Тяжелая входная дверь поддалась не сразу – замок немного заедал после недавнего ремонта. Александр привычным движением толкнул ее плечом, одновременно выуживая из кармана звенящую связку ключей. В прихожей было непривычно темно, хотя часы показывали всего восемь вечера. Обычно в это время Катя уже дома, и из кухни доносятся уютные звуки: звон посуды, шипение сковородки, негромкая музыка из радиоприемника.
– Катюш, ты дома? – позвал он, на ощупь находя выключатель. Вспыхнул свет, и в его желтоватом круге проступили знакомые очертания вешалки с одеждой, полки для обуви, старого зеркала в потертой раме.
Тишина. Только где-то в глубине квартиры едва слышно гудел холодильник.
Александр устало опустил дорожную сумку на пол. Командировка выдалась тяжелой – три дня беготни по поставщикам в Новосибирске, бесконечные переговоры, а под конец еще и задержка рейса на четыре часа. Хотелось только одного: принять душ и завалиться спать.
Он прошел в спальню – темно и пусто. В ванной тоже никого. А вот из кухни пробивалась тонкая полоска света под дверью.
– Катя?
Толкнув дверь, он замер на пороге. За кухонным столом сидела незнакомая женщина лет сорока пяти. Перед ней стояла чашка с чаем, от которой поднимался легкий парок, а рядом лежал телефон – Катин телефон в розовом чехле с потертыми уголками.
Женщина подняла глаза – спокойные, чуть насмешливые – и отпила глоток чая.
– Кто вы такая и что здесь делаете? – голос Александра против воли дрогнул. – Где моя жена?
– Присядьте, Александр Николаевич, – женщина кивнула на стул напротив. – Чаю хотите? Я только что заварила.
От ее спокойного, почти домашнего тона у него перехватило дыхание. Что-то было неправильное, перевернутое в этой картине: чужой человек в их кухне, с их чашкой, с телефоном Кати...
– Я спрашиваю, кто вы такая! – он шагнул вперед, чувствуя, как внутри поднимается волна злости.
– Меня зовут Ирина, – она поставила чашку на стол с легким стуком. – И я, представьте себе, имею полное право здесь находиться. Даже больше права, чем некоторые... – последние слова она произнесла тише, будто про себя.
– Что за бред? Это наша квартира! Моя и Кати!
– Ваша? – Ирина усмехнулась. – А вы уверены, что хорошо знаете свою Катю? И ее прошлое?
Александр почувствовал, как по спине пробежал холодок. В голосе этой женщины было что-то... что-то такое, от чего все его существо кричало: "Опасность!"
– Где она? – спросил он уже тише.
– Вернется, – Ирина пожала плечами. – Скоро. А пока... пока нам есть о чем поговорить, правда?
Она взяла телефон Кати и начала что-то листать в нем, словно это была ее собственная вещь. Это простое движение почему-то испугало Александра больше всего – такое будничное, такое... родственное.
– Знаете, – продолжила Ирина, не поднимая глаз от экрана, – иногда самые близкие люди оказываются совсем не теми, за кого мы их принимаем. Вы согласны?
В ее голосе появились вкрадчивые, почти ласковые нотки, от которых у Александра мурашки побежали по коже. Он медленно опустился на стул, не сводя глаз с незваной гостьи.
За окном сгущались сумерки, превращая кухню в замкнутый, отрезанный от мира космос. Только две фигуры за столом, пар над чашкой и тишина, густая, как смола.
Утро выдалось промозглым. Серое небо давило на плечи, а редкие капли дождя больше походили на мокрый снег. Александр стоял перед дверью квартиры номер 47 и никак не мог заставить себя позвонить. За этой дверью жила Анна Сергеевна – старейшая жительница их подъезда, негласный летописец всех событий дома.
