Анна нервно постукивала пальцами по экрану телефона, перечитывая уведомление от банка в третий раз. Три миллиона рублей. Списание в 14:23. Сердце колотилось где-то в горле, а в висках стучала одна и та же мысль: "Это какая-то ошибка. Должна быть ошибка".
Она набрала номер Димы. Гудки растягивались, словно резиновые. Один, второй, третий... На пятом он наконец ответил.
– Дим, ты можешь говорить? – её голос дрожал, несмотря на все попытки казаться спокойной.
– Ань, я на совещании. Что-то срочное?
– С нашего счёта сняли три миллиона. Три миллиона, Дима! – последние слова она почти прокричала, и коллеги за соседними столами удивлённо повернулись в её сторону.
В трубке повисла пауза. Такая тяжёлая, что, казалось, она материализовалась в свинцовую плиту, придавившую грудь.
– А, это... – его голос звучал странно спокойно, почти беззаботно. – Мама взяла. Там какие-то срочные дела были, она потом объяснит. Не переживай.
Анна почувствовала, как к горлу подкатывает тошнота. Их деньги. Их общие деньги, которые они копили почти два года, экономя на всём – от отпуска до новой одежды. Каждая копейка была отложена с мыслью о собственной квартире, о их будущем доме...
– Дим, как это – мама взяла? Почему... почему она вообще имеет доступ к нашему счёту?
– Ань, давай вечером поговорим, ладно? – в его голосе появились нотки раздражения. – Я правда на важном совещании. Всё нормально, это же мама. Она плохого не сделает.
Звонок оборвался, оставив Анну наедине с оглушительной тишиной офиса и растущим комом в горле. Она механически открыла файл с расчётами первоначального взноса за квартиру. Цифры, которые ещё утром вселяли надежду, теперь казались издевательством.
"Это же мама. Она плохого не сделает". Эти слова эхом отдавались в голове, смешиваясь с воспоминаниями о том, как они с Димой мечтали о собственном угле. О детской комнате с жёлтыми обоями. О большой кухне, где они будут устраивать семейные ужины. О балконе, на котором можно выращивать цветы...
Анна закрыла глаза и глубоко вдохнула, пытаясь успокоиться. До конца рабочего дня оставалось три часа. Три часа, чтобы понять, как она посмотрит в глаза мужу, не разорвав его на части за такое предательство.
Домой Анна вернулась поздно. Специально выбрала самую длинную дорогу, петляя по вечерним улицам. Холодный октябрьский ветер пробирал до костей, но она едва замечала это, погружённая в водоворот мыслей.
Дмитрий ждал её в кухне. Сидел за столом, крутя в руках чашку с давно остывшим чаем. При виде жены он встал, шагнул навстречу:
– Ань, ты где была? Я волновался...
– Волновался? – она горько усмехнулась, снимая пальто. – А когда твоя мать снимала наши деньги, ты не волновался?
Дмитрий провёл рукой по волосам – жест, который появлялся у него только в моменты сильного напряжения.
– Послушай, я всё объясню. Мама позвонила утром... На даче протекла крыша, прямо над котельной. Если не починить сейчас, к зиме всё разморозится, трубы лопнут. Там нужен был срочный ремонт.
– И поэтому она залезла в наши сбережения? – Анна почувствовала, как дрожит голос. – Без единого слова? Без вопроса?
– Ань, ну это же моя мама...
– Нет, Дим! – она резко развернулась к нему. – Это наши деньги! Наши с тобой! Мы их собирали по крупицам, помнишь? Помнишь, как отказывались от отпуска? Как я брала дополнительные проекты по вечерам? Как ты подрабатывал по выходным?
В кухне повисла тяжёлая тишина. Где-то на верхнем этаже плакал ребёнок, и этот звук, приглушённый перекрытиями, только подчёркивал пропасть между их собственной мечтой о детях и реальностью.
– У мамы были акции... – начал Дмитрий.
– Вот пусть бы их и продала! – перебила Анна. – Или взяла кредит. Или... да что угодно! Но она выбрала просто забрать наше будущее!
– Не драматизируй, – его голос стал жёстче. – Это всего лишь деньги. Мама всё вернёт.
– Всего лишь деньги? – Анна почувствовала, как к горлу подступают слёзы. – Это не просто деньги, Дим. Это доверие. Это уважение. Это... это наша семья.
Она опустилась на стул, чувствуя себя невероятно уставшей.
– Знаешь, что самое страшное? – продолжила она тихо. – Не то, что она взяла деньги. А то, что ты даже не видишь в этом проблемы. Для тебя это нормально – что она распоряжается нашей жизнью, нашим будущим...
Дмитрий молчал, глядя в окно, за которым сгущались сумерки. В этой тишине отчётливо слышалось, как капает вода из неплотно закрытого крана. Кап-кап-кап – словно отсчитывая секунды до того момента, когда придётся принять решение.
Их разговор прервал пронзительный звонок в дверь. Анна замерла на полуслове, встретившись взглядом с побледневшим Дмитрием – они оба знали, кто мог прийти в такой час. За дверью послышался знакомый стук каблуков, и через мгновение на пороге возникла Марина Алексеевна.
Она выглядела, как всегда, безупречно: строгий бежевый костюм, нитка жемчуга на шее, каждая прядь уложена волосок к волоску. Только чуть подрагивающие пальцы, сжимающие ручку дорогой сумки, выдавали её волнение.
В руках она держала пакет с фирменным логотипом кондитерской.
– Я пирог принесла, – сказала она вместо приветствия. – С яблоками, как ты любишь, Димочка.
Анна почувствовала, как внутри всё закипает. Как будто не было никакой кражи, никакого предательства – просто обычный визит заботливой свекрови с пирогом.
– Проходите, Марина Алексеевна, – её голос звучал неестественно ровно. – Как раз обсуждаем ваш... ремонт.
Свекровь прошла на кухню, поставила пакет на стол. В её движениях появилась едва заметная напряжённость.
– А что тут обсуждать? – она попыталась улыбнуться. – Дело житейское. Крыша потекла, починить надо было срочно...
– За три миллиона? – Анна не выдержала. – Без единого звонка нам? Без разговора?
– Анечка, милая, – Марина Алексеевна присела за стол, расправляя несуществующие складки на юбке, – ты же понимаешь, это семейное дело. Мы все – одна семья.
– Нет, – Анна встала, чувствуя, как дрожат колени. – Мы с Димой – семья. А вы... вы забрали наши деньги. Деньги, которые мы копили на квартиру!
– На какую квартиру? – свекровь удивлённо подняла брови. – У вас есть прекрасная квартира. Вот дача – это действительно важно. Там все наши семейные праздники, там традиции...
– Мама, – впервые подал голос Дмитрий. – Это были наши сбережения.
– Димочка, но ты же сам дал мне доступ к счёту! – В голосе Марины Алексеевны появились обиженные нотки. – Сказал, что я всегда могу им воспользоваться, если что-то срочное...
– Что?! – Анна резко повернулась к мужу. – Ты сам дал ей доступ? Без моего ведома?
Повисла тяжёлая тишина. Дмитрий стоял, опустив глаза, а его мать переводила встревоженный взгляд с сына на невестку.
– Знаете что, – Анна медленно опустилась на стул, чувствуя, как предательски дрожит голос, – я больше так не могу. Я не могу жить в семье, где мое мнение ничего не значит. Где решения принимаются за моей спиной. Где наше будущее могут просто... просто взять и потратить на ремонт крыши!
Она посмотрела прямо на мужа:
– Дима, тебе нужно выбрать. Либо мы начинаем жить своей семьёй, с нашими решениями и нашими границами. Либо... – она сделала глубокий вдох, – либо я ухожу.
В кухне стало так тихо, что было слышно, как тикают часы на стене. Пирог в пакете источал яблочный аромат, но сейчас он казался каким-то неуместным, чужим.
Марина Алексеевна медленно поднялась со стула. Впервые за все годы их знакомства Анна увидела, как дрогнуло её всегда уверенное лицо.
Марина Алексеевна появилась на пороге их квартиры через три дня. В этот раз без пирога, зато с большой кожаной папкой подмышкой. Она выглядела непривычно уставшей – будто за эти дни постарела на несколько лет.
– Можно войти? – спросила она тихо, не глядя Анне в глаза.
Анна молча отступила в сторону. В квартире было непривычно пусто – половина вещей уже лежала в собранных чемоданах. Последние дни она жила у подруги, приезжая домой только забрать необходимое.
– Дима дома?
– Нет, он на работе, – Анна прошла на кухню, машинально поставила чайник.
Марина Алексеевна опустилась на стул, положила папку перед собой. Её всегда безупречный маникюр был испорчен – на нескольких ногтях облупился лак.
– Я продаю акции, – она произнесла это так тихо, что Анна не сразу поняла. – Все мои акции "Газпрома". Это даже больше, чем я взяла у вас.
Она открыла папку, достала несколько документов:
– Вот, договор уже составлен. Деньги будут у вас через неделю.
Анна смотрела на аккуратные строчки договора, не в силах произнести ни слова. Эти акции были гордостью свекрови – она получила их ещё в девяностые, проработав в компании больше двадцати лет.
– Знаешь, – Марина Алексеевна вдруг заговорила совсем другим тоном, – когда Димин отец умер, мне было страшно. Страшно, что я останусь одна, что не справлюсь. Димочка тогда стал моей единственной опорой. Наверное... наверное, я так и не научилась его отпускать.
Она достала из сумки платок, промокнула глаза:
– Но я слышала ваш разговор тогда. И поняла – я же делаю то же самое, что моя свекровь когда-то. Она тоже... тоже всё решала за нас. Мы с Сашей, Диминым отцом, чуть не развелись из-за этого.
Чайник на плите закипел, но никто не обратил на него внимания.
– Я не хочу, чтобы мой сын потерял семью из-за моего эгоизма, – Марина Алексеевна подняла глаза на Анну. – Ты прости меня, если сможешь. И... и возвращайся домой. К Диме.
Анна почувствовала, как к горлу подступает ком. Она столько раз представляла эту встречу, придумывала колкие слова, выстраивала обвинения... Но сейчас, глядя на поникшие плечи свекрови, на её дрожащие руки, она вдруг поняла – месть не приносит облегчения.
– Марина Алексеевна, – Анна глубоко вздохнула, – давайте просто выпьем чаю. И поговорим... по-настоящему. Первый раз за все эти годы.
Когда Дмитрий вернулся с работы, он застал их за кухонным столом. Перед ними стояли пустые чашки и лежали использованные чайные пакетики, а они всё говорили и говорили – о своих страхах, о надеждах, о том, как научиться уважать границы друг друга, оставаясь семьёй.
В тот вечер они втроём составили новый план накопления на квартиру. А чемоданы Анны так и остались нераспакованными – но уже не от неопределённости, а потому что через месяц они с Димой переехали в свою собственную квартиру.
Правда, немного меньшую, чем планировали изначально. Зато теперь каждое воскресенье они собирались за большим столом – то у них, то на маминой даче с новой крышей. И постепенно учились быть настоящей семьёй, где у каждого есть право на собственное пространство и решения.