— Нет, Арина, это исключено! — Марина Сергеевна резко захлопнула папку с программой юбилейного вечера. Звук эхом разнесся по директорскому кабинету, заставив вздрогнуть хрустальную вазу на подоконнике. — "Танец ласточек" мы ставить не будем. Это даже не обсуждается.
— Но почему? — Арина подалась вперед, упираясь ладонями в полированную поверхность стола. Её темные глаза сверкали возмущением. — Это же визитная карточка школы! Сорок лет назад этот номер гремел на всю страну. Мама рассказывала...
— Вот именно, — голос директрисы дрогнул, а пальцы судорожно сжали золотую ручку. — Твоя мама... Давай не будем ворошить прошлое. Оно должно оставаться там, где ему место — в прошлом.
Арина выпрямилась, расправляя плечи. В свои сорок два она уже давно не была той робкой девочкой, которая боялась перечить грозной Марине Сергеевне. За плечами — двадцать лет работы хореографом, собственные постановки, признание коллег. Но здесь, в кабинете директора школы "Пируэт", время словно поворачивало вспять.
— А я считаю, что самое время, — твердо произнесла она, чувствуя, как внутри закипает злость. — Юбилей школы — лучший повод вспомнить её историю. Все знаменитые постановки. Всех выдающихся учениц. Всех, Марина Сергеевна. Или вы боитесь?
Последние слова повисли в воздухе как удар хлыста. Директриса побледнела, её холеные руки, унизанные кольцами, слегка дрожали, когда она потянулась к графину с водой. Стакан звякнул о горлышко.
— Послушай, девочка моя... — начала она, но Арина перебила:
— Я не девочка. Я хореограф с двадцатилетним стажем. И дочь Веры Романовой, если вы вдруг забыли. Той самой Веры Романовой, которая должна была...
— Замолчи! — Марина Сергеевна вскочила с кресла, расплескав воду. — Ты не имеешь права...
— Чего? Говорить о маме? О том, как она внезапно получила травму перед самым важным выступлением в своей жизни? О том, как её мечты рассыпались вместе с осколками сломанной лодыжки?
В кабинете повисла тяжелая тишина. За окном осенний ветер гонял пожелтевшие листья, а где-то в глубине здания звучала музыка — шли занятия младшей группы. Чайковский, "Вальс цветов". Когда-то мама танцевала его на выпускном концерте...
Марина Сергеевна медленно опустилась обратно в кресло. В свои пятьдесят восемь она сохранила балетную осанку и королевскую стать. Только в уголках глаз залегли морщинки, да в идеально уложенных волосах чуть проглядывала седина.
— Я никогда не забывала, чья ты дочь, — тихо произнесла она, промокая салфеткой пролитую воду. — И именно поэтому прошу тебя: оставь это. Ради памяти твоей матери.
— Ради её памяти я и хочу восстановить "Танец ласточек"! — Арина почувствовала, как к горлу подступает ком. — Мама должна была танцевать сольную партию. Но что-то случилось... Что именно, Марина Сергеевна? Что произошло в той костюмерной сорок лет назад?
Директриса резко вскинула голову: — Откуда ты знаешь про костюмерную?
— Значит, всё-таки было что-то? — Арина подалась вперед. — Что вы скрываете?
Марина Сергеевна отвернулась к окну. Её силуэт на фоне серого осеннего неба казался необычайно хрупким.
— Собрание по подготовке к юбилею закончено. Утверждаю программу в текущем виде, без изменений.
— Вы не можете вечно убегать от правды.
— Я директор этой школы. И я решаю, что мы будем показывать на юбилее. А теперь, прошу меня извинить, у меня важный звонок.
Арина постояла ещё несколько секунд, сжимая кулаки, потом резко развернулась и вышла из кабинета. В коридоре она налетела на Софью Михайловну — бессменную гардеробщицу школы, работавшую здесь, кажется, целую вечность.
— Ох, деточка! — воскликнула старушка, поправляя съехавшие очки. — Ты вся горишь. Опять с Мариной Сергеевной поспорила?
— Извините, — Арина подхватила выроненные старушкой перчатки. — Я просто... Я хочу понять, что случилось с мамой. Почему она никогда не рассказывала о "Танце ласточек"? Почему бросила сцену?
Софья Михайловна огляделась по сторонам, словно проверяя, нет ли кого поблизости.
— Приходи ко мне после занятий, — прошептала она. — У меня есть кое-что... Кое-что, что твоя мама просила сохранить.
— Что именно?
— Не здесь, — старушка снова огляделась. — Стены имеют уши, особенно в этой школе. Приходи в семь, когда все разойдутся.
Весь день Арина не находила себе места. Младшая группа никак не могла собраться с силами для финального прогона, и она то и дело срывалась на учениц.
— Лена, выше ногу! Маша, держи спину! Катя, где линия? Я же сто раз говорила! — она поймала себя на том, что почти кричит, и сделала глубокий вдох. — Простите, девочки. Давайте сделаем перерыв.
В раздевалке одна из учениц, тринадцатилетняя Катя, задержалась у зеркала.
— Арина Андреевна, а правда, что раньше в нашей школе был какой-то особенный танец? Про птиц?
Арина замерла: — Откуда ты знаешь?
— Бабушка рассказывала. Она тогда училась здесь. Говорит, это было что-то невероятное. Как будто танцовщицы действительно летали над сценой.
— Да, — тихо ответила Арина. — Это был "Танец ласточек". Его ставил известный хореограф Андрей Левицкий.
— А почему его больше не показывают?
— Иногда, Катя, — Арина погладила девочку по голове, — некоторые танцы становятся слишком личными. Слишком... болезненными.
После занятий она медленно шла по опустевшим коридорам школы. Старое здание словно дышало историей — потертый паркет помнил тысячи танцевальных па, зеркала хранили отражения нескольких поколений учениц. Где-то здесь, в этих стенах, сорок лет назад разыгралась драма, изменившая жизнь её матери.
Софья Михайловна ждала в своей каморке возле гардероба. На маленьком столике дымились две чашки чая.
— Присаживайся, деточка, — старушка указала на колченогий стул. — Я давно ждала этого разговора. Ещё когда твоя мама... — она запнулась, — когда её не стало, я знала, что однажды ты придешь с вопросами.
— Почему вы не рассказали раньше?
— Твоя мама взяла с меня слово. "Не раньше, чем Арина будет готова", — так она сказала. А ты всё не была готова. До сегодняшнего дня, ну мне так кажется.
Старушка наклонилась и достала из-под стола потрепанную картонную папку.
— Здесь всё, — она положила папку на стол. — Программки, фотографии... и кое-что ещё.
Дрожащими руками Арина открыла папку. Пожелтевшие страницы афиш, выцветшие фотографии... Вот мама — совсем молодая, в репетиционном зале. Вот она с группой других танцовщиц. А вот...
— Это Андрей Левицкий? — Арина указала на высокого мужчину с выразительным лицом.
— Да, — кивнула Софья Михайловна. — Талантливый был человек. И красивый. Все девушки в школе были в него влюблены. Но он смотрел только на твою маму.
— Они... у них был роман?
— Больше, чем роман. Они собирались пожениться после премьеры. Андрей обещал поставить для Веры сольный номер в Большом театре. Говорил, что она станет звездой.
— Но травма...
— Травма не была случайной, деточка. — Софья Михайловна сняла очки и устало потерла глаза. — Я нашла пуанты твоей мамы. Они были подпилены. Очень аккуратно, но заметно. Кто-то хотел, чтобы она получила травму.
Арина почувствовала, как по спине пробежал холодок.
— Кто?
— А ты посмотри внимательно на эту фотографию, — старушка указала на групповой снимок. — Кто стоит рядом с твоей мамой? Кто был её лучшей подругой?
Арина всмотрелась в молодое лицо Марины Васюковой. Красивая, уверенная в себе девушка. И этот взгляд... Как она раньше не замечала в нем затаенную ревность и зависть?
— Но зачем? — прошептала Арина. — Только из-за сольной партии?
— Не только, — Софья Михайловна достала из папки конверт. — Вот, твоя мама просила передать тебе это письмо. "После моей смерти", — сказала она. "Когда Арина будет готова узнать правду".
Конверт был пожелтевшим, с загнутыми уголками. На нем маминым почерком было написано: "Моей дочери".
— Я... я не уверена, что хочу знать, — Арина отодвинула конверт.
— Хочешь, — твердо сказала старушка. — Иначе бы не пришла сегодня. Но есть кое-что ещё, что ты должна знать перед тем, как прочтешь письмо.
— Что?
— Помнишь Катерину Михайлову? Она училась в школе лет пять назад.
— Конечно, — кивнула Арина. — Очень талантливая была девочка. Но ушла внезапно, посреди учебного года.
— Не ушла. Её вынудили уйти. Потому что она слишком много спрашивала о "Танце ласточек". И о своей тёте, которая когда-то танцевала здесь. Тёте, которая погибла при странных обстоятельствах вскоре после того злополучного концерта.
— О чем вы говорите?
— О Елене Михайловой. Она была в кордебалете "Танца ласточек". И единственной, кто видел, как Марина выходила из костюмерной в тот роковой день. Через неделю после концерта её сбила машина. Прямо напротив школы.
Арина почувствовала, как по телу пробежал озноб.
— Вы хотите сказать...
— Я ничего не хочу сказать, деточка. Просто рассказываю факты. А выводы делай сама.
Руки дрожали, когда Арина открывала конверт. Внутри оказалось несколько тетрадных листов, исписанных знакомым маминым почерком.
"Моя дорогая дочь,
Если ты читаешь это письмо, значит, меня уже нет в живых. И значит, пришло время рассказать тебе правду о том, что случилось в 1984 году. О "Танце ласточек". О предательстве. О несбывшихся мечтах. И о том, почему я никогда не могла смотреть, как ты танцуешь на сцене нашей школы.
Ты ведь знаешь, что в тот год к нам приехал Андрей Левицкий. Он был уже известным хореографом, его приглашали лучшие театры Союза. Но он выбрал нашу школу для постановки своего нового номера — "Танца ласточек".
С первой же репетиции между нами возникло особое понимание. Он видел музыку так же, как я, чувствовал каждое движение, каждый взмах руки. Мы могли часами оставаться в зале после занятий, оттачивая мельчайшие детали постановки. А потом говорили. Обо всём на свете — о балете, о музыке, о жизни...
Марина была моей лучшей подругой. Или я так думала. Мы вместе учились, вместе мечтали о большой сцене. Я рассказывала ей всё — о репетициях с Андреем, о наших планах, о том, как он сделал мне предложение прямо в репетиционном зале, встав на колено под звуки "Лебединого озера"...
За день до генеральной репетиции она пришла ко мне вся в слезах. Рассказала, что у них с Андреем роман, что они встречаются уже месяц. У неё были какие-то записки, фотографии... Я помню, как сидела на полу в раздевалке, перебирая эти "доказательства", и чувствовала, как рушится мой мир.
А потом случилась травма. Я надела пуанты и при первом же прыжке почувствовала, как подламывается стопа. Боль была такой, что я потеряла сознание. Очнулась уже в больнице — перелом, сложный, со смещением. Операция, долгие месяцы реабилитации...
Но знаешь, что было самым страшным? Не боль. Не крушение карьеры. А предательство. Двойное предательство.
Я уехала к бабушке в деревню, не отвечала на звонки и письма. А через полгода узнала, что Андрей погиб в автокатастрофе. И что Марина уже работает в школе преподавателем...
Только через много лет я узнала правду. Лена Михайлова, девочка из кордебалета, видела, как Марина выходила из костюмерной с моими пуантами. Она пыталась рассказать мне, но я тогда не хотела никого слушать. А через неделю после премьеры Лену сбила машина. Прямо напротив школы.
Все эти "доказательства" романа с Андреем оказались фальшивкой. Марина все подстроила — из ревности, из зависти, из желания занять мое место. Не только в постановке — в жизни Андрея.
Я молчала все эти годы. Ради тебя, доченька. Боялась, что она может причинить вред и тебе, если я заговорю. Но теперь ты должна знать правду.
Прости, что не рассказала раньше. Прости, что позволила тебе работать рядом с ней, не зная всего этого. Но ты была так счастлива, когда получила место хореографа в школе... Я не могла отнять у тебя эту радость.
В шкатулке, которую я оставила у Софьи Михайловны, есть ещё кое-что. Дневник Елены Михайловой. Она передала его мне перед смертью. Там есть записи о том дне... и о многом другом.
Что ты сделаешь с этой правдой — решать тебе. Я не прошу мести. Месть не вернет мне здоровье, не воскресит Андрея, не изменит прошлого. Но правда должна быть рассказана. Хотя бы ради памяти тех, кто пострадал от этого предательства.
Люблю тебя всем сердцем, Мама"
Арина сидела неподвижно, чувствуя, как по щекам текут слезы. За окном давно стемнело, где-то вдалеке слышался шум дождя.
— Шкатулка... — хрипло произнесла она. — Где она?
Софья Михайловна молча достала из шкафа небольшую деревянную шкатулку с инкрустацией в виде танцующих фигур. Внутри лежала потрепанная тетрадь в клеенчатой обложке.
"12 октября 1984 года. Сегодня видела странное. Марина выходила из костюмерной с пуантами Веры. Она очень испугалась, когда заметила меня. Сказала, что просто помогает готовить костюмы к генеральной репетиции. Но я видела в её руках что-то похожее на напильник...
13 октября 1984 года. Вера получила травму на репетиции. Это ужасно. Я должна рассказать ей, что видела вчера. Но Марина поймала меня после занятий. Сказала, что если я не буду держать язык за зубами, у меня могут быть проблемы. У меня и у моей семьи...
20 октября 1984 года. Не могу больше молчать. Видела, как Марина сжигала какие-то бумаги во дворе школы. Завтра пойду к Вере, расскажу всё..."
На этом записи обрывались. Через день Елена погибла.
Арина захлопнула дневник. В голове шумело, сердце колотилось как сумасшедшее.
— Она убила её, — прошептала Арина. — Убила Елену. И фактически убила Андрея — он ведь ехал к маме, когда разбился. А мама... мама прожила жизнь с этим знанием, защищая меня...
В кармане завибрировал телефон — сообщение от Марины Сергеевны: "Нужно срочно поговорить. Завтра в 9 утра в моём кабинете. Это важно".
— Не ходи одна, — встревоженно произнесла Софья Михайловна. — Она опасна. Особенно сейчас, когда чувствует угрозу.
— Нет, — твердо ответила Арина. — Я должна посмотреть ей в глаза. Должна услышать правду от неё самой.
Ночью Арина не сомкнула глаз. Перечитывала мамино письмо, дневник Елены, разглядывала старые фотографии. На одном снимке молодая Марина стояла рядом с мамой — обе счастливые, улыбающиеся. Кто бы мог подумать, что за этой улыбкой скрывается такая чернота...
Утром она пришла в школу раньше обычного. В коридорах было пусто и гулко, только шаги отдавались эхом. Возле кабинета директора Арина на секунду замерла, собираясь с духом. Потом решительно толкнула дверь.
Марина Сергеевна стояла у окна. В утреннем свете она казалась особенно уязвимой — осунувшаяся, с кругами под глазами.
— Я ждала этого разговора сорок лет, — произнесла она, не оборачиваясь. — Знала, что когда-нибудь он состоится.
— Знали? — Арина почувствовала, как внутри закипает ярость. — Знали и все равно позволили мне работать здесь? Смотрели мне в глаза каждый день, зная, что вы сделали с моей мамой? С Еленой Михайловой?
Марина Сергеевна вздрогнула: — Ты знаешь про Лену?
— Я знаю всё. — Арина бросила на стол дневник. — Здесь её записи. О том, как вы подпилили мамины пуанты. О том, как угрожали ей. О бумагах, которые вы сжигали...
— Я должна была защитить себя, — глухо произнесла директриса. — Ты не понимаешь... Я любила его. Любила Андрея так сильно, что не могла дышать. А он смотрел только на твою мать. Всегда только на неё...
— И поэтому вы решили уничтожить их обоих?
— Я не хотела! — Марина Сергеевна резко повернулась, её глаза блестели от слез. — Я просто хотела, чтобы она не смогла танцевать. Чтобы у меня появился шанс... А потом всё вышло из-под контроля. Лена начала задавать вопросы, угрожать разоблачением...
— И вы её убили, — холодно закончила Арина. — Как просто — сбила машина. Несчастный случай. Как удобно.
— Я не... — Марина Сергеевна осеклась под тяжелым взглядом Арины. — Да. Да, это сделала я. У меня был друг... он помог. Я должна была защитить себя. Свою карьеру. Свою жизнь.
— А Андрей? Его смерть тоже была "несчастным случаем"?
Директриса опустилась в кресло, закрыв лицо руками: — Нет. Клянусь, нет. Это действительно была случайность. Он ехал к твоей матери... я узнала об этом позже. Хотел всё ей объяснить, рассказать правду...
— Которую, она от него уже от него не услышала.
— Я жила с этим сорок лет, — прошептала Марина Сергеевна. — Каждый день, каждую минуту... Пыталась искупить вину. Сделала эту школу лучшей в городе. Помогала талантливым детям...
— Кроме Кати Михайловой? — перебила Арина. — Которую вы вынудили уйти, потому что она слишком интересовалась судьбой своей тёти?
— Я боялась... — Марина Сергеевна подняла на Арину измученные глаза. — Боялась, что правда выплывет наружу. Что всё, что я построила...
— Построила на костях? На сломанных судьбах? На разрушенных мечтах?
В кабинете повисла тяжелая тишина. За окном начинался новый день — во дворе школы слышались голоса учениц,
спешащих на занятия. Где-то внизу играла музыка — та самая мелодия из "Танца ласточек".
— Я восстановлю этот номер, — твердо сказала Арина. — На юбилейном концерте. И перед началом вы выйдете на сцену и расскажете всю правду. О маме. О Елене. Обо всём.
— Нет... — Марина Сергеевна побледнела. — Ты не можешь...
— Могу. И сделаю это. А если вы откажетесь... — Арина положила на стол дневник Елены, — этот дневник окажется в полиции. Дело о гибели Елены Михайловой ещё не закрыто. Срок давности для убийства не истекает.
— Ты... ты шантажируешь меня?
— Я восстанавливаю справедливость. У вас есть выбор: либо добровольное признание на юбилее, либо сразу полиция. Решайте.
В следующие два месяца школа гудела как улей. Арина с головой погрузилась в восстановление легендарного номера. Она находила старые записи, фотографии, расспрашивала бывших учениц. Софья Михайловна помогала восстановить каждую деталь костюмов.
Марина Сергеевна заперлась в своем кабинете, появляясь только по необходимости. Она осунулась, постарела, но Арина не чувствовала к ней жалости. Перед глазами стояло мамино лицо, когда она, прихрамывая, выходила из репетиционного зала. Измученное лицо Елены на последней фотографии. Газетная заметка о гибели Андрея...
День юбилея наступил неожиданно быстро. Зал был полон — выпускники разных лет, педагоги, родители учениц. В первом ряду сидела постаревшая мать Елены Михайловой, рядом с ней — Катя, та самая девочка, которую вынудили уйти из школы.
Марина Сергеевна медленно поднялась на сцену. В свете софитов было видно, как дрожат её руки.
— Сегодня особенный день, — её голос звучал глухо. — День, когда прошлое встречается с настоящим. И... день, когда нужно признать свои ошибки. Свои преступления.
Зал затих. Арина, стоявшая за кулисами, крепко сжимала мамино письмо.
— Сорок лет назад на этой сцене должен был состояться "Танец ласточек". Прекрасная постановка Андрея Левицкого. Солисткой должна была быть Вера Романова — талантливейшая танцовщица, которую я... — голос Марины Сергеевны сорвался, — которую я предала. Я подпилила её пуанты перед генеральной репетицией. Из зависти, из ревности... Я разрушила её карьеру. А когда Елена Михайлова узнала правду... я... я виновна в её смерти.
По залу прокатился шокированный вздох. Мать Елены закрыла лицо руками.
— Я не могу изменить прошлое, — продолжала Марина Сергеевна. — Не могу вернуть жизнь тем, кого погубила. Но я могу хотя бы сказать правду. Вера, Елена, Андрей... простите меня. Хотя я не заслуживаю прощения.
Она повернулась к Арине: — Школа теперь твоя. Сделай то, чего я не смогла — сохрани в ней честность, справедливость, настоящее искусство...
Когда зазвучала музыка "Танца ласточек", Марину Сергеевну уже увозили в полицейской машине. А на сцене юные танцовщицы взлетали в прыжках, словно настоящие птицы, словно души тех, кто не смог исполнить этот танец сорок лет назад.
После концерта к Арине подошла Катя Михайлова: — Спасибо, — просто сказала она. — За тётю Лену.
Арина обняла девочку: — Хочешь вернуться в школу?
— Очень.
— Тогда завтра жду тебя на занятиях. У нас будет новая постановка.
Поздно вечером Арина пришла на кладбище. Положила на мамину могилу букет белых цветов и программку с сегодняшнего концерта.
— Я сделала это, мама, — тихо сказала она. — Правда наконец-то вырвалась на свободу. Как птица из клетки. Как твои ласточки...
Ветер шелестел листвой над головой, и в этом шелесте Арине слышалась та самая мелодия — мелодия танца, который наконец-то обрел свою настоящую историю. Танца забытой ласточки, которой так и не суждено было взлететь.