"Господи, докатился – у соседей про жену выспрашивать", – пронеслось в голове, но выбора не было. После ночного разговора с Ириной (если это можно было назвать разговором) Катя так и не появилась. На звонки не отвечала – ее телефон остался у незнакомки.
Звонок тренькнул неожиданно громко. За дверью послышалось шарканье тапочек.
– Кто там? – раздался бодрый голос, странно контрастирующий с возрастом хозяйки.
– Это Александр из 44-й. К вам можно?
Дверь приоткрылась, выпуская запах свежесваренного кофе и корицы.
– Сашенька? – Анна Сергеевна, маленькая, сухонькая, в цветастом халате, отступила в сторону. – Проходи, конечно! У меня как раз булочки поспели.
Кухня Анны Сергеевны была воплощением уюта: занавески в мелкий цветочек, герани на подоконнике, старенький буфет с чашками, которые помнили, наверное, еще союзные времена. Но сейчас даже этот уют казался Александру чужим и неестественным.
– Что-то случилось? – спросила хозяйка, расставляя чашки. – На тебе лица нет.
– Анна Сергеевна... – он замялся, не зная, как начать. – Вы в последние дни никого странного возле нашей квартиры не видели?
Морщинки вокруг глаз соседки едва заметно дрогнули.
– Женщину такую... лет сорока пяти?
– Ах, эту... – Анна Сергеевна отвела взгляд, начала переставлять чашки на столе. – Видела, конечно. Как не видеть? Она уже дня три как появляется. Всё с Катей твоей о чем-то разговаривает. А позавчера... – она осеклась.
– Что позавчера?
– Да ссорились они, кажется. Громко так... Я телевизор смотрела, но даже сквозь него слышно было. Катя всё кричала что-то про справедливость, а та женщина... как ее...
– Ирина.
– Да-да, Ирина. Она всё про какое-то наследство твердила. И про предательство.
Александр почувствовал, как внутри что-то оборвалось. Наследство? Какое наследство?
– А Катя вам ничего не говорила? Про эту женщину?
Анна Сергеевна покачала головой:
– Нет, что ты. Катенька в последнее время сама не своя ходит. Бледная, дерганная. Я думала – может, на работе проблемы...
В дверь позвонили. Анна Сергеевна вздрогнула, едва не расплескав кофе.
– Это, наверное, Михалыч из 45-й, – она заторопилась в прихожую. – Обещал газовую плиту посмотреть...
Но за дверью оказался не Михалыч. Александр услышал знакомый голос соседа сверху – Виктора:
– Анна Сергеевна! У вас Сашка не появлялся? Его машина во дворе, а дома...
– Здесь я, Вить, – отозвался Александр. – Заходи.
Виктор возник на пороге кухни – грузный, красный то ли от подъема по лестнице, то ли от смущения.
– Слушай, сосед... Ты это... не переживай особо. Я тут краем уха слышал...
– Что слышал? – резко спросил Александр.
– Ну... – Виктор замялся. – В общем, была у вас эта женщина и раньше. Еще когда ты в командировку ездил прошлым летом. Они с Катериной подолгу разговаривали. Я тогда думал – подруга какая-нибудь...
"Прошлым летом?" – Александр почувствовал, как комната начинает кружиться. Значит, это не случайность. Значит, что-то происходило давно, а он...
– Спасибо, – он поднялся так резко, что чашка звякнула о блюдце. – Мне пора.
– Сашенька, ты же булочки не попробовал! – всплеснула руками Анна Сергеевна.
Но он уже шел к выходу, чувствуя спиной встревоженные взгляды соседей. В голове крутилось одно: "Прошлым летом... Наследство... Предательство..." Какие еще секреты хранит его такая знакомая, такая привычная квартира?
А главное – какие секреты хранит сама Катя?
Пустая квартира встретила его гулкой тишиной. После разговора с соседями каждый угол, каждая привычная вещь казались чужими, будто он попал в зазеркалье. Вот фотография их свадьбы на стене – Катя в белом платье смеется, запрокинув голову. Искренне ли? Вот ее любимая чашка с отколотым краешком – она не позволяет ее выбросить, говорит, это память. О чем?
Александр медленно прошел в спальню. Остановился у шкафа, где на верхней полке хранились старые альбомы и документы. Рука дрогнула, когда он потянулся к ним – никогда раньше не рылся в Катиных вещах. Доверял. Верил.
"А может, зря?.." – шепнул предательский голосок внутри.
Первый альбом – институтский. Катя с подружками, первый курс, наивные улыбки, огромные банты в волосах. Второй – с корпоративов и дней рождения. Везде она такая, какой он ее знал: открытая, солнечная, легкая.
На дне стопки лежала потрепанная картонная папка. Александр никогда ее раньше не видел. Внутри – россыпь старых фотографий, еще не цифровых, с загнутыми уголками и выцветшими красками.
Одна выскользнула, спланировала на пол. Он поднял ее и замер.
Две девушки на фоне деревенского дома. Одна – совсем юная Катя, в сарафане в горошек, с косой через плечо. А рядом... рядом Ирина. Другая, молодая, с озорной улыбкой, но несомненно она. На обороте выцветшая надпись химическим карандашом: "Сестры на всю жизнь. Лето 1998."
"Сестры?"
Он опустился на кровать, не выпуская снимок из рук. В голове вихрем проносились обрывки воспоминаний. Катя никогда не говорила о своей семье, отделывалась общими фразами: "Да что там рассказывать? Обычная семья..." Когда он заводил разговор о родственниках, переводила тему. А он... он же видел, что ей неприятно, и не настаивал.
Дурак
На следующей фотографии они же – чуть постарше, на какой-то веранде. Катя держит гитару, Ирина обнимает ее за плечи. Счастливые, родные.
"Что же случилось? Что могло разрушить такую близость?"
Внизу папки – сложенный вчетверо лист бумаги. Желтоватый, с бурыми пятнами от времени. Руки дрожали, когда он разворачивал его.
"Завещание..."
Строчки плясали перед глазами, но суть он уловил сразу. Дом в деревне... бабушкино наследство... равные доли... юридическое оформление...
И приписка синей ручкой внизу: "Катя, как ты могла? Мы же договорились - поровну! Неужели деньги дороже нашей клятвы?"
Воздух в комнате стал густым, как вода. Александр с трудом сделал вдох. Аккуратно сложил бумагу, вернул в папку. Сел на край кровати, глядя в окно, за которым моросил бесконечный осенний дождь.
Где-то в глубине квартиры тикали часы – размеренно, равнодушно. Тик-так, тик-так... Отсчитывали минуты его рушащейся веры в человека, которого, как ему казалось, он знал лучше всех на свете.
Телефон в кармане завибрировал. Незнакомый номер.
– Алло?
– Александр Николаевич? – голос Ирины. – Думаю, нам пора встретиться втроем. Катя будет дома через час.
Он молчал, глядя на фотографию в своей руке. Две улыбающиеся девушки, счастливые, беззаботные. Сестры на всю жизнь...
– Хорошо, – сказал он наконец. – Я буду ждать.
За окном сгущались сумерки, и в их серой мгле лица на старой фотографии казались призраками – далекими тенями прошлого, которое вдруг ворвалось в настоящее, ломая все привычные представления о правде и лжи, о верности и предательстве.
О любви
Ключ в замке повернулся почти бесшумно, но в гнетущей тишине квартиры этот звук прозвучал как выстрел. Александр вздрогнул, поднял глаза от фотографии, которую все еще держал в руках. Ирина, сидевшая в кресле напротив, чуть подалась вперед.
Щелчок выключателя в прихожей. Шорох снимаемой одежды.
– Саша? Ты дома? Почему такая темнота?
Катин голос – такой знакомый, родной – сейчас казался чужим. В нем слышалась напряженность, почти страх.
– Мы здесь, – негромко ответил Александр. – В гостиной.
"Мы" – это слово повисло в воздухе тяжелым камнем.
Катя появилась на пороге – растрепанная, бледная, с темными кругами под глазами. Замерла, увидев их обоих. Сумка соскользнула с плеча, глухо стукнулась об пол.
– Так и будешь стоять? – Ирина улыбнулась, но в этой улыбке не было ни капли тепла. – Проходи. В конце концов, это твой дом. Пока еще твой.
– Ира... – Катя шагнула вперед. – Зачем ты...
– Зачем я рассказала твоему мужу правду? – Ирина поднялась из кресла. – А почему ты сама этого не сделала? Постеснялась? Или просто выгодно было молчать?
– Это не так! – Катя почти крикнула. – Ты не понимаешь...
– Чего я не понимаю?! – голос Ирины сорвался. – Как ты подделала документы? Как убедила бабушку переписать завещание в последний момент? Как оставила меня без копейки после ее смерти?
– Я не подделывала! – Катя прижала руки к груди. – Бабушка сама так решила! Она видела, как ты...
– Как я что? – Ирина шагнула к ней. – Говори уже! Как я горбатилась на двух работах, чтобы купить ей лекарства? Как по ночам дежурила у ее постели? Как отказалась от собственной жизни ради нее?!
Александр смотрел на них обеих, и ему казалось, что он видит призраков – тех девушек с фотографии, только искаженных, изломанных временем и обидой.
– Бабушка видела, как ты берешь деньги из ее шкатулки, – тихо сказала Катя. – Каждый месяц. Думала, мы не замечаем...
– Что?! – Ирина отшатнулась. – Да как ты...
– У меня есть записи. Ее записи. Она все документировала – каждую пропажу. А потом... потом узнала про твои долги. Про казино.
Ирина побелела. Пошатнулась, опустилась обратно в кресло.
– Ты следила за мной?
– Нет. – Катя покачала головой. – Бабушка наняла частного детектива. Она хотела понять...
– И поэтому лишила меня наследства? – горько усмехнулась Ирина. – Меня, а не эту... прилежную внучку, которая появлялась раз в месяц с букетом и чистой совестью?
– Она не лишила! – Катя шагнула вперед. – Она оставила долю – треть дома. Но под опекой. Чтобы ты... чтобы деньги шли только на лечение. На реабилитацию.
В комнате повисла тишина. Было слышно, как капает вода из крана на кухне – кап, кап, кап...
– Лечение? – Ирина рассмеялась, но в этом смехе слышались слезы. – Ты считаешь меня больной? Господи, Катька... Мы же сестрами были! Помнишь наши клятвы? "Вместе навсегда"?
– Помню, – Катя опустилась на колени перед ее креслом. – Поэтому и молчала. Думала... надеялась, что ты справишься. Что признаешь проблему.
– А ты, значит, все это время изображала примерную жену? – Ирина перевела взгляд на Александра. – Ни словом не обмолвилась о сумасшедшей сестрице-игроманке?
Александр смотрел на жену – съежившуюся, потерянную, с мокрыми от слез щеками. Она была сейчас как открытая рана – вся боль наружу. И он вдруг понял: она не лгала ему. Она просто пыталась защитить – и сестру, и его, и себя. По-своему, неуклюже, отчаянно...
– Катя, – он впервые подал голос. – Почему ты не рассказала мне?
Она подняла глаза – покрасневшие, полные вины:
– Я боялась... Боялась, что ты увидишь во мне... Что подумаешь...
– Что я такая же? – хрипло спросила Ирина. – Что это семейное?
– Нет! – Катя вскочила. – Я просто... я так устала, Ира! Устала быть идеальной дочерью, внучкой, женой... Устала держать все в себе!
Она разрыдалась – громко, надрывно, как ребенок. И эти рыдания словно прорвали плотину.
Ирина тоже заплакала – беззвучно, закрыв лицо руками. А потом вдруг потянулась к сестре, обняла ее, прижала к себе.
– Дура ты, Катька... Такая же дура, как и раньше...
Они плакали вместе, обнявшись, как в детстве, когда весь мир был против них, а они держались друг за друга.
Александр тихо вышел на кухню. Включил чайник, достал чашки. Сейчас им всем нужно было время – время, чтобы заново узнать друг друга. Время, чтобы простить. Время, чтобы понять: иногда ложь во спасение ранит больнее правды.
За окном перестал идти дождь.
Прошла неделя. Солнечное утро заливало светом кухню, играло в чашках с кофе, рисовало причудливые тени на стене. За столом сидели две женщины – такие разные и такие похожие одновременно.
– Вот здесь подпиши, – Екатерина пододвинула к сестре документы. – И здесь тоже.
Ирина взяла ручку, но помедлила:
– Ты уверена? Это же твоя доля...
– Наша доля, – мягко поправила Катя. – Так и было задумано изначально. Бабушка хотела, чтобы дом объединял нас, а не разделял.
Ирина провела пальцем по строчкам договора. Первый шаг к восстановлению справедливости – половина дома теперь будет принадлежать ей. Без опеки, без условий. Просто потому, что сестра наконец поверила: она справилась. Три года без игр, постоянная работа, своя маленькая кофейня...
– Знаешь, – она подняла глаза на сестру, – я ведь правда ненавидела тебя. Особенно когда узнала про детектива.
Катя вздрогнула, но Ирина продолжила:
– А потом поняла – это было проявление любви. Такой вот странной, неуклюжей... но любви. Ты пыталась спасти меня от самой себя.
– Я должна была сделать это иначе, – Катя покачала головой. – Поговорить с тобой. Довериться. А не прятаться за бабушкиной спиной.
– А я должна была признать проблему раньше. – Ирина грустно усмехнулась. – Мы обе наделали ошибок, да?
За окном просигналила машина – Александр вернулся из магазина. Через минуту он появился на кухне с пакетами в руках.
– О, вы уже за документами? – он поставил покупки на стол. – А я тут подумал... может, шашлыки на выходных? У дома... у вашего дома в деревне? Давно собирались...
Сестры переглянулись. В этом простом предложении было столько всего: и признание их восстановленного родства, и желание быть частью их общей истории, и надежда на новое начало.
– Только если ты будешь мариновать мясо по своему рецепту, – улыбнулась Ирина. – А то Катька в этом полный ноль.
– Эй! – возмутилась сестра. – Между прочим, я научилась готовить! Правда, Саш?
– Ну... – он дипломатично замялся, и все рассмеялись.
Это был простой момент – солнечное утро, запах кофе, шутки за кухонным столом. Но именно в такие моменты и срастаются разорванные связи, затягиваются старые раны, рождается новое доверие.
Ирина поставила последнюю подпись и закрыла папку с документами.
– Знаешь, что я подумала? – она посмотрела на сестру. – Надо достать старые фотографии. Те, что на чердаке. Помнишь, как мы наряжались в бабушкины платья?
– И устраивали показ мод! – подхватила Катя. – А помнишь...
Александр тихонько вышел из кухни, оставив их наедине с воспоминаниями. Некоторые раны может излечить только время. И любовь – странная, неуклюжая, но настоящая.
А в кармане его куртки лежал еще один конверт. С путевкой на троих – в тот самый санаторий, где они с Катей познакомились. Он решил, что скажет им об этом позже, за шашлыками. Когда окончательно убедится, что его любимая женщина вернулась – не та идеальная жена, какой пыталась казаться, а настоящая, живая, со своими ошибками и тайнами. Со своей сестрой, ставшей частью их жизни.
Потому что иногда чужие люди оказываются роднее кровных. А иногда кровные узы просто нужно заново научиться чувствовать.