- Так рассказать вам про жёнку или как? – дед слегка подтолкнул клубок и тот подкатился к подпечью да замер.
- Конечно рассказывать! – Тим подмигнул девчонкам. Дед похоже совсем выжил из ума, но вряд ли способен доставить им неприятности. Пускай себе треплется, даже интересно послушать.
Тася с Ксю смолчали, и дед, так и не дождавшись от них ответа, завёл новую байку:
- Кикиморка поначалу-то тихо себя вела. Прибилась к нам ранней зимой. С первопутком объявилась. Только мы и не сразу об том прочухали. Что да, то да.
Не подсадная была, не насланная – из пришлых. Такую ничем не изгонишь.
- А вы пробовали? Изгнать? – Ксю покосилась на клубочек. – После этого ваша жена... изменилась?
- Ты, дева, будто мысли мои читаешь! – удивился дед. – Может, и сама непроста? Были в роду знаткие?
- Какие? – не поняла Ксю, и Тим немедленно перевёл. – Знаткие – кто-то вроде ведьм или ворожей. Верно?
- Верно, - покивал дед и потянулся погладить клубок. – Как наша бабка Егошиха. Повитухой у деревенских бабонек была, ну, и по другой части тоже.
- По какой- другой? – Тася внимательно приглядывалась к деду, пыталась понять – серьёзно он про кикимору или привирает. Возможно, он просто одурел от одиночества и теперь пытается их хоть чем-то заинтересовать, чтобы побыли подольше.
- Да всякой... Болячки излечивала. Приколдовывала – не без того. Бывало как начнёт тучи передником отмахивать, как пойдёт мести... По надобности следы воровала да в печи сушила, на тень наговор делала, фигурки вертела для обрядов... Бывало даже месяц прятала, но то редко. После долго в себя приходила, по несколько дней не показывалась на улице.
- Месяц прятала? – ухмыльнулась Ксю. – А разве так можно?
- Знающей всё можно. – дед не обратил внимания на насмешливый тон. – Я сам сколько раз видал – вроде вот он, месяц, над головой завис, а после – раз и всё! Исчез!
- За тучу спрятался, вот и исчез. - Ксю стало смешно. Всё-таки дед плох головой, а та старуха, кустроба, ей просто приснилась.
- Какие тучи при ясном небе? – дед сердито хрюкнул в воротник. – От месяца ночью свет как днём. И вдруг – ветерок подул, и тьма! Пропал месяц! И темень такая сразу, что с дороги в миг собьёшься...
Егошиха сильная была, ни от чего не отказывалась. И ржу насылала, и паршу, и проклятку. Присухой не брезговала. И чем похуже. Чего уж скрывать - всяким промышляла.
Егошиха-то с моей хозяйкой как-то разоткровенничалась – дело на праздники было, вот после полугара язык и развязался. Говорила так – вот придёт к ней больной, а как его лечить неизвестно. Так она сядет напротив него и смотрит, смотрит пристально, вроде внимание отвлекает, а в уме все ответы и всплывают, будто нашёптывает их кто-то!
Не зря бабы то деревенские шептались, что от нечистого её мать родила. От того и такая умелая. Но то, конечно, всё слухи...
- От нечистого? – шепнула Тася. – Вы про... чёрта?
- Молчи! – шикнул на неё дед. – Ночь ещё к середине не склонилась! А ну как услышит тебя и объявится? Что тогда делать станем?
Заметив, как побледнела сестра, Тим собрался отшутиться, но в двери вдруг поскреблось, а потом пошло долбить-молотить!
Жалобно задребезжало стекло, засвистало в дымоходе. От сквозняка взметнулось пламя одинокой свечи на подоконнике и сразу погасло.
- Пришёл?! – вскрикнула Тася и с силой вцепилась в Ксю.
- Да не. – успокоил её дед. - То ветер барагозит. Сиди молчи. Не мешайся!
- Извините... – пробормотала Тася, но руку подруги не выпустила. Она изо всех сил старалась сохранять спокойствие, но от безыскусного дедова рассказа нет, нет, да пробивала лёгкая дрожь.
- Так слухайте дальше. Прознали мы про кикиморку, когда стуки начались. То чашка по столу брякнет, то ножик дёрнется. Чугунок с печи слетит, пряжа перепутается. Вроде мелочь, а досада берёт. Поначалу на большачонка думали, только он у нас добренький, смирнай. А когда в ночи щелчки да свист повторятся стали – смекнули, что кикиморка с прялкой балует.
Как пойдёт жужжать да повизгивать – так мы сразу за свечку.
И тишина! И никого кроме нас в хате!
А в темноте опять принимается – «дзиу-жжж... дзиуу-ззз... дзиии-ж... ззз...»
Это кикиморка так прясть пыталась, да только хозяйке моей всю куделю попортила.
- А вы видели её? – Тим пожалел, что сотовый почти разрядился. А то бы обязательно записал на диктофон дедову складную болтовню.
- Куделю-то? – удивился дед. – Много раз видали. Тоже нашёл диковину.
- Кикимору.
- А... И её видали. Чуть погодя. Перед тем, как всему случиться. Уткой она нам представлялась. То в одном углу привидится, то в другом. То с печи кракнет, да так громко, что всё из рук валится. То у порожка объявится и давай хвостом вертеть. А иной раз пройдётся важно от стены до стены, и кряк да кряк – вроде смеётся. Ну, чистая утица, скажу я вам. И лапы с перепонками.
- Вы ее не поймали?
- Нее. Поймай такую. Задобрить пытались, врать не стану – хозяйка полы настоем папоротника мыла, в блюдце воду ей ставила с покрошенным его же корешком. Кикиморы большие до того растения охотницы. Но наша, хоть и приняла подарочек, а пакостить не перестала. Наоборот – пуще прежнего взъярилась! Мне, спящему, бороду салом топлёным обмазывала, волосья из усов щипала. А как-то глаза пыталась открыть... до сих пор помню, как меня за веки тянула! И щепочки меж ними вставить пыталась, чтобы не закрылись! Хозяйке моей часть косы серпом отмахнула! Длинная коса была, густые волоса! Как распустит – так плащом её до пола покроют! Красота несказанная! Волос гладкий, блестящий, как вода меж пальцев струился...
Дед примолк и ещё больше ссутулился. Клубок под его ладонью подрагивал – переживал.
В печи выстрелило полешко, и пламя наддало, загудело. Только тепла от него не прибавилось. Тасе показалось, что стало ещё холоднее.
На улице снова зашумело: ветер тёрся о стены, бросался в стекло колючим снегом, гонял по воздуху вихри. Дед съёжился, поник и что-то бормотал в усы, а может – храпел...
- Дедушка, а дальше-то что было? – Тим первый нарушил молчание.
- А... дальше-то? – дед зевнул. - Дальше Святки подошли. На них она и родила.
- Хозяйка ваша?
- Кикиморка. Она видать к нам в домишко потому и прибилася. И злилась всё больше от того, что брюхо росло. Ну вот... Так выло в ту ночь! Так стонало в углу! Глянем – никого, а вой оттудава идёт и идёт! Бабка Егошиха к нам не дошла - перемело ей дорогу-то. Такая вьюга тогда случилась! И желтые молнии из туч били! Пришлось своими силами справляться, а мы-то не обучены...
- Вы бабку звали, чтобы роды принять? У кикиморы?? – вытаращилась на деда Ксю.
- И для этого тоже. Но больше – чтобышелудивых её потопить. Егошиха жёнке кое-что подсказала перед тем, как всё началося. И можжевеловой веткой снабдила, чтобы кулешат кикиморкиных исхлестать. Ну, она всё как велено сделала, только последнего упустила – так через печку и утёк.
Клубочек задёргался, закрутился юлой, и дед зажал его в кулаке, забормотал успокаивающе: «Будя, будя... Чего теперя переживать? Давно всё быльём поросло... Упустила и упустила. Всё в этой жизни бывает...»
- А как же ваша хозяйка кикимору увидела? Сами же сказали, что слышали из угла только звуки! – попыталась подловить деда на лжи Ксю.
- Так можжевельник помог. Егошиха и капелек дала в пузырьке. Чтобы моя сначала в углу покропила. А уж после, как проявится кикимора – чтобы принимала у нее кулешат и веткой их, веткой стегала! Но не пересчитывала! Так и сказала – не считай! Иначе собьёшься и худо будет. Так и случилось... Много их вышло. Целый выводок! Махонькие – с кулачок, но вострозубые! Тельца будто чем-то серым замотаны, а по нему – пёстрые крапушки. На головах вроде колпачков – красные гребешки-наросты, и вместо пяток - копытца!
Я как увидел ту картину – ослабел от страха. Ноги подогнулись, руки опустились - сижу на лавке и встать не могу.
А хозяйка моя сильнее оказалась – как пошла по ним хлестать, как пошла!
Кикиморка в вой! Визжит, извивается, а помешать не может – лезут из неё еще кулешата. И лопаются как те пузыри под можжевеловой веткой!
Как последний утёк? До сих пор не пойму! Извернулся пиявкой и в печь! Думаю, всё ж таки считала жёнка кулешат, от того последнего и упустила...
Кинулась было за ним, да куда там, разве догонишь прыткого? Так и отвлеклась, не доделала, что Егошиха велела, не вымела кикимору из дому. Вроде как той же веткой нужно было нечисть к порогу подогнать, а уж потом на лопату да в метель. Но прежде - поясок на неё накинуть, что в можжевелом настое вымочен. Егошиха и его дала, да только мы не успели...
Дед поднял клубочек, покачал его в ладонях и сунул в недра тулупа.
И еще долго вздыхал, покачивал головой, щипал себя за мохнатую бороду.
- И ваша жена сразу превратилась в клубок? – Ксю выразительно взглянула на Тима и покрутила пальцем у виска.
- Не сразу. Кикиморка после того вроде как сгинула. Ничем себя не выдавала. Мы обрадовались. Да только рано... Как-то ночью хозяйка моя прясть уселась – не спалось ей, вот и потянуло к прялке. Она в рубахе была и волосы не прибраны, отрасти успели только по плечи, но кикиморке и того хватило. Схватила её за прядку и давай меж пальцев мусолить. И запела что-то бессловесное, сначала медленно затянула, а потом всё быстрее. Я глаза протереть не успел, а жёнка моя как завертится! Ну чисто веретено! Кругом, кругом, да так скоро! И словно нитка от нее потянулась... А кикимора знай поёт, знай вращает... Так и распустила всю да смотала в клубок!
- Как можно человека распустить и смотать??
- Можно. Только проверять это не советую.
- А кулешата?..
- Шулишата иначе. Шуликуны. Пакостники мелкие! Роем летают, друг за дружку держатся. Как Святки – так вот они, рядом. Как кикиморка разродится – они в печь да в полынью. Там отсидятся годок, и на следующие Святки лезут наружу, долбят головой лёд...
- Если кикимора их мать, то кто отец? Тоже... чёрт?
- Чего не знаю – того не скажу. Да и какая вам разница?
Потрясённые рассказом, ребята молчали, и только Ксю насмешливо морщила носик.
- Тим, Тася, вы чего? Поверили в этот бред?
- Говори тише. – попросил ее Тим. – И ничего это не бред, ты же видела клубок. Он двигался словно живой!
- Дед его и бросил в меня. И потом всё рукой касался. Подталкивал. Вы же не дети, чтобы так вестись. Тась. Тим! Ну чего вы!
- Не веришь – пойди проверь, - хрипловато хохотнул дед.
- То есть как это – проверь?
- Да так. Шуликуны нынче к домам льнут. Может какие и сюда забрели. Только выйди – враз набросятся, подцепят крюками. Потянут к проруби.
Он затрясся, заперхал от смеха, а с улицы донеслись тоненькие голоса – то ли плачь, то ли пение среди ветра. Голоса звучали неясным жужжанием, звук постепенно нарастал – словно к дому и правда приближался рой каких-то непонятных существ. И совсем скоро за окном замелькали огни, а стекло противно заскрежетало, словно по нему провели острым крюком.