Николай Иванович стоял у порога квартиры сына, крепко сжимая потёртую ручку чемодана. Старый кожаный саквояж, верный спутник всей его жизни, казался сейчас неуместно громоздким в светлом подъезде новостройки. Он медлил, разглядывая глянцевую табличку с номером квартиры, словно пытался отсрочить неизбежное.
— Пап, давай я помогу, — Алексей потянулся к чемодану, но отец едва заметно качнул головой.
— Сам справлюсь.
В прихожей пахло свежей краской и какими-то модными благовониями. Николай Иванович невольно поморщился — в его старой квартире пахло совсем по-другому: теплом, пирогами, которые так любила печь Валя... Но Вали больше нет, а ему придётся привыкать к новым запахам и новой жизни.
Ирина выглянула из кухни, вытирая руки полотенцем. На её лице застыла вежливая улыбка, но глаза оставались настороженными.
— Здравствуйте, Николай Иванович. Проходите, мы уже всё подготовили.
«Подготовили», — эхом отозвалось в его голове. Как готовятся к приезду дорогого гостя? Пекут пироги, суетятся, радуются. А здесь... Здесь *подготовили*, будто к неприятной, но необходимой процедуре.
Алексей засуетился, показывая отцу его новую комнату. Бывший кабинет преобразился: свежие обои в пастельных тонах, новая кровать, письменный стол у окна. Всё правильно, удобно, практично. И совершенно чужое.
— Располагайся, пап. Ирина весь день убиралась, старалась...
Николай Иванович кивнул, медленно опустил чемодан на пол. Он заметил, как новый ламинат чуть прогнулся под тяжестью багажа, и в голове промелькнула профессиональная мысль: «Неправильно положили. Без подложки, наверное. Экономят...»
— Вы, наверное, устали с дороги? — голос Ирины звучал участливо, но как-то механически. — Может, чаю?
— Спасибо, — он попытался улыбнуться. — Попозже.
Повисла неловкая пауза. Алексей переминался с ноги на ногу, явно не зная, что сказать. Ирина поправила занавеску на окне, хотя та и так висела идеально ровно.
— Ремонт хороший сделали, — наконец произнёс Николай Иванович, проводя рукой по стене. — Когда успели?
— Да вот, весной, — торопливо отозвался Алексей. — Сами всё, потихоньку...
— Без меня, значит, — Николай Иванович не хотел, чтобы это прозвучало с укором, но почему-то прозвучало именно так.
Ирина напряглась, её плечи едва заметно дрогнули.
— Мы не хотели вас беспокоить, — сказала она чуть громче, чем следовало. — Вы и так... после болезни Валентины Петровны...
Имя жены резануло по сердцу. Николай Иванович отвернулся к окну, делая вид, что разглядывает пейзаж за стеклом. Девятый этаж. Раньше он жил на втором, и под окнами росла старая липа. Каждую весну её ветки царапали стекло, и Валя говорила, что дерево просится в гости...
— Пап, ты точно не хочешь чаю? — в голосе Алексея звучала почти мольба.
— Нет, сынок. Я, пожалуй, прилягу. Устал что-то...
Они наконец оставили его одного. Николай Иванович сел на краешек новой кровати, провёл ладонью по накрахмаленному пододеяльнику. В коридоре послышался приглушённый шёпот:
— ...мог бы и поблагодарить за ремонт...
— Ира, ну не начинай...
— Я ничего не начинаю, но...
Николай Иванович тяжело вздохнул и достал из кармана старые часы. Половина пятого. В его прежней квартире в это время они с Валей обычно пили чай на кухне, и она рассказывала ему новости, которые прочитала в утренней газете...
Теперь всё будет по-другому. И к этому тоже придётся привыкать.
***
Две недели пролетели как в тумане. Николай Иванович постепенно обживался, хотя каждое утро, просыпаясь, несколько секунд не мог понять, где находится. Новая реальность настигала его не сразу — сначала накатывала тишина (не слышно привычного скрипа половиц), потом запах (пахло какими-то заморскими фруктами — Ирина обожала ароматизаторы), и только потом приходило осознание: он больше не дома.
В то утро он проснулся раньше обычного. За окном едва брезжил рассвет, где-то внизу надрывно сигналили машины. Николай Иванович накинул старый халат и вышел на кухню. Думал, что первый, но на кухне уже хозяйничала Ирина — собирала завтрак мужу на работу.
— Доброе утро, — пробормотал он, направляясь к чайнику.
Ирина вздрогнула:
— Ой, Николай Иванович! Напугали... Не спится?
Он пожал плечами, доставая из шкафчика свою чашку — старую, с облупившимся рисунком. Ирина покосилась на неё с плохо скрытым неодобрением: эта чашка явно выбивалась из ансамбля её идеальной кухни.
— Я давно хотел поговорить, — начал Николай Иванович, присаживаясь за стол. — О квартире.
— О какой? — Ирина замерла с ножом в руках. Она как раз нарезала помидоры для сэндвича.
— Об этой, — он обвёл взглядом кухню. — Я ведь помогал её покупать. Треть суммы внёс...
Нож стукнул о разделочную доску громче, чем следовало.
— И что? — В голосе невестки появились металлические нотки.
— Думаю, надо всё официально оформить. Мою долю.
Ирина медленно положила нож. Её руки, заметил Николай Иванович, слегка подрагивали.
— То есть как — оформить? — она повернулась к нему. — Вы что же, хотите... претендовать на квартиру?
— Не претендовать, — он поморщился от этого канцелярского слова. — Просто зафиксировать факт. Я ведь действительно...
— Вы мне и копейки не дали, но требуете квартиру? — голос невестки дрожал от возмущения. — Это мы с Лёшей пять лет копили! Это я по двум работам моталась! Вы хоть раз поинтересовались, как мы справляемся? На что ребёнка растим?
— Ира, ты чего кричишь? — На пороге кухни появился встревоженный Алексей. — Что случилось?
— Что случилось? — Ирина резко повернулась к мужу. — Твой отец требует долю в квартире! Той самой, которую мы с тобой по крупице собирали! За которую я до сих пор матери долг отдаю!
— Пап? — Алексей растерянно посмотрел на отца. — Это правда?
Николай Иванович поднялся из-за стола. Как же всё нелепо получается... Он ведь хотел как лучше — чтобы всё по закону, по-честному...
— Я просто считаю, что нужно...
— Что нужно? — перебила Ирина. — Отобрать у нас последнее? Мы вас приютили, когда вам некуда было идти! А вы...
— Ира! — одёрнул жену Алексей, но та уже не могла остановиться.
— Нет, пусть знает! Мы ремонт сделали, мебель купили — он хоть спасибо сказал? Только критикует: то не так, это не эдак! А теперь ещё и квартиру делить вздумал!
В коридоре послышался детский плач — проснулась маленькая Танечка, разбуженная громкими голосами.
— Я к ней, — быстро сказал Алексей, явно радуясь возможности сбежать от неприятного разговора.
Николай Иванович медленно вышел из кухни. В спину ему донеслось сдавленное всхлипывание Ирины и её шёпот:
— Если он не образумится, мы уедем... Я больше не могу, Лёша! Не могу...
Вернувшись в свою комнату, Николай Иванович тяжело опустился на кровать. В окно бил яркий утренний свет, где-то за стеной плакала внучка, а в голове стучала одна мысль: "Валя, как же ты была права... Как же ты была права, когда говорила, что деньги и родство — плохие соседи..."
***
После того утреннего разговора в доме словно поселилась тяжёлая, вязкая тишина. Она заполняла все углы, просачивалась под двери, оседала на кухонных занавесках. Николай Иванович теперь старался пореже выходить из своей комнаты. Ужинал отдельно, когда все уже расходились, — благо, Ирина всегда оставляла его порцию в микроволновке, аккуратно накрытую пищевой плёнкой. Эта плёнка почему-то особенно угнетала — такая стерильная забота, без капли тепла.
Вечерами он слышал, как за стеной невестка разговаривает с сыном:
— Вот объясни мне, чем он недоволен? Мы же всё для него делаем...
— Ир, ну он просто... — Алексей, как всегда, искал слова помягче, — он привык быть главным. Ему трудно.
— А нам легко? Я каждый день как по минному полю хожу! То не так села, это не так положила... Видела, как он на мои цветы смотрит? Представляешь, вчера говорит: "У Вали герань по-другому цвела..."
Николай Иванович в такие моменты накрывал голову подушкой, но всё равно слышал каждое слово. Да, он действительно это сказал — про герань. И про занавески говорил — что слишком прозрачные. И про кафель в ванной — что неровно положен. Каждое его замечание, каждое слово теперь бумерангом возвращалось к нему, обрастая новыми обидами.
А ещё была Танечка. Трёхлетняя внучка, которая раньше так радовалась его приходам, теперь словно чувствовала общее напряжение. Если раньше забегала к нему в комнату с криком "Деда!", то теперь останавливалась в дверях, теребя край платьица, смотрела настороженно.
— Иди сюда, маленькая, — звал он, похлопывая по кровати рядом с собой.
Но она только мотала головой и убегала. А однажды он услышал, как она спрашивает у матери:
— Мам, а почему дедушка теперь всегда грустный?
— Потому что дедушка старенький, — ответила Ирина после паузы. — Старым людям часто бывает грустно.
"Старым людям..." — эти слова засели у него в голове как заноза. Он не чувствовал себя старым. Да, шестьдесят восемь — не мальчик, но разве это повод списывать со счетов? Разве его опыт, его знания уже ничего не стоят?
В один из вечеров, когда он привычно грел свой ужин в опустевшей кухне, на пороге появился Алексей.
— Пап, можно с тобой поговорить?
Николай Иванович кивнул, не поворачиваясь от микроволновки. Сын присел за стол, побарабанил пальцами по столешнице.
— Знаешь, я всё думаю про эту ситуацию...
— Какую? — намеренно сухо спросил Николай Иванович.
— Ну... с квартирой. С тем, как мы все... — Алексей запнулся. — Пап, я же понимаю, что ты имеешь право. Но и Ирину пойми — она правда из сил выбивалась, чтобы всё это создать. Ипотеку брала под свою зарплату, потому что у меня кредитная история была подпорчена...
— А я, значит, не выбивался? — Николай Иванович наконец повернулся к сыну. — Думаешь, эти деньги, которые я вам отдал, с неба упали? Я два года на заводе переработки брал, чтобы накопить!
— Пап...
— Что "пап"? — он почувствовал, как дрожит голос. — Я всю жизнь... Всю жизнь для вас с матерью... А теперь что? Теперь я кто? Нахлебник?
Входная дверь хлопнула — вернулась Ирина с Танечкой с вечерней прогулки. Послышался детский смех, шуршание курток, звон ключей...
— Я больше не могу, сынок, — тихо сказал Николай Иванович. — Не могу так жить. Как будто я здесь... лишний.
Алексей поднялся из-за стола, шагнул к отцу, но тот остановил его движением руки:
— Иди. Тебя жена ждёт.
В эту ночь Николай Иванович долго не мог уснуть. Лежал, глядя в потолок, на котором плясали отсветы фар проезжающих машин. Где-то в глубине души зрела мысль, что надо что-то решать, что-то менять. Может, действительно уйти? Снять комнату, жить отдельно... Но от этих мыслей становилось ещё тоскливее. Когда-то он мечтал, что на старости лет будет нянчить внуков, давать сыну мудрые советы... А получилось — что?
Валя бы знала, как поступить. Она всегда умела найти правильные слова, сгладить острые углы. "Мир в семье дороже любых денег," — говорила она. Но разве дело было в деньгах? Разве не в том, что он просто хотел чувствовать себя нужным, значимым... не лишним?
***
Воскресное утро выдалось на удивление тихим. Алексей увёз Танечку к своей маме, Николай Иванович ушёл на прогулку, и Ирина наконец решилась заняться антресолями — надо было освободить место для вещей свёкра, которые всё ещё лежали в коробках.
Она поставила стремянку, подтянулась и заглянула в пыльное нутро антресолей. Старые чемоданы, коробки с ёлочными игрушками, какие-то альбомы... Знакомый почерк на картонной коробке привлёк её внимание: "Валины вещи". Ирина замерла. Эту коробку они с мужем забрали из старой квартиры, но так и не решились разобрать.
— Потом... как-нибудь потом, — сказал тогда Алексей, и коробку задвинули подальше.
Ирина осторожно потянула её к себе. Пыль взметнулась в солнечном луче, попала в нос, заставив чихнуть. Крышка поддалась не сразу — словно не хотела отдавать свои секреты. Внутри лежали аккуратно сложенные вещи: старая шаль, связанная крючком салфетка, потрёпанная тетрадь в коричневой обложке...
Тетрадь привлекла её внимание. Ирина спустилась со стремянки, смахнула пыль с обложки и открыла первую страницу. Почерк был мелкий, но разборчивый:
"12 мая 1980 года.
Сегодня Коля вернулся с завода совсем без сил. Опять брал две смены — говорит, надо копить на квартиру. Я его отговариваю, но он только отмахивается: "Лёшке через три года в школу, нужна своя комната". Уснул прямо за столом, даже ужинать не стал..."
Ирина перевернула страницу:
"15 июня 1980 года.
Коля затеял ремонт в выходные. Я ему говорю — отдохни, но он всё твердит: "Некогда отдыхать, Валюш. Вон, крыша течёт, надо успеть до дождей залатать". Вечером смотрела, как он возится на крыше — сердце кровью обливается. А он ещё шутит: "Зато с такой высоты звёзды ближе!"
Руки Ирины дрогнули. Она помнила эту историю — Алексей рассказывал, как отец чинил крышу в их старом доме. Но одно дело слышать рассказ, и совсем другое — читать эти строчки, написанные рукой женщины, которая всё это видела своими глазами...
"3 сентября 1980 года.
Сегодня Коля признался, что продал свой мотоцикл. Тот самый, который берёг как зеницу ока, на котором мы когда-то познакомились... Говорит: "Лёшке на зиму пальто нужно, да и сапоги тебе давно пора новые". Я плакала, а он только посмеивался: "Подумаешь, железка! Главное — вы у меня есть".
На последних страницах почерк становился всё более неровным — видимо, Валентина Петровна писала уже во время болезни:
"20 апреля 2023 года.
Коля совсем измучился со мной. Целыми днями на ногах: то в аптеку, то в больницу, то укол сделать... А ведь ему самому уже тяжело, вон как спина болит. Но молчит, только улыбается: "Ничего, Валюш, прорвёмся!" Как же я благодарна судьбе за такого мужа... И как страшно оставлять его одного..."
Ирина захлопнула тетрадь. В груди стало тесно, к горлу подступил комок. Перед глазами вдруг встал образ молодого Николая Ивановича — каким она его никогда не знала: сильного, решительного, готового горы свернуть ради семьи. Который брал двойные смены на заводе, таскал тяжёлые мешки, лазил по крышам... Который продал любимый мотоцикл, чтобы купить сыну пальто...
А теперь этот человек сидит в маленькой комнате, старательно притворяясь невидимкой в собственной семье.
Входная дверь скрипнула — вернулся Николай Иванович с прогулки. Ирина услышала его осторожные шаги в прихожей, звук снимаемой обуви... Он старался двигаться как можно тише, словно боялся потревожить чужой дом.
Чужой дом... А ведь это его сын здесь живёт. Его внучка. Его семья.
По щеке скатилась слеза, оставив тёмное пятнышко на пожелтевшей странице дневника. Ирина осторожно промокнула его уголком платка и прошептала:
— Простите меня, Валентина Петровна... Как же я была слепа...
***
Вечер того же дня выдался удивительно тёплым. Николай Иванович сидел на балконе, глядя, как закатное солнце окрашивает стены многоэтажек в нежно-розовый цвет. Он любил эти часы — когда городская суета потихоньку стихала, а в воздухе разливалось особенное, вечернее спокойствие.
Скрипнула балконная дверь. Он не обернулся — по лёгким шагам узнал Ирину.
— Николай Иванович... — голос невестки звучал непривычно мягко. — Можно с вами поговорить?
Он молча кивнул. Ирина присела рядом на маленький складной стульчик, который они с Алексеем купили специально для балкона. В руках она держала что-то, завёрнутое в старую шаль.
— Я сегодня разбирала антресоли, — начала она, и его сердце дрогнуло — он узнал эту шаль. Валина. — И нашла... вот это.
Она осторожно развернула ткань. Коричневая тетрадь. Он сразу узнал её — сколько раз видел, как Валя что-то писала в ней вечерами.
— Это дневник вашей жены, — тихо сказала Ирина. — Я... я прочитала его. Простите, если не должна была.
Николай Иванович протянул руку, бережно коснулся потёртой обложки. Пальцы чуть подрагивали.
— Я и забыл про него, — произнёс он хрипло. — Валя всегда говорила — пишу, чтобы не забыть. Чтобы дети потом знали...
Его голос предательски дрогнул. Ирина неожиданно накрыла его руку своей:
— Я никогда не знала... Не понимала, как много вы сделали для семьи. Эти двойные смены на заводе, ремонт крыши, мотоцикл...
— Ты про мотоцикл прочитала? — он невольно улыбнулся. — Валя так расстроилась тогда. А я ведь даже не жалел — правда, что железка? Лёшке пальто нужнее было.
На балкон донёсся звонкий детский смех — Алексей вернулся с Танечкой. Они оба невольно прислушались к родным голосам.
— Знаете, — Ирина помолчала, подбирая слова. — Я теперь понимаю, почему вы заговорили про долю в квартире. Вы ведь не из-за денег, да? Просто хотели чувствовать себя... нужным?
Николай Иванович повернулся к ней — впервые за весь разговор. В глазах невестки блестели слёзы.
— Вы и так нужны нам. Просто я... я была такой дурой. Всё думала — вот, критикует, придирается... А вы просто хотели помочь, да? Как раньше — крышу починить, дом обустроить...
— Я уже не так ловко гвозди забиваю, — он попытался пошутить, но голос предательски дрогнул. — Руки... не те уже.
— Зато опыта больше, — Ирина вдруг улыбнулась сквозь слёзы. — Знаете, у нас на кухне кран подтекает. Алёшка уже неделю собирается вызвать сантехника, а всё некогда. Может... посмотрите?
В эту минуту на балкон влетела Танечка:
— Деда! А мы в парке были! И я на карусели каталась! Представляешь?
Она забралась к нему на колени — впервые за много дней — и прижалась тёплой щекой к его небритой щеке.
— Представляю, маленькая, представляю, — прошептал он, обнимая внучку и чувствуя, как отпускает, растворяется тяжесть, которая давила на сердце все эти недели.
— Пап, ты здесь? — на балкон заглянул Алексей. — О, вы все тут! А я ужин привёз — пиццу. Будешь с нами?
"С нами..." — эти простые слова эхом отозвались в душе Николая Ивановича. Он посмотрел на сына, на Ирину, прижал к себе Танечку и вдруг почувствовал то, чего ему так не хватало всё это время — тепло семьи. Настоящей, живой, несовершенной, но своей.
— Буду, — сказал он, поднимаясь. — Конечно, буду.
А старая тетрадь в потёртой коричневой обложке так и осталась лежать на балконе, и закатное солнце золотило её страницы, исписанные знакомым почерком. Казалось, где-то между строк можно было разглядеть улыбку той, что когда-то написала их, — улыбку женщины, которая знала, что главное в жизни — это не стены и не бумаги, а умение слышать друг друга даже тогда, когда слова даются с трудом.
-------------
Дорогие читатели, поделитесь своим мнением о рассказе пожалуйста. Как думаете, примет Сергей Ольгу обратно или нет? Простит?
Если мой рассказ Вам понравился, поставьте ему лай и подпишитесь на канал, чтобы не пропустить новые интересные рассказы.
-----------------