За окном догорал летний вечер, когда в их квартире раздался телефонный звонок. Ольга как раз накрывала на стол — сегодня она приготовила любимый борщ мужа, — когда Михаил взял трубку. По его изменившемуся лицу она сразу поняла: звонит свекровь.
— Да, мама... Конечно, мама... Как скажешь, — Михаил прижимал телефон к уху, а его взгляд метался по комнате, старательно избегая встречи с глазами жены.
Ольга замерла с солонкой в руке. Что-то в голосе мужа заставило её насторожиться. Эта интонация всегда появлялась, когда он соглашался с чем-то, что могло ей не понравиться.
— Всё решено, дорогой. Завтра буду у вас, я уже забронировала билеты, — голос Людмилы Петровны был настолько громким, что Ольга слышала каждое слово. — Скажи снохе, пусть приготовит мою комