Тарелка разбилась о стену, осыпав кухонные обои острыми осколками. Нина вздрогнула, но не отвела взгляд от мужа. За тридцать лет брака она научилась не показывать страх – это только раззадоривало Петра.
– Ты специально это делаешь, да? – его голос, обычно властный, сейчас дрожал от плохо сдерживаемой ярости. – Знаешь же, что я не люблю пересоленное!
Нина молчала, глядя, как багровеет его лицо, как вздувается синяя венка на виске. Раньше она бы бросилась извиняться, убирать осколки, готовить новый ужин. Но что-то надломилось в ней сегодня. Может, дело было в утреннем разговоре с Верой, её старой подругой, которая после развода буквально расцвела? Или в том, что вчера она случайно нашла свой старый дневник с девичьими мечтами?
– Что молчишь? – Пётр шагнул ближе, возвышаясь над ней. – Язык проглотила? Или думаешь, можешь вот так просто взять и уйти, как Верка твоя? – он презрительно усмехнулся. – Только попробуй! Ты всё равно вернёшься, потому что тебе некуда податься. Кому ты нужна в твоём возрасте? Что ты умеешь, кроме как борщи варить?
Каждое слово било точно в цель – годами отточенное оружие. Но сегодня они почему-то не достигали своей цели. Вместо привычной боли Нина чувствовала что-то новое – словно внутри разгорался огонёк, маленький, но упрямый.
– Знаешь что, Петя? – её голос прозвучал неожиданно спокойно. – Я действительно умею варить борщи. И солянку. И щи. – Она медленно сняла фартук и аккуратно повесила его на крючок. – А ещё я умею выращивать такие розы, что соседи завидуют. И знаю английский, представь себе – всё-таки тридцать лет в школе отработала, пока ты не заставил уволиться.
Пётр смотрел на неё с недоумением. Такой тон был ему незнаком.
– Ты что это удумала? – В его голосе появились нотки беспокойства.
– Ничего особенного, – Нина вдруг улыбнулась, и от этой улыбки ему стало не по себе. – Просто решила проверить, действительно ли мне некуда податься.
Она развернулась и вышла из кухни, оставив мужа стоять среди осколков разбитой тарелки. Впервые за тридцать лет она не бросилась их убирать.
В спальне, собирая самое необходимое в старую дорожную сумку, Нина слышала, как Пётр ходит внизу, что-то бормоча себе под нос. Она знала – он не верит. Он привык к их устоявшемуся порядку, где каждое его слово – закон, а её удел – подчиняться и молчать.
"Неужели я действительно это делаю?" – пронеслось в голове, когда она застегивала молнию на сумке. Руки дрожали, но внутренний огонёк разгорался всё ярче, согревая и придавая решимости.
Вера открыла дверь прежде, чем Нина успела постучать. Будто почувствовала – или просто увидела из окна своей квартиры на втором этаже, как подруга нерешительно топчется у подъезда.
– Наконец-то! – Вера порывисто обняла её, не обращая внимания на неуклюжую сумку между ними. – Я ж тебе сколько лет говорила...
Она осеклась, заметив, как дрожат губы подруги.
– Ну-ну, пойдём, чаю попьём. У меня как раз пирог с яблоками испёкся – помнишь, как в молодости пекли? Когда ещё в педучилище учились?
Кухня у Веры была маленькая, но уютная. Герань на подоконнике, занавески в мелкий цветочек, старенький буфет, знакомый Нине ещё с тех времён, когда они с Верой снимали комнату на двоих. Всё здесь дышало теплом и покоем – тем самым, которого так не хватало в собственном доме.
– Я ведь как сейчас помню, – Вера разливала чай по чашкам с облупившейся позолотой, – когда от своего Витьки ушла. Тоже думала – всё, конец света. Куда я без мужа, что люди скажут... – Она фыркнула. – А люди, представь себе, только первую неделю языки чесали. Потом им надоело.
Нина молчала, грея озябшие пальцы о чашку. События последнего часа казались нереальными, словно происходили не с ней.
– Веришь, я даже не планировала сегодня... – голос предательски дрогнул. – Просто он опять начал... про соль в супе. Тарелкой о стену. А я вдруг подумала – почему? Почему я должна это терпеть? Тридцать лет уже терплю, а дальше что?
– А дальше, – Вера подвинула к ней тарелку с пирогом, – будет новая жизнь. Только не раскисай. Помнишь, какие у тебя розы были? Весь район к тебе за саженцами ходил.
Нина слабо улыбнулась: – Были... Пока Пётр не заявил, что это баловство одно и грядки под картошку нужнее.
– Вот! – Вера торжествующе подняла палец. – А у меня тут как раз соседка неделю назад говорила – ищут в садовый центр консультанта. С опытом работы с розами. Как думаешь, это не знак?
Нина растерянно заморгала: – Да кто ж меня возьмёт? Мне пятьдесят восемь...
– А мне было пятьдесят пять, когда я курсы маникюра закончила! – отрезала Вера. – Теперь своя клиентура, между прочим. На пенсию и не думаю выходить.
Она встала, решительно гремя чашками: – Значит так. Сейчас домываем чай, и я стелю тебе в гостиной. А завтра с утра едем в этот садовый центр. Хватит уже чужие мечты лелеять – пора своими заняться.
Нина почувствовала, как предательски защипало в глазах. Но теперь это были не слёзы отчаяния – скорее, благодарности. За теплоту, за поддержку, за эту маленькую кухню, где можно просто сидеть и молчать, не боясь осуждения.
– Знаешь, – сказала она вдруг, – а ведь у меня до сих пор все записи по уходу за розами хранятся. В старой тетрадке, которую от Петра прятала...
– Ну вот видишь! – просияла Вера. – Значит, не зря прятала. Просто время тогда ещё не пришло. А теперь – самое оно.
Садовый центр оказался небольшим павильоном на окраине города, окружённым теплицами. Нина нерешительно переступила порог, и сразу же её окутал знакомый аромат – земли, зелени и цветов. Сердце заколотилось быстрее.
– Вы по объявлению? – женщина за прилавком, чуть младше самой Нины, приветливо улыбнулась. – Я Тамара, управляющая.
Нина начала было объяснять, путаясь в словах, но Тамара прервала её: – Давайте лучше я вам покажу наши теплицы. Посмотрим, что да как.
В теплице было влажно и тепло. Ряды роз тянулись вдоль проходов – белые, розовые, алые. Нина машинально поправила привядший лист на ближайшем кусте.
– О, вы заметили! – оживилась Тамара. – А что с ним?
– Чёрная пятнистость, – Нина осторожно отломила больной лист. – Нужно убрать все поражённые листья и обработать медным купоросом. И полив только под корень, чтобы листва не намокала.
Она осеклась, но Тамара смотрела с явным интересом: – А вот эти жёлтые бутоны?
– Типичное последствие неправильного полива, – Нина уже забыла о смущении, погружаясь в родную стихию. – Видите, почва слишком сухая? При таком освещении нужен полив минимум дважды в день, особенно для чайно-гибридных сортов...
Через час они всё ещё ходили по теплицам. Нина рассказывала о подкормках, обрезке, прививках. Все знания, которые она годами собирала по крупицам, вдруг полились свободным потоком.
– Когда сможете выйти? – спросила Тамара, когда они вернулись в павильон.
Нина растерялась: – То есть... вы берёте меня? Но я думала...
– А что тут думать? – Тамара пожала плечами. – Опыт есть, знания есть, любовь к делу есть. А возраст... – она усмехнулась. – У роз, знаете ли, тоже лучший возраст не двадцать лет.
Домой – теперь уже к Вере – Нина летела как на крыльях. В сумке лежал рабочий халат и перчатки, а в кармане – аванс.
– Представляешь, – она кружилась по Вериной кухне, – у них целая секция редких сортов! И мне разрешили привести в порядок заброшенную теплицу – под свой проект!
– А я что говорила? – Вера торжествующе поставила на стол бутылку вина. – За новую жизнь?
Нина замерла, глядя в окно на закатное небо: – Знаешь, я всё думаю... Может, и правда – всё к лучшему? Столько лет боялась шаг сделать, а тут...
– А тут выяснилось, что крылья-то не сломаны, – подхватила Вера. – Просто давно не пользовалась.
Вечером, лёжа на диване в Вериной гостиной, Нина достала свою старую тетрадь с записями о розах. Пожелтевшие страницы пестрели схемами обрезки, рецептами подкормок, заметками о капризах разных сортов. Столько лет она прятала эту тетрадь, боясь насмешек Петра... А теперь эти записи станут её путёвкой в новую жизнь.
В кармане завибрировал телефон – очередной пропущенный от мужа. Нина, поколебавшись, отключила звук. Впервые за долгие годы она чувствовала себя по-настоящему живой. И впервые не испытывала страха перед будущим.
Выходные на городском рынке всегда были оживлёнными. Нина как раз заканчивала оформлять букет для постоянной клиентки – нежно-розовые розы сорта "Пьер де Ронсар" в обрамлении белых облачков гипсофилы – когда знакомый голос заставил её замереть.
– Значит, вот как теперь живёт моя жена.
Пётр стоял по ту сторону прилавка, засунув руки в карманы дорогой куртки. Постаревший, осунувшийся, но всё с той же привычной усмешкой превосходства на губах. Три месяца прошло с того вечера, когда она ушла. Три месяца новой жизни.
– Здравствуй, Петя, – Нина спокойно закончила перевязывать букет лентой. – Что-то купить хочешь?
Его передёрнуло от этого тона – будничного, без привычной опаски или заискивания.
– Думаешь, я не знаю, как ты живёшь? – он понизил голос, наклонившись к прилавку. – Комнату снимаешь в спальном районе, в шесть утра на работу тащишься... Это ты называешь жизнью? Цветочки на базаре продавать?
Нина почувствовала, как вспотели ладони – старая привычка робеть перед ним никак не хотела отступать. Но внутренний стержень, окрепший за эти месяцы, помог удержать спину прямой.
– А ты знаешь, Петя, – она посмотрела ему прямо в глаза, продолжая собирать новый букет, – эти "цветочки" не только на базаре продаются. Я теперь главный консультант в садовом центре. И знаешь что? – она улыбнулась, вплетая в композицию веточку лаванды. – Я счастлива.
– Ты что, действительно думаешь, что сможешь жить так? – В его голосе прорезались знакомые нотки снисходительного превосходства. – Посмотри на себя – немолодая уже, одна... Вернись домой, пока не поздно. Я всё прощу.
Нина вдруг рассмеялась – легко и свободно, как не смеялась все тридцать лет их брака: – Прости? Ты? Меня? – Она покачала головой. – Петя, ты не понимаешь. Мне больше не нужно твоё прощение. Я живу лучше, чем когда-либо. И знаешь почему? – Она отложила недособранный букет и выпрямилась. – Потому что даже если у меня ничего нет – у меня есть я сама. А этого достаточно.
Пётр смотрел на неё так, словно видел впервые. Может, так оно и было – впервые за все годы он видел перед собой не безропотную тень, а женщину, уверенную в себе и своём выборе.
– Ты изменилась, – произнёс он наконец.
– Нет, – покачала головой Нина. – Я просто перестала притворяться другой.
К прилавку подошла молодая пара, интересуясь ценами на букеты. Нина повернулась к ним, улыбаясь своей новой, уверенной улыбкой: – Чем могу помочь?
Когда она снова взглянула туда, где стоял Пётр, его уже не было. Только лёгкий ветерок шевелил лепестки роз – тех самых, которые он когда-то называл бесполезным увлечением. Теперь эти розы стали её свободой, её гордостью, её новой жизнью.
Где-то в глубине души шевельнулась жалость – не к себе, к нему. Он так и остался там, в прошлом, где всё было просто и понятно. Где он был хозяином, а она – безропотной тенью. Но это прошлое больше не имело над ней власти.
Маленькая однокомнатная квартира на пятом этаже постепенно обрастала уютом. Нина расставила на подоконниках горшки с любимыми сортами комнатных роз – подарок от Тамары на полугодие работы. В углу примостился старенький комод, купленный за смешные деньги на барахолке – Вера помогла отреставрировать, и теперь он радовал глаз свежей белой краской и новыми ручками.
Вечера стали её любимым временем. Можно было сидеть в креcле у окна, листать каталоги редких сортов или просто смотреть, как закатное солнце окрашивает небо в розовые тона. Никто не попрекал "бездельем", не требовал немедленно заняться "полезным делом".
– Представляешь, – рассказывала она Вере за чашкой чая, – сегодня моя ученица, ну та, которой я частные консультации даю, принесла свою первую выращенную розу. Такая гордая! А я на неё смотрю и себя вспоминаю – как сама первый раз розу вырастила...
Вера понимающе кивала, помешивая чай: – Жизнь-то как повернулась, а? Кто бы мог подумать...
Нина задумчиво посмотрела в окно: – Знаешь, я вчера мимо нашего старого дома проходила. Петра видела – он даже не заметил меня. Постарел как-то сразу, ссутулился... – Она помолчала. – И знаешь, что странно? Совсем ничего не ёкнуло. Будто и не было этих тридцати лет.
– А их и не было, – вдруг серьёзно сказала Вера. – Точнее, была не жизнь, а подготовка к ней. Зато теперь...
– Теперь я наконец-то живу, – закончила Нина. – По-настоящему.
Вечером, после ухода подруги, она достала из ящика комода старую тетрадь с записями о розах. Пролистала пожелтевшие страницы, исписанные мелким почерком, – столько надежд было в этих записях, столько тайных мечтаний... Теперь к ним добавились новые страницы – с описаниями редких сортов, схемами прививок, заметками об успехах и неудачах.
Зазвонил телефон – дочка Тамары, Оля, просила совета по поводу заболевшего розового куста. Нина терпеливо объясняла, как определить тип заболевания, какие препараты использовать. В трубке звучал молодой взволнованный голос, полный энтузиазма и желания учиться.
"Надо же, – подумала Нина, закончив разговор, – а ведь я теперь не просто выживаю – я нужна людям. По-настоящему нужна".
На столе лежало приглашение на городскую цветочную выставку – не посетителем, а участником. Тамара настояла, чтобы Нина представила свою коллекцию плетистых роз. "У вас особый подход, – сказала она тогда. – Вы не просто выращиваете розы – вы им помогаете раскрыться. Как будто понимаете, что нужно каждому цветку..."
Нина подошла к окну. В сгущающихся сумерках город постепенно зажигал огни – тысячи маленьких звёздочек в темнеющем небе. Где-то там, в одном из городских окон, Пётр сейчас сидел в своей опустевшей кухне, наверное, всё ещё не в силах осознать, как та, что тридцать лет жила его тенью, нашла в себе силы уйти.
А она стояла у распахнутого окна своей небольшой, наполненной ароматом роз квартиры, и чувствовала, как её переполняет радость – впервые за долгие годы она была по-настоящему дома. Впереди лежала целая жизнь – теперь уже точно её собственная, где каждый день и каждое решение принадлежали только ей.
И это было прекрасно.