Рассказ | Завещание для ангела |
Глава 1. Ангел с ножницами
В маленьком городке Озёрске было три парикмахерских: "Натали" возле рынка, "Елена" в торговом центре и "Локон" на тихой улице Вишнёвой. В "Локон" ходили не столько за стрижкой, сколько за разговорами по душам. А если точнее — к Анне.
"У вас руки ангела", — часто говорили ей клиенты. Анна только улыбалась в ответ. Какой она ангел — разведёнка, снимающая однушку на окраине, с мечтой о собственном салоне и пустым счётом в банке. Но что-то особенное в ней действительно было.
Октябрьское утро выдалось промозглым. Мокрые листья липли к окнам салона, ветер гонял по улице обрывки газет. Анна протирала зеркала, когда зазвенел колокольчик над дверью.
— Машенька, вы сегодня не записаны... — начала она, обернувшись, но осеклась.
В дверях стоял высокий мужчина в дорогом пальто, с кожаным портфелем. Такие в их городке не водились.
— Анна Сергеевна Воронова? — он достал визитную карточку. — Михаил Борисович Левин, нотариус из Москвы.
Анна машинально взяла карточку. Дорогая бумага, золотое тиснение.
— Присядете? — она указала на кресло для клиентов. — У меня только кофе растворимый... — Благодарю, не откажусь.
Пока она возилась с чашками, он достал из портфеля папку:
— Вы знали Веру Николаевну Синицыну?
Анна нахмурилась: — Нет, не припоминаю... — А она вас знала. И оставила вам наследство.
Чашка звякнула о блюдце.
— Мне? Наследство? — Квартиру в центре Москвы. Кутузовский проспект, сталинский дом, сто двадцать метров.
Анна опустилась на стул. В голове шумело. — Но почему? — У Веры Николаевны были свои причины, — нотариус достал конверт. — Она оставила вам письмо. И условие.
— Условие? — Да. Чтобы получить квартиру, вы должны в течение года исполнить мечты семи человек.
За окном каркнула ворона. Где-то вдалеке просигналила машина.
— Каких людей? — Список в письме, — он положил конверт на стол. — У вас неделя на размышления. Если соглашаетесь — подписываем документы и квартира ваша. Через год проверяем выполнение условия.
— А если не выполню? — Квартира уйдёт в благотворительный фонд. Никаких штрафов, просто упущенная возможность.
Когда он ушёл, Анна долго смотрела на конверт. Обычный, белый, с каллиграфически выведенным адресом салона. Дрожащими пальцами распечатала его.
"Дорогая Анна!
Вы меня не знаете, но я знаю вас очень хорошо. Я наблюдала за вами последний год своей жизни. За тем, как вы работаете, как разговариваете с людьми, как умеете слушать и понимать. У вас дар, Анечка. Не просто стричь волосы — видеть души.
Я оставляю вам квартиру не просто так. Она должна послужить добру, как служила при моей жизни. В списке семь человек. Семь историй, которые нужно завершить. Не пугайтесь — вы справитесь. Потому что умеете главное — любить людей.
Первый в списке — Михаил Петрович Соколов, учитель математики, школа №15. Остальные имена узнаете позже.
Верьте в себя, ангел мой. Ваша Вера Синицына"
Глава 2. Сомнения
Вечером в "Локоне" было тихо. Последняя клиентка — Зинаида Петровна, божий одуванчик с третьего этажа — ушла час назад, выплакав все горести про непутёвого внука. Анна сидела в кресле, крутя в руках письмо.
Сто двадцать метров на Кутузовском. Это же целое состояние. Такие подарки с неба не падают. Должен быть подвох.
Звякнул колокольчик. В дверях стояла Марина, хозяйка салона: — Ты чего засиделась? Уже девять. — Марин, — Анна подняла глаза, — а ты веришь в чудеса? — В нашем городе? — усмехнулась та. — Здесь даже летом снег может пойти, и то не чудо, а климатическая аномалия.
Анна протянула ей письмо. Марина читала, шевеля губами, потом присвистнула: — Ничего себе! И что думаешь делать? — Не знаю. Звучит как бред. Какая-то незнакомая женщина, какие-то мечты... — А квартира-то настоящая? — Нотариус оставил выписку из Росреестра. Всё законно.
За окном моросил дождь. Капли стекали по стеклу, размывая огни редких фонарей.
— Знаешь, — Марина присела на подлокотник кресла, — когда Витька от меня ушёл, ты первая сказала: всё к лучшему. И ведь правда — через год своё дело открыла. А до развода только мечтать могла. — При чём тут это? — Притом что иногда нужно просто довериться судьбе. Она, зараза, умнее нас бывает.
Ночью Анна не спала. В её съёмной квартирке с облезлыми обоями и скрипучим паркетом было особенно одиноко. Старенький ноутбук высветил фотографии того самого дома на Кутузовском: величественная сталинка с лепниной, в двух шагах от парка Победы.
Первым в списке был учитель математики. Анна загуглила школу №15 — обычная районная школа на другом конце города. Что за мечта может быть у пожилого учителя? И почему именно она должна её исполнить?
Утром пришла первая клиентка — Софья Аркадьевна, бывшая актриса местного театра. Села в кресло, привычно расправила плечи: — Анечка, милая, мне как обычно. И знаешь, что я подумала...
Анна колдовала с ножницами, слушая очередную историю из театральной жизни. Вдруг что-то в словах клиентки зацепило её внимание: — Простите, как вы сказали? Вера Николаевна? — Да, наша костюмерша. Золотые руки, светлая душа. Год назад умерла. А что? — Она... высокая такая, с серебристыми волосами? — Ты её знала? — удивилась Софья Аркадьевна. — Нет, просто... А какой она была?
Актриса задумалась: — Удивительный человек. Знаешь, она ведь не просто костюмы шила. Она судьбы штопала. У кого горе — к ней. У кого радость — тоже к ней. Всех выслушает, всем поможет. А жила одна, в огромной квартире в Москве. Говорила: "Большой дом нужен, чтобы много счастья вмещать".
Анна чуть не выронила ножницы: — В Москве? На Кутузовском? — Да, у неё там что-то вроде приюта доброты был. Всегда давала кому-то приют, обогревала. Знаешь, — Софья Аркадьевна вдруг понизила голос, — она перед смертью часто сюда приезжала. Всё в окно салона смотрела. А потом говорит: "Нашла я свою преемницу. Такая же светлая душа".
Вечером Анна снова перечитывала письмо. "Вы умеете главное — любить людей". Может, в этом и есть разгадка? Не просто квартира, а... наследство доброты?
Телефон тренькнул — сообщение от нотариуса: "Жду вашего решения до пятницы".
Она подошла к окну. В стекле отражалась обычная женщина с усталым лицом и добрыми глазами. Такая же, как Вера Николаевна? Правда?
На подоконник села голубка, посмотрела вопросительно. Анна улыбнулась: — Ну что, пернатая, рискнём?
Глава 3. Квартира с историей
Москва встретила её солнцем и прохладным ветром. Анна стояла перед величественным домом сталинской постройки, задрав голову. Семь этажей кремового цвета, широкие окна, балконы с коваными решётками. У парадного подъезда — две старые липы, роняющие жёлтые листья на тротуар.
— Пятый этаж, квартира тридцать семь, — сказал нотариус, протягивая ключи. — Всё оплачено на полгода вперёд. Коммунальные, консьержка...
Анна почти не слушала. Сердце колотилось где-то в горле. Тяжёлая дубовая дверь подъезда открылась бесшумно. Внутри пахло полиролью и ещё чем-то неуловимо домашним.
— Лифт старый, но надёжный, — продолжал Михаил Борисович. — Вера Николаевна его особенно любила. Говорила, у него душа есть.
Кабина действительно оказалась старинной: с деревянными панелями, узорчатым зеркалом и бронзовыми ручками. Поднимался лифт медленно, будто давая время подготовиться.
Квартира оказалась именно такой, какой Анна её представляла: высокие потолки с лепниной, паркет ёлочкой, огромные окна с видом на Кутузовский проспект. Но главное — здесь всё дышало жизнью. Не было ощущения нежилого помещения.
В гостиной жил старый рояль со стопкой нот на крышке, книжные шкафы возвышались до потолка, рядом расположились удобные кресла, в стороне - торшер с зелёным абажуром. Стены украшали картины: акварельные пейзажи, портреты неизвестных людей, наброски в разных техниках.
— Здесь Вера Николаевна проводила музыкальные вечера, — пояснил нотариус. — Приглашала творческих людей, устраивала благотворительные концерты.
Центром композиции столовой являлся большой овальный стол и двенадцать стульев с высокими спинками.
— А тут были воскресные обеды. Она всегда говорила: "Одинокому человеку нужен не столько суп, сколько место за столом".
Спальня оказалась неожиданно скромной: кровать, шкаф, туалетный столик. Зато детская... Анна замерла на пороге. Здесь всё осталось как при жизни хозяйки: книжки на полках, игрушки на комоде, маленький письменный стол у окна.
— Она часто принимала детей из детских домов, — тихо сказал Михаил Борисович. — Устраивала праздники, помогала с учёбой.
В кабинете пахло деревом и старой бумагой. Массивный письменный стол, кожаное кресло, портрет пожилой женщины с добрыми глазами на стене.
— Это она? — спросила Анна. — Да. Фотография прошлого года.
Вера Николаевна смотрела с портрета так, будто знала что-то важное. Что-то, что Анна ещё должна понять.
— В ящике стола найдёте всё необходимое, — нотариус положил на стол папку. — Здесь документы на квартиру и... инструкции. — Инструкции? — По поводу семи желаний. Она всё предусмотрела.
Когда он ушёл, Анна опустилась в кресло. Открыла верхний ящик стола. Там лежал ежедневник в кожаном переплёте и семь конвертов, пронумерованных от одного до семи.
Первый конверт содержал листок с адресом школы №15 и короткой запиской: "Михаил Петрович приходит в школу к семи утра. Каждый день. Уже тридцать лет. У него есть мечта, но он не верит в её исполнение. Помогите ему поверить".
Анна подошла к окну. Внизу шумел Кутузовский проспект, спешили люди, пролетали машины. Где-то там, в обычной районной школе, пожилой учитель математики приходит к семи утра и... что? Чего он ждёт?
На столе зазвонил телефон — старый, с диском. Анна вздрогнула. Откуда здесь работающий телефон?
— Алло? — Это квартира Веры Николаевны? — голос был старческий, надтреснутый. — Да... — А вы... вы та самая девушка? — Наверное, — Анна сглотнула. — А вы кто? — Я? — собеседник усмехнулся. — Я первый в вашем списке. Жду вас завтра в семь утра. Калитка будет открыта.
Глава 4. Первая мечта
Школьный двор в семь утра казался нереальным: пустым, звонким, с мокрыми от росы скамейками и молочным туманом между старых лип. Анна толкнула калитку — та действительно была открыта.
В окне на втором этаже горел свет. Как подняться? Где найти...
— Я вас встречу, — раздался голос, и из тумана появился высокий седой мужчина в старомодном твидовом пиджаке. — Михаил Петрович. Пойдёмте, покажу вам кое-что.
Они поднялись по гулким ступеням. Кабинет математики встретил их идеальной чистотой, портретами великих учёных на стенах и... музыкой.
— Бах, — пояснил учитель, заметив удивление Анны. — Хорошо думается под него.
На доске были выписаны какие-то формулы. Не школьные — сложнее.
— Тридцать лет назад, — Михаил Петрович присел за учительский стол, — я был подающим надежды математиком. Работал над теорией чисел. А потом...
Он замолчал, глядя в окно.
— Что случилось? — тихо спросила Анна. — Жизнь, — он улыбнулся. — Мама заболела, нужны были деньги. Пошёл в школу — думал, на время. А затянуло. Дети, уроки, олимпиады... Так и остался.
— И забросили науку? — Что вы, — он встал, подошёл к шкафу. — Каждое утро с семи до восьми, я работаю над своей теорией. Тридцать лет. Знаете, сколько тетрадей исписал?
Из шкафа появились аккуратные стопки тетрадей в коленкоровых переплётах.
— Вера Николаевна часто приходила сюда, — вдруг сказал он. — Садилась вон в тот угол и слушала, как я рассказываю о своих изысканиях. Единственный человек, который не крутил пальцем у виска.
Он достал последнюю тетрадь: — Месяц назад я закончил. Доказал теорему, над которой бился все эти годы. Только... — Что? — Кому она нужна теперь? Старик-учитель из провинциальной школы. Кто станет читать?
Анна вдруг вспомнила слова из письма: "У него есть мечта, но он не верит в её исполнение".
— А если бы нашёлся кто-то? Кто-то, кто прочтёт?
Михаил Петрович покачал головой: — Серьёзные математические журналы не принимают работы без степени, без регалий... — А если я скажу, что знаю, как это устроить?
Он посмотрел на неё с недоверием: — Вы? Парикмахер из Озёрска? — Нет, — Анна улыбнулась. — Я наследница Веры Николаевны. И у меня есть для вас кое-что.
Из сумки появился второй конверт. Тот, что она нашла вчера в ящике стола, с надписью: "Открыть при разговоре с М.П."
Внутри оказалось письмо из редакции журнала "Успехи математических наук". "Уважаемая Вера Николаевна! С радостью приму работу Вашего протеже. М.П.Соколов известен мне по его ранним статьям. Жду материалы. Искренне Ваш, академик Воронцов".
— Она... — у Михаила Петровича дрогнул голос. — Она всё предусмотрела? — Похоже на то, — Анна достала ещё один конверт. — И это тоже вам.
"Дорогой Миша! Прости, что не дожила. Но я знала, что ты справишься. Теперь твоя очередь верить в чудеса. Твоя В.Н."
За окном звенел первый звонок. Сквозь туман пробивалось солнце. Бах в колонках сменился чем-то торжественным.
— Знаете, — Михаил Петрович бережно сложил письма, — она часто говорила: нет маленьких мечтаний. Есть маленькие души, которые боятся мечтать.
— И что теперь? — Теперь? — он посмотрел на свои тетради. — Теперь я перестану бояться.
Когда Анна уходила, во дворе уже шумели дети. Она оглянулась — в окне кабинета математики Михаил Петрович что-то быстро писал, то и дело поглядывая на свои тетради. Его глаза сияли.
В сумке лежал третий конверт. На нём было написано: "Откроешь, когда поймёшь, что мечты не имеют срока давности".
Глава 5. Дневник надежды
Вечер в квартире на Кутузовском был наполнен особенным светом: закатное солнце золотило лепнину на потолке, играло в хрустальных подвесках люстры, рисовало причудливые тени на паркете. Анна сидела в кресле у окна, держа в руках третий конверт.
"Мечты не имеют срока давности". Что это значит? Она вспомнила сияющие глаза Михаила Петровича, его стопки тетрадей, тридцать лет утренних часов над формулами. Может быть, в этом и суть?
Конверт раскрылся легко, будто только и ждал этого момента.
"Дорогая Анна! Теперь ты понимаешь: время не властно над настоящей мечтой. Но есть мечты, которые время может убить. Если вовремя не помочь.
Найди Марию Ковалёву. Цветочный магазин 'Флора' на Старом Арбате. Она приходит туда каждый день к закрытию и подолгу смотрит на орхидеи в витрине. Уже полгода.
И да, загляни в мой дневник. Страница с закладкой. В.Н."
Дневник лежал на столе — тот самый, в кожаном переплёте. Анна открыла заложенную страницу:
"15 апреля. Сегодня видела её снова. Стоит у витрины как статуя. Тоненькая, с рыжими волосами, в потёртой куртке. Смотрит на орхидеи так, будто это не цветы, а потерянная жизнь.
Познакомилась с хозяйкой магазина. Маша работала у них флористом. Лучшим в Москве, говорят. Её композиции заказывали для Большого театра, для премьер, для посольских приёмов. А потом случилась авария. Повредила руки. Врачи говорят — временно. Но время идёт, а руки не слушаются.
Она живёт на пособие, едва сводит концы с концами. Но каждый вечер приходит смотреть на орхидеи. Особенно на чёрные. Говорит, они как ноты на нотном стане. Как музыка, застывшая в цветке.
20 апреля. Узнала подробности. У Маши был проект — серия флористических композиций по мотивам великих музыкальных произведений. Готовила для Международного конкурса. Авария случилась за месяц до конкурса. С тех пор она не прикасалась к цветам. Говорит, не может. Страшно.
25 апреля. А ведь ей нужно совсем немного. Поверить в себя. Вспомнить, как это — творить красоту. Начать заново...
1 мая. Кажется, я придумала. Но времени так мало..."
Записи обрывались. Анна закрыла дневник. За окном догорал закат, в комнате сгущались сумерки. Она включила торшер и вдруг заметила то, чего не видела днём: вся квартира была наполнена цветами. Не живыми — на картинах, в узорах обоев, в вышивке на подушках. Даже лепнина на потолке складывалась в растительный орнамент.
В прихожей зазвонил телефон.
— Алло? — Вера Николаевна? — голос был молодой, неуверенный. — Нет, она... её больше нет. Я наследница квартиры. — Простите, — в голосе послышались слёзы. — Я Маша. Маша Ковалёва. Она обещала помочь мне с... — С конкурсом? — Да! Откуда вы... — Приходите завтра, — вдруг сказала Анна. — В семь вечера. Думаю, нам есть о чём поговорить.
Положив трубку, она огляделась. В полумраке квартира казалась живой, дышащей. Каждый цветок на стенах будто светился изнутри.
"Интересно, — подумала Анна, — а рояль настроен?"
Глава 6. Музыка цветов
Маша оказалась совсем молодой — лет двадцать пять, не больше. Хрупкая, с россыпью веснушек на бледном лице и настороженным взглядом раненой птицы. Она замерла на пороге, оглядывая квартиру.
— Здесь всё так же, — прошептала она. — Даже запах...
Анна провела её в гостиную. Там на рояле, стояла ваза с чёрными орхидеями.
— Присядете? — Это же... — Маша замерла. — Это такие же, как в "Флоре". — Да, я купила их сегодня.
Вчера вечером Анна несколько часов читала о флористике. О языке цветов, о композициях, о конкурсах. И особенно — о чёрных орхидеях, похожих на музыкальные ноты.
— Вера Николаевна рассказывала мне о вашем проекте, — солгала она. — О музыке в цветах.
Маша опустилась в кресло, не отрывая взгляда от орхидей: — Это было давно. Сейчас я не могу...
Она машинально потёрла руки. На тонких пальцах виднелись шрамы.
— А что, если... — Анна села за рояль. — Что, если начать с музыки?
Пальцы коснулись клавиш. Первые ноты "Лунной сонаты" поплыли в вечернем воздухе.
— Вы играете? — удивилась Маша. — Любитель. Три года в музыкальной школе, — улыбнулась Анна. — Но дело не в этом. Скажите, когда вы слушаете эту мелодию, какие цветы видите?
Маша закрыла глаза: — Белые каллы. Изогнутые стебли, как движение руки пианиста. И фрезии, много фрезий — как капли лунного света...
Её руки начали двигаться, будто сами собой, рисуя в воздухе невидимую композицию.
— А здесь? — Анна перешла к другой мелодии. — Пионы. Тёмно-бордовые, раскрытые, страстные. И немного чёрных орхидей, как многоточие...
Они просидели так до поздней ночи. Анна играла — неумело, но с чувством. Маша говорила, и её руки всё увереннее чертили в воздухе узоры будущих композиций.
— Знаете, — сказала она перед уходом, — я ведь каждый вечер хожу к "Флоре" не из-за орхидей. — А почему? — Там пахнет так же, как в детстве. Когда я впервые поняла, что цветы — это застывшая музыка.
На следующий день Анна принесла альбом для рисования и цветные карандаши: — Если руки пока не готовы держать цветы, пусть рисуют их.
День за днём Маша приходила в квартиру на Кутузовском. Анна играла, Маша рисовала. Сначала неуверенно, потом всё смелее. Эскизы композиций ложились на бумагу один за другим.
Через неделю на столе появились живые цветы. Маша почти час стояла над ними, не решаясь прикоснуться. А потом...
— Смотрите, — прошептала она, — пальцы помнят!
Первая композиция была простой: три каллы и несколько фрезий. Но в ней была такая музыка, такая гармония...
— Конкурс через два месяца, — сказала Маша однажды вечером. — Думаете, я успею? — А вы сомневаетесь?
В ящике стола Анна нашла ещё один конверт — с заявкой на конкурс, уже заполненной рукой Веры Николаевны. Дата, место, имя участника. Всё было готово.
— Знаете, что удивительно? — Маша стояла у окна, глядя на вечерний город. — После аварии врачи говорили, что руки восстановятся. Но нужно время и... музыка. Какая-то специальная терапия. А я тогда не поверила. Ушла в себя, закрылась. А ведь музыка была рядом. Всё это время.
Анна посмотрела на неё: худенькая фигурка в лучах заката, рыжие волосы словно светятся. Совсем не похожа на ту потерянную девушку, что пришла сюда две недели назад.
В сумке лежал четвёртый конверт. С надписью: "Открыть, когда поймёшь, что исцеление начинается с веры".
Глава 7. Когда расцветают орхидеи
Выставочный центр напоминал оранжерею: повсюду цветы — от крошечных альпийских фиалок до роскошных тропических композиций. Маша стояла у своей инсталляции, бледная, но спокойная. На ней было простое чёрное платье — как у пианистки на концерте.
"Музыка цветов" — гласила табличка. Двенадцать композиций, каждая — интерпретация музыкального произведения. Чайковский из пионов и роз, Шопен из орхидей и фрезий, Бетховен из калл и гербер. И главная работа — "Лунная соната": белое безумие калл, переплетённое с чёрными орхидеями.
— Потрясающе, — сказал кто-то из жюри. — Как вам удалось поймать саму суть музыки в цветах? — У меня был хороший аккомпаниатор, — улыбнулась Маша, глядя на Анну.
Церемония награждения прошла как в тумане. Гран-при, контракт с международной галереей, предложения от лучших флористических домов мира...
— Я не верю, — шептала Маша, сжимая хрустальную статуэтку победителя. — Это как сон.
Вечером они сидели в квартире на Кутузовском. На рояле стояла та самая композиция по "Лунной сонате" — Маша настояла, чтобы её перевезли сюда.
— Знаете, — сказала она, глядя на цветы, — а ведь Вера Николаевна была права. — В чём? — Она говорила: когда отдаёшь жизнь любимому делу, оно возвращает тебе жизнь. Я не верила. А теперь...
Она повернулась к Анне: — Спасибо. За музыку. За веру. За... — Это не мне спасибо, — Анна достала четвёртый конверт. — Давайте узнаем, что дальше?
"Дорогая Анна! Теперь ты знаешь: иногда человеку нужен просто толчок. Кто-то, кто поверит вместо него, пока он не научится верить сам.
Следующая история будет сложнее. Найди Петра Ильича Смирнова. Он работает смотрителем в Третьяковской галерее, зал Врубеля. Каждый день стоит перед "Демоном поверженным" и плачет.
Тебе поможет альбом в нижнем ящике стола. И помни: некоторые картины нужно не смотреть, а видеть. В.Н."
Анна открыла ящик. Внутри лежал старый альбом в потёртом переплёте. На первой странице — выцветшая фотография: молодой человек с кистью у мольберта. Подпись: "Петя, 1985 год. Подающий надежды".
— Художник? — спросила Маша, заглядывая через плечо. — Был им. Наверное. — И что теперь? — Теперь будем учиться видеть.
Маша собрала свои эскизы: — Я завтра приду? Хочу сделать новую композицию. Про демонов и ангелов. — Конечно, приходи. Ты теперь всегда можешь приходить.
Когда за Машей закрылась дверь, Анна подошла к роялю. Чёрные орхидеи в лунном свете казались живыми нотами. Она провела пальцем по клавише: — Что же вы задумали, Вера Николаевна? Что за история будет теперь?
За окном мерцала ночная Москва. Где-то там, в тишине музейных залов, человек плакал перед картиной. И нужно было понять — почему.
Глава 8. Демоны прошлого
Зал Врубеля в Третьяковской галерее всегда был особенным. Сумрачное освещение, таинственные тени по углам, и главное — "Демон поверженный", притягивающий взгляды магнетической силой красок.
Анна пришла к открытию. Немногочисленные посетители бродили по залу, негромко переговариваясь. А в углу, почти сливаясь с тенью, стоял он — высокий худой мужчина лет шестидесяти, с седой бородкой и потухшими глазами.
— Пётр Ильич? — тихо позвала Анна. — М-м? — он обернулся рассеянно. — Если вы по поводу экскурсии, то я не... — Нет. Я от Веры Николаевны.
Он замер. По лицу пробежала тень: — Она... она умерла? — Да. Но оставила кое-что для вас.
Анна достала альбом: — Это ваши работы?
Дрожащими руками он открыл первую страницу. Молодой человек у мольберта улыбался так счастливо, так уверенно...
— Господи, — прошептал он. — Откуда это у неё? — Расскажете?
Они сели на банкетку в углу зала. Пётр Ильич держал альбом как величайшую драгоценность.
— Я учился с её сыном, — начал он тихо. — В художественном. Подавал большие надежды, говорили. Даже персональную выставку готовили. А потом...
Он замолчал, глядя на "Демона".
— Что случилось? — Пожар. В мастерской. Все работы, все наброски... Всё сгорело. А главное — автопортрет сына Веры Николаевны. Он позировал мне накануне. Если бы я не задержал его...
Голос дрогнул.
— Он погиб? — Да. Отравился дымом. А я... я больше никогда не брал кисть в руки. Не мог. Устроился сюда смотрителем. Хожу, смотрю на чужие шедевры. Особенно на этого Демона. Знаете почему?
Анна покачала головой.
— Врубель писал его в состоянии глубочайшей депрессии. Говорят, уже тогда его настигало безумие. Но какая сила! Какая мощь в каждом мазке! Он писал свою боль, своё отчаяние. И создал шедевр.
— А вы? — А я трус, — он горько усмехнулся. — Тридцать лет прячусь от холста. Боюсь своей боли.
Анна открыла последнюю страницу альбома. Там лежал конверт с надписью: "Моему второму сыну".
"Дорогой Петя! Я никогда не винила тебя. Знаешь, почему я сохранила твои работы? Потому что видела в них жизнь. Настоящую, яркую, честную. Такую же видела в работах моего Алёши.
Он говорил о тебе в тот последний вечер. Говорил, что ты станешь великим. Что твой автопортрет его — лучшее, что он видел. Что ты поймал его душу на холсте.
Не предавай его веру в тебя. Не предавай свой дар.
В шкафу в моей квартире за книгами, спрятан холст. Я сберегла его для тебя. Тридцать лет ждала, когда ты будешь готов.
Пиши свою боль, Петя. Как Врубель. Как все великие. Пиши, и она отпустит.
Твоя В.Н."
Глава 9. Возвращение к холсту
За книгами в старом шкафу действительно нашёлся холст — нетронутый, загрунтованный, ждущий первого прикосновения кисти. А рядом — этюдник, краски, кисти. Всё новое, словно купленное вчера.
— Она всё продумала, — прошептал Пётр Ильич, проводя рукой по холсту. — Всё знала...
Анна поставила этюдник у окна: — Здесь хороший свет.
Маша, пришедшая со своими цветами, тихо устроилась в углу. Её новая композиция — тёмно-красные розы, переплетённые с чёрными лилиями — казалась иллюстрацией к врубелевскому "Демону".
Пётр Ильич стоял перед холстом, сжимая кисть. Рука дрожала.
— Я не могу, — выдохнул он. — Не помню как... — Помните, — тихо сказала Анна. — Просто не верите. — А во что верить? Тридцать лет прошло... — А демон Врубеля сколько лет ждал?
Он вздрогнул, посмотрел на кисть в своей руке: — Знаете, что самое страшное? Я каждую ночь вижу тот автопортрет. Алёшино лицо, его глаза... Всё помню, каждый мазок. А написать не могу.
— Так напишите не его, — вдруг сказала Маша. — Напишите своего демона.
Первый мазок лёг на холст неуверенно, почти случайно. Второй — смелее. А потом...
Они просидели в квартире до глубокой ночи. Пётр Ильич писал, почти не отрываясь от холста. Анна тихо играла на рояле — что-то тревожное, созвучное рождающейся картине. Маша дополняла свою цветочную композицию, добавляя всё новые оттенки тёмно-красного.
К рассвету на холсте проявилось лицо — молодое, прекрасное и невыразимо печальное. Не демон и не ангел — человек на грани между светом и тьмой. В чертах проглядывало что-то знакомое...
— Это же... — Маша всмотрелась в портрет. — Это вы? — Я? — Пётр Ильич отступил от холста. — Нет, это...
И вдруг замолчал, поражённый. С холста смотрел он сам — молодой, каким был тридцать лет назад. Но не счастливый, как на фотографии с мольбертом. Другой. Раненый. Потерянный. Виноватый.
— Вот ведь что она имела в виду, — прошептал он. — "Пиши свою боль"...
Анна достала пятый конверт. На нём было написано: "Открыть, когда поймёшь, что искупление начинается с прощения себя".
В конверте оказалась старая фотография: Вера Николаевна с сыном и молодой Пётр. Они смеются, держа в руках какие-то награды. На обороте надпись: "Моим мальчикам. Верю в вас обоих".
— Я буду писать, — вдруг сказал Пётр Ильич. — Каждый день. Пока не выплесну всё. А потом... — Что потом? — Напишу Алёшу. Таким, каким помню. Не с того автопортрета. Другого. Живого.
Он посмотрел на часы: — Мне пора. Демон ждёт.
Уже в дверях обернулся: — Знаете, что самое удивительное? Она верила в меня дольше, чем я жил с этой виной. А я... — А вы теперь будете верить за неё, — улыбнулась Анна. — В себя. В искусство. В жизнь.
Когда он ушёл, Маша добавила в свою композицию веточку белых орхидей: — Всё-таки без света никакая тьма не имеет смысла, правда?
Глава 10. Свет после тьмы
Открытие выставки назначили на декабрь. "Тридцать лет тишины" — гласила афиша. Небольшой зал частной галереи на Пречистенке был полон. Пётр Ильич, непривычный в строгом костюме, нервно поправлял бабочку.
— Всё будет хорошо, — шепнула Анна, поправляя табличку под центральной картиной.
Их было двенадцать — портретов, написанных за эти месяцы. История одной души, рассказанная в красках. От первого автопортрета-демона до последней работы — портрета Алёши, улыбающегося, солнечного, живого.
— Знаете, — сказал искусствовед из Третьяковки, долго стоявший у центральной картины, — такой мощи я не видел давно. Здесь боль, которая выкристаллизовалась в чистое искусство.
Маша создала для выставки особенные композиции: для каждой картины — своё цветочное отражение. От тёмных, почти чёрных букетов к светлым, воздушным. История преображения, рассказанная языком цветов.
— Вера Николаевна гордилась бы вами, — сказала Анна, глядя, как Пётр Ильич рассказывает что-то группе студентов художественного училища.
В его глазах больше не было той пустоты, что преследовала его тридцать лет. Он словно помолодел, распрямился. Даже седина в бороде казалась теперь не признаком возраста, а благородной деталью облика художника.
Вечером, когда последние посетители разошлись, они сидели в маленьком кафе неподалёку. За окном падал первый снег, превращая московские улицы в акварельные наброски.
— Я ухожу из Третьяковки, — вдруг сказал Пётр Ильич. — Предложили вести мастер-класс в училище. — В том самом? — улыбнулась Анна. — Да. В том, где мы с Алёшей учились. Знаете, что забавно? Там до сих пор висит его набросок в коридоре. Тридцать лет висит...
Он достал из папки лист бумаги: — Это вам. Нашёл в старых альбомах.
На пожелтевшем листе был быстрый карандашный набросок: молодая женщина у окна, в руках — то ли книга, то ли альбом. Что-то неуловимо знакомое было в её позе, в наклоне головы...
— Это Вера Николаевна? — спросила Маша, заглядывая через плечо. — Да. Алёша часто рисовал её читающей. Говорил, она в такие моменты похожа на ангела-хранителя, который записывает судьбы.
Анна осторожно положила рисунок в сумку, где лежал пятый конверт. Пора было узнать следующую историю.
Дома в уютной тишине квартиры на Кутузовском, она, наконец, открыла его:
"Дорогая Анна! Теперь ты видишь: иногда самая сложная битва — это битва с самим собой. Но она же — самая важная.
Следующая история будет о другой битве. На автобусной остановке "Парк Победы" каждое утро стоит женщина с седой прядью в тёмных волосах. Она смотрит на проезжающие автобусы, но никогда не садится в них.
Её зовут Елена Викторовна Соловьёва. Она ищет сына, который не вернулся из армии пять лет назад. Официально — пропал без вести. На самом деле...
В моём секретере, в нижнем ящике, ты найдёшь папку с документами. То, что она ищет, там.
И помни: иногда правда ранит сильнее лжи. Но только она может исцелить. В.Н."
Анна подошла к окну. Снег все падал и падал, укрывая город белым покрывалом. Где-то там, на остановке, женщина ждёт сына, который никогда не вернётся. Или вернётся?
Глава 11. Остановка в никуда
Папка в секретере оказалась тонкой. Несколько документов, фотографии, письма. На верхнем листе — фото молодого солдата: светлая улыбка, ясные глаза. Дмитрий Соловьёв, девятнадцать лет.
Утро выдалось морозным. Остановка "Парк Победы" была почти пустой — только она, худенькая женщина в сером пальто, с седой прядью в чёрных волосах. Стояла, вглядываясь в лица проезжающих в автобусах людей.
— Елена Викторовна?
Женщина вздрогнула:
— Вы кто? — Я... — Анна замялась. — Я живу в квартире Веры Николаевны Синицыной. — Веры? — глаза Елены Викторовны расширились. — Она обещала помочь... Нашла что-то? — Может, присядем где-нибудь?
В маленьком кафе напротив парка было тепло и пахло корицей. Елена Викторовна грела руки о чашку с кофе: — Знаете, я ведь каждый день здесь стою. Пять лет. Дима любил этот парк. Говорил: "Мам, как вернусь, будем здесь гулять каждое воскресенье".
Она достала из сумочки фотографию — ту самую, что Анна видела в папке: — Это последний снимок. За неделю до... Часть была в горах. Что-то случилось, никто толком не говорит. Официально — пропал без вести. А я чувствую, знаю: жив мой мальчик.
Анна молча положила на стол документы из папки. Рапорт командира части. Показания сослуживцев. Письма из госпиталя.
— Что это? — Правда. Дима спас своих товарищей. Вынес из-под обстрела. Сам был ранен, тяжело. Попал в госпиталь с черепно-мозговой травмой. — Где он? — голос Елены Викторовны дрожал. — Почему не писал? — Потерял память. Полностью. Не помнил даже своего имени.
Следующий документ был датирован прошлым годом. Заключение врачей: память начала возвращаться. Медленно, фрагментами.
— Он в специальном центре реабилитации, — тихо сказала Анна. — В Подмосковье. Вера Николаевна нашла его год назад. Хотела всё рассказать, но врачи запретили. Сказали, нужно время.
Елена Викторовна сидела очень прямо, сжимая чашку побелевшими пальцами: — И что теперь?
Анна достала последний документ — разрешение на посещение: — Теперь он готов. Ждёт вас.
Они ехали в центр реабилитации в полном молчании. Елена Викторовна смотрела в окно, а по щекам текли слёзы.
Дима ждал их в саду. Всё такой же светлый, только возмужавший. Похудевший. И глаза — другие, словно повзрослевшие на целую жизнь.
— Мама? — он встал со скамейки неуверенно. — Я... я помню парк. Мы гуляли там каждое воскресенье, да?
Елена Викторовна шагнула вперёд: — Димочка...
Анна тихо вышла. Есть моменты, которые должны остаться только между матерью и сыном.
Вечером в квартире на Кутузовском, она достала шестой конверт: "Открыть, когда поймёшь, что любовь сильнее времени и беспамятства".
В конверте была фотография: Вера Николаевна в госпитале, читает что-то молодому человеку с забинтованной головой. На обороте надпись: "Даже если разум забывает, сердце помнит".
За окном снова падал снег. В кармане зазвонил телефон — Елена Викторовна: — Спасибо, — голос срывался от слёз. — Он вспоминает. Понемногу, но... Знаете, что первое вспомнил? Как я читала ему сказки в детстве.
Анна улыбнулась: — Сердце помнит...
Глава 12. Шестой конверт
В канун Нового года квартира на Кутузовском наполнилась гостями. Маша принесла свои волшебные композиции из еловых веток и белых роз. Пётр Ильич подарил картину — зимний пейзаж с ангелом на заснеженной крыше. Елена Викторовна с Димой (его уже отпускали на выходные) принесли домашний пирог.
— Странно, правда? — сказала Маша, расставляя свечи. — Мы все здесь из-за одного человека, которого никто из нас толком не знал. — Зато она знала нас, — улыбнулся Пётр Ильич. — Всех. Насквозь.
Анна смотрела на них, таких разных, но теперь неуловимо похожих. Исцелённых. Возрождённых. Нашедших свой путь.
Когда гости разошлись, она достала шестой конверт. В свете новогодней ёлки буквы на нём казались золотыми.
"Дорогая Анна!
Ты уже поняла: чудеса случаются не сами по себе. Их создают люди — своей верой, любовью, упорством. Иногда нужно просто помочь им поверить в себя.
Следующая история особенная. Она о человеке, который сам помогает другим, но разучился помогать себе.
В детском хосписе на окраине Москвы работает медбрат — Александр Иванович Кравцов. Каждый вечер после смены он час сидит в больничном саду, даже зимой. Знаешь почему?
Пятнадцать лет назад его дочь умерла от лейкемии. С тех пор он работает с больными детьми, отдавая им всю свою любовь. Но сам... сам он так и не научился жить дальше.
В моей спальне, в шкатулке на туалетном столике, ты найдёшь дневник девочки. Прочти его. И сделай то, о чём она мечтала.
Помни: иногда нужно отпустить прошлое не для того, чтобы забыть, а чтобы научиться жить заново. В.Н."
Шкатулка оказалась музыкальной. Когда Анна открыла её, полилась нежная мелодия "К Элизе". Внутри лежал маленький дневник в розовой обложке с единорогами.
"Дорогой дневник! Сегодня папа снова рассказывал про звёзды. Говорит, там, наверху, каждая звезда — это чья-то мечта. Когда я вырасту, стану астрономом. Или балериной. Или ветеринаром. Или всем сразу!
П.С. Надо не забыть покормить Пушка. Папа обещал, что будет заботиться о нём, когда я... Нет, не буду об этом.
15 марта. Знаешь, о чём я мечтаю? Чтобы папа снова научился улыбаться. По-настоящему. Как раньше. Доктор говорит, мне осталось недолго. Я не боюсь. Только за папу страшно. Кто будет заставлять его смеяться?"
Анна закрыла дневник. За окном кружился снег. Где-то в холодном больничном саду сидел человек, который пятнадцать лет не мог простить себе, что выжил.
В кармане зазвонил телефон.
— Алло? — Это Маша. Слушай... У меня идея. По поводу следующей истории. — Откуда ты знаешь? — А разве не заметно? Мы все теперь как-то связаны. Будто Вера Николаевна специально нас собрала.
Анна подошла к окну. В тёмном стекле отражалась новогодняя ёлка, а за ней — портреты на стенах, цветы, книги... Целый мир, созданный одной удивительной женщиной.
— И какая идея? — Помнишь, ты говорила про детский хоспис? У меня есть друг в театре кукол...
Глава 13. Звёздная сказка
Детский хоспис оказался совсем не таким, как представляла Анна. Светлые стены с рисунками, аквариумы с яркими рыбками, игровая комната, полная игрушек. И дети — удивительные дети, в глазах которых, несмотря ни на что, жила радость.
Александр Иванович работал в вечернюю смену. Высокий, седеющий, с добрыми усталыми глазами. Дети любили его — это было видно по тому, как тянулись к нему, как светлели их лица при его появлении.
— Дядя Саша, расскажи про звёзды! — просил мальчик лет семи, когда Анна впервые пришла в хоспис. — В другой раз, Димка. Время капельницы. — А ты знаешь, что каждая звезда — это чья-то мечта? — вдруг сказала Анна.
Александр Иванович замер. Побледнел: — Где... где вы это слышали? — От одной девочки. Она очень любила звёзды. И единорогов.
Вечером они встретились в больничном саду. Январский мороз пощипывал щёки, но Александр Иванович, казалось, не замечал холода.
— Вы читали её дневник, — это прозвучало не вопросом — утверждением. — Да. Вера Николаевна оставила его мне. — Вера... — он покачал головой. — Удивительная была женщина. Приходила сюда каждую неделю. Читала детям сказки. А потом... потом нашла этот дневник. Я думал, он потерялся при переезде.
Анна достала из сумки розовую книжечку: — Теперь он ваш. — Нет, — он отстранился. — Не могу. Слишком...
— А помните последнюю запись? О чём мечтала Алиса? — Чтобы я научился улыбаться, — едва слышно произнёс он. — По-настоящему.
В следующий вторник в хоспис приехал кукольный театр. Маленький, но удивительный. Куклы-марионетки рассказывали историю о звёздах, которые спускаются на землю исполнять мечты.
Дети сидели заворожённые. А в последнем ряду, обнявшись, плакали два человека — Александр Иванович и Елена Викторовна, чей сын недавно вернулся с войны без памяти.
— Знаете, — сказала она ему после спектакля, — иногда нужно позволить себе жить. Ради них. Ради тех, кто нас любит.
Через неделю в хосписе открылась необычная выставка. Пётр Ильич нарисовал портреты всех маленьких пациентов — в образе героев их любимых сказок. Маша создала для каждого портрета особенную композицию из цветов.
А Дима Соловьёв, вспомнивший свою прежнюю профессию программиста, установил в холле необычный проектор. Теперь по вечерам на потолке зажигались звёзды — настоящие, мерцающие. И Александр Иванович снова рассказывал свои истории о созвездиях-мечтах.
Вечером после открытия выставки, он протянул Анне конверт: — Нашёл у себя. Вера Николаевна просила передать, когда... когда я буду готов.
В конверте была фотография: маленькая Алиса в обнимку с рыжим котом. На обороте надпись: "Папочка, не забудь покормить Пушка!"
— А где он сейчас? — спросила Анна. — Пушок? — В приюте для животных. Я... я не смог оставить его после... Приходил иногда, приносил еду. Но взять домой...
— А сейчас? — Сейчас, — он впервые за весь вечер улыбнулся, — сейчас, кажется, пора. Пятнадцать лет — слишком долгий срок для кота ждать возвращения хозяина.
На следующий день они вместе поехали в приют. Старый рыжий кот узнал Александра Ивановича сразу — замурчал, прижался к руке.
Вечером, уже дома, Анна достала последний, седьмой конверт. На нём было написано: "Открыть, когда поймёшь, что любовь сильнее смерти".
Глава 14. Последняя история
Седьмой конверт оказался тяжелее остальных. Внутри — ключ и записка:
"Дорогая Анна!
Ты прошла весь путь. Помогла всем, кому я не успела помочь сама. Теперь пришло время последней истории.
Ключ от чердака. Поднимись туда в полночь. И... прости меня за то, что сделала тебя своей наследницей не спросив.
С любовью, В.Н."
Чердак оказался не похож на обычные чердаки старых домов. Чистый, светлый, с круглым окном, в которое заглядывала полная луна. У стены — старинное трюмо с потрескавшимся зеркалом. На столике рядом — альбом.
Анна открыла его и замерла. На первой странице — фотография молодой женщины. Она сидела в кресле парикмахерской, а над ней колдовала... её мать. Та самая, что ушла из семьи пятнадцать лет назад, оставив десятилетнюю Анну с отцом.
"Твоя мама была удивительным мастером, — гласила надпись под фотографией. — Но главное — она умела исцелять души. Как и ты."
Дрожащими руками Анна листала страницы. Фотографии, вырезки из газет, письма. История жизни её матери — и история её исчезновения.
"Она не бросила тебя, милая. У неё обнаружили рак. Последняя стадия. Она не хотела, чтобы ты видела её угасание. Просила меня присмотреть за тобой издалека.
Я выполнила обещание. Следила за твоей жизнью, радовалась твоим успехам. Ты стала такой же, как она — целительницей душ. Только не в большом городе, а в маленьком.
Прости, что не открылась раньше. Но тебе нужно было пройти этот путь самой. Понять свой дар. Поверить в себя.
Загляни в ящик трюмо."
В ящике лежал конверт с письмом от мамы. Последним письмом.
"Любимая моя девочка! Прости меня за молчание. За то, что не нашла в себе сил сказать правду. За то, что оставила тебя гадать — почему, за что...
Я наблюдала за тобой все эти годы. Издалека, через Веру — мою лучшую подругу, единственную, кто знал правду. Видела, какой прекрасной женщиной ты стала. Как помогаешь людям — не только делать их красивыми внешне, но и исцелять их души.
Я так горжусь тобой, доченька.
Вера обещала позаботиться о тебе после моего ухода. Она сдержала слово — даже после своей смерти.
Теперь квартира твоя. И всё, что мы с Верой накопили за жизнь — тоже твоё. Но главное — теперь ты знаешь правду.
Я любила тебя каждый день этих пятнадцати лет. И люблю сейчас, где бы ни была.
Мама."
Анна сидела на полу чердака, прижимая к груди письмо. Лунный свет заливал комнату, играл в гранях старого зеркала. В нём отражалась она сама — и будто кто-то ещё, похожий и родной.
Теперь всё встало на свои места. Шесть историй исцеления — чтобы подготовить её к седьмой, самой важной. К исцелению собственной души.
Весной квартира на Кутузовском преобразилась. В одной из комнат появился небольшой салон красоты — особенный, куда приходили не только за стрижкой, но и за разговором по душам. За исцелением.
Каждую пятницу здесь собирались друзья. Маша приносила свои цветы, Пётр Ильич рисовал портреты посетителей, Елена Викторовна с сыном читали сказки детям из хосписа, которых привозил Александр Иванович. А на стене висели две фотографии — мамы и Веры Николаевны. Двух ангелов-хранителей, научивших её главному — любить и исцелять.
Говорят, по вечерам из окон квартиры часто слышится музыка и смех. А ещё говорят, что если у вас тяжело на душе — приходите туда. Там всегда помогут.
Потому что чудеса случаются. Нужно просто в них верить.
_____
Вы можете подумать, что этот рассказ о чудесах, сказка, но я вас уверяю: чудеса случаются с теми, кто держит душу открытой для них. Поделитесь этим рассказом с близкими, пусть чудеса случаются и с ними!
Подписывайтесь на мой канал, там уже есть много историй и скоро появятся новые! А если поставите лайк, я буду очень тронута.
Ещё популярные рассказы на канале: