведь Андрей – будущий руководитель крупной компании. Я полагаю, вы понимаете, что определённый... социальный статус требует соответствующего окружения?
Ольга почувствовала, как предательски задрожали пальцы. Она аккуратно положила вилку, стараясь, чтобы звон о тарелку не выдал её волнения.
– Папа, – голос Андрея звучал напряжённо. – Давай не будем...
– Почему же? – Ольга мягко коснулась его руки. – Ваш отец задаёт вполне логичный вопрос.
Она посмотрела прямо в глаза Виктору Павловичу. В них читалось откровенное недоверие и что-то похожее на снисходительность.
– Я люблю свою работу, – произнесла она твёрдо. – И считаю её не менее важной, чем управление компанией. Мы формируем будущее – каждый по-своему. Вы растите бизнес, я – помогаю детям найти себя через литературу.
– Как поэтично, – Виктор Павлович едва заметно поморщился. – Но вы же понимаете, что амбициям моего сына этого... мало?
Музыка, всё ещё звучащая фоном, казалась теперь неуместно весёлой. Ольга почувствовала, как краска заливает щёки – не от смущения, от возмущения.
– А вы уверены, что знаете все амбиции вашего сына? – спросила она тихо.
Андрей резко выпрямился:
– Папа, ты несправедлив. Ольга...
– Неужели поддержка и любовь, – продолжила она, не давая Андрею договорить, – ценятся меньше должностей и денег?
В гостиной повисла тяжёлая тишина. Лариса Михайловна беспомощно переводила взгляд с мужа на Ольгу и обратно. Виктор Павлович медленно отложил приборы и откинулся на спинку стула.
– Вы действительно так думаете? – в его голосе появились стальные нотки. – Что любовь может заменить положение в обществе? Что ваши... высокие чувства помогут Андрею добиться успеха?
– Нет, – Ольга покачала головой. – Я думаю, что любовь даёт силы для достижения любых целей. И я верю в Андрея – не в его должность или банковский счёт.
– Как трогательно, – Виктор Павлович поджал губы. – Но в реальном мире...
– В реальном мире, папа, – Андрей накрыл ладонь Ольги своей, – я сам решаю, что для меня важно. И кто делает меня сильнее.
Звон упавшей вилки заставил всех вздрогнуть. Лариса Михайловна торопливо подняла её, пытаясь разрядить обстановку:
– Может быть, десерт? Я приготовила...
– Знаете, Ольга, – Виктор Павлович словно не слышал жену, – я всегда мечтал для сына о женщине, достойной нашей семьи. О той, кто разделит не только его чувства, но и образ жизни. Поймёт его обязательства, его положение...
– Ты сейчас говоришь не о жене, – тихо произнесла Ольга. – А о декорации для своих представлений об успехе.
Она почувствовала, как сильнее сжались пальцы Андрея. Виктор Павлович медленно поднялся из-за стола. Его лицо окаменело.
– Вы никогда не будете хорошей женой для моего сына, – твёрдо сказал он. – И чем раньше вы оба это поймёте, тем лучше.
Стул с грохотом отлетел – это вскочил Андрей:
– Хватит! Я не позволю...
– Сядь, – Ольга мягко потянула его за руку. – Всё хорошо.
Она поднялась, расправила плечи и улыбнулась Ларисе Михайловне:
– Спасибо за ужин. Всё было очень вкусно.
Затем перевела взгляд на Виктора Павловича:
– А вам спасибо за откровенность. Теперь я точно знаю, что должна доказать.
Она развернулась и направилась к выходу, чувствуя, как дрожат колени. Уже в дверях обернулась:
– И знаете что? Я докажу. Не потому что хочу соответствовать вашим стандартам. А потому что люблю вашего сына. И это – единственное, что имеет значение.
Андрей догнал её уже в прихожей. Молча помог надеть пальто, взял за руку и вывел на улицу. Только у машины притянул к себе:
– Прости за этот вечер. Ты была потрясающей.
Ольга уткнулась лицом в его плечо, наконец позволяя себе расслабиться:
– Знаешь, а ведь он прав в одном – я действительно не буду хорошей женой. Я буду лучшей.
Голова начинала раскалываться от бесконечных придирок. Ольга украдкой помассировала виски и в сотый раз напомнила себе – это всего лишь ещё одно испытание. Очередная проверка на прочность.
– Ну что вы застыли? Осталось всего два дня, а у нас конь не валялся, – Виктор Павлович нависал над ней, как грозовая туча. – Три звонка в ресторан, а толку? Вы хоть понимаете, что такое дегустационное меню?
"Не заводись, – мысленно приказала себе Ольга. – Просто делай своё дело".
Она ещё раз просмотрела список блюд в телефоне. Всё было выверено до мелочей – от закусок до десертов. Но каждый пункт меню встречал сокрушительную критику.
– А это что такое? – Виктор Павлович ткнул пальцем в экран. – "Карамелизированная груша с базиликовым кремю"? На благотворительном вечере должны быть классические десерты. Это же не студенческая вечеринка!
– Шеф-повар "Европейского" готовил это блюдо для посла Франции, – тихо заметила Ольга.
– Посол Франции здесь не при чём. Гости ожидают...
– Чего именно? – она наконец подняла глаза. – Очередного скучного ужина с привычными блюдами?
Виктор Павлович осёкся. В кабинете повисла тяжёлая тишина.
– Вы понимаете, что ставите под удар репутацию всей семьи? – его голос стал обманчиво мягким.
– А вы понимаете, что иногда нужно рисковать? – Ольга сама удивилась твёрдости в своём голосе. – Да, я не знаю всех ваших негласных правил. Не умею с полувзгляда определять, какое вино подойдёт к какому сыру. Но я точно знаю одно – люди устали от пафоса и наигранности.
Она встала и подошла к окну. За стеклом накрапывал мелкий дождь, превращающий сад в размытую акварель.
– Знаете, мои ученики недавно ставили "Маленького принца". Без fancy декораций, без дорогих костюмов. Просто искренне. И зал плакал. Потому что настоящие чувства всегда сильнее мишуры.
– При чём здесь...
– При том, что благотворительность – это не про понты, – она резко обернулась. – Это про помощь. Про сострадание. Про желание сделать мир чуточку лучше.
Виктор Павлович смотрел на неё с каким-то новым выражением. То ли удивление, то ли... уважение?
– И что вы предлагаете? – спросил он после долгой паузы.
– Давайте сделаем вечер особенным. Не очередной тусовкой богатых людей, а настоящим праздником добра. Пригласим детей из того детского дома. Пусть споют, пусть покажут что-то своё. Да, это нарушит протокол. Да, кто-то может поморщиться. Но разве не в этом суть? Показать реальных людей, которым мы помогаем?
В кабинет вошёл Андрей, замер на пороге, чувствуя напряжение.
– Что происходит?
– Происходит то, – медленно произнёс Виктор Павлович, – что твоя невеста решила превратить благотворительный приём в детский утренник.
– Папа...
– Нет, подожди, – он поднял руку. – Знаете, Ольга... Вы либо самая наивная, либо самая смелая девушка из всех, кого я встречал.
Он подошёл к столу, взял папку с документами:
– Делайте. Как хотите, так и делайте. Но учтите – если всё провалится...
– Если всё провалится, я первая признаю свою ошибку, – Ольга улыбнулась. – Но почему-то мне кажется, что у нас всё получится.
Когда Виктор Павлович вышел, Андрей обнял её сзади за плечи:
– Ты же понимаешь, что он специально всё это устроил? Проверял тебя.
– Понимаю, – она прикрыла глаза. – И знаешь что? Пусть проверяет. Потому что я не собираюсь становиться очередной идеальной женой из его представлений. Я просто буду собой. И либо он это примет, либо...
– Либо ему придётся смириться, – Андрей поцеловал её в макушку. – Потому что я тебя никому не отдам.
А дождь за окном всё лил, смывая границы между садом и небом. Как будто намекая – иногда нужно просто размыть привычные рамки, чтобы увидеть что-то настоящее.
"Я всё испортила", – эта мысль преследовала Ольгу весь вечер. Дети из детского дома спели трогательно, но лица половины гостей будто окаменели. Щедрые пожертвования – да, но эти взгляды... Виктор Павлович был прав – она не знает этот мир.
Он и сейчас стоял в дальнем углу зала, демонстративно не замечая её. Только иногда бросал колкие взгляды, от которых хотелось провалиться сквозь землю.
– Не переживай, – шепнул Андрей, сжимая её руку. – Всё не так плохо.
"Плохо" случилось через минуту.
Звон разбитого бокала резанул по ушам. Ольга обернулась и похолодела – Виктор Павлович медленно оседал на пол, его лицо исказила гримаса боли.
– Только не это, – пробормотала она, бросаясь к нему.
Галдёж вокруг, чьи-то крики, запах приторных духов... Всё слилось в одно мутное пятно. Она действовала на автомате – то ли сработали курсы первой помощи, то ли что-то внутри просто щёлкнуло.
– Расстегните рубашку! – её голос звучал хрипло. – И ради бога, отойдите все!
Пульс прощупывался, но какой-то... неправильный. Частый, как испуганная птица. А потом вдруг – тишина под пальцами.
Страх накатил удушливой волной. Не за себя – за него. За Андрея, который смотрел на отца остекленевшими глазами. За Ларису Михайловну, которая билась в истерике где-то рядом.
Её руки начали надавливания, словно сами по себе. Раз-два-три... Рубашка на груди Виктора Павловича промокла от пота. Или от её слёз? Она не понимала.
– Давайте же... – шептала как мантру. – Ну давайте...
– Скорая... едет... – голос Андрея дрожал.
– Отец! – это прозвучало как крик о помощи. – Папа!
"Господи, – думала Ольга, продолжая массаж сердца. – Какая же я дура. Устроила тут революцию. Может, если бы не эти дети... если бы не моё чёртово упрямство..."
Виктор Павлович вдруг закашлялся, резко, надрывно. Его грудь поднялась в хриплом вдохе. Глаза распахнулись – мутные, непонимающие.
– Тихо-тихо, – Ольга удержала его, когда он попытался сесть. – Лежите спокойно.
Он смотрел на неё странно. Будто впервые видел. Губы шевельнулись:
– Оля...
Она не поверила своим ушам. Не "Ольга", не "голубушка", а просто – Оля. Как дочь назвал.
Потом был топот медиков, писк кардиографа, суета с носилками. Она стояла в стороне, вытирая мокрое от слёз лицо. Андрей обнял её за плечи:
– Ты как?
– Я... не знаю.
И это была чистая правда. Она действительно не знала – что теперь будет, как жить с этим комом в горле, с этим страхом в сердце. С этим неожиданным "Оля", которое до сих пор звенело в ушах.
В машине скорой помощи Виктор Павлович вдруг схватил её за руку. Просто сжал пальцы и отпустил. Но этот жест сказал больше любых слов.
"Всё будет хорошо", – подумала Ольга. И впервые за вечер поверила в это.
Свадебное шампанское пенилось в бокалах. Зал ресторана, украшенный живыми цветами, гудел от голосов и смеха. Ольга поймала своё отражение в зеркальной колонне – белое платье, счастливая улыбка, растрепавшаяся причёска. Настоящая. Живая.
– Я хочу сказать тост.
Голос Виктора Павловича заставил её вздрогнуть. После больницы он изменился – будто что-то надломилось в его железном характере. Или... наоборот, что-то оттаяло?
Он поднялся, опираясь на трость – врачи настояли, хотя он ворчал, что это "делает его похожим на старика". Обвёл взглядом притихший зал.
– Знаете... – его голос вдруг дрогнул. – Я всю жизнь гордился тем, что умею разбираться в людях. В их слабостях, их... цене.
Ольга почувствовала, как напрягся рядом Андрей. Положила свою руку на его – тихо, мол.
– Я любил повторять, что всё знаю о жизни, – Виктор Павлович усмехнулся. – О том, что правильно, а что нет. Кто достоин моего сына, а кто...
Он замолчал, разглядывая бокал в своей руке.
– А потом я чуть не умер, – сказал он просто. – И знаете, что я понял в ту минуту? Что все мои грандиозные представления о жизни – чепуха. Что по-настоящему важно только одно – кто будет рядом, когда тебе плохо. Кто не побоится испачкать дорогое платье, делая тебе искусственное дыхание.
По залу прокатился негромкий смешок. Ольга почувствовала, как краснеет.
– Когда я очнулся в больнице, – продолжил Виктор Павлович, – первое, что я увидел – это заплаканное лицо девушки, которую я считал недостойной нашей семьи. Девушки, которая только что спасла мне жизнь. И знаете, о чём я подумал?
Он повернулся к молодожёнам:
– Я подумал – какой же я идиот.
Теперь смех в зале звучал громче. Даже Лариса Михайловна прыснула в салфетку.
– Я был не прав, – Виктор Павлович смотрел прямо на Ольгу. – Когда сказал, что ты никогда не будешь хорошей женой для моего сына. Потому что ты уже стала... прекрасной дочерью для меня.
Она не выдержала – встала, шагнула к нему. Он неловко обнял её одной рукой:
– Прости старого дурака, девочка.
– Папа... – всхлипнула она.
Это слово вырвалось само собой. Она испуганно замерла, но Виктор Павлович только крепче прижал её к себе.
Зал взорвался аплодисментами. Кто-то смахивал слёзы, кто-то уже требовал "горько". А Ольга стояла, уткнувшись в накрахмаленную рубашку свёкра, и думала – вот оно, счастье. Не в деньгах, не в статусе. А в этом простом "прости", в тёплых объятиях, в любви, которая сильнее любых предрассудков.
– Ну что, – шепнул ей на ухо Виктор Павлович, – теперь моя очередь учиться? Только не заставляй меня петь с детьми из детского дома.
Она рассмеялась сквозь слёзы:
– Не буду. Но на благотворительном вечере в следующем месяце...
– Даже не начинай, – притворно проворчал он. – Хотя... может, ты и права. Пора меняться.
Андрей подошёл к ним, обнял обоих:
– Всё-таки она особенная, да, пап?
– Да, сынок, – Виктор Павлович улыбнулся – легко, светло, как-то по-новому. – Она сделает тебя счастливым. Теперь я это знаю точно.
А за окнами ресторана догорал закат, окрашивая небо в нежно-розовые тона. Будто сама природа праздновала победу любви над предрассудками, тепла над холодом, жизни над условностями. И это было прекрасно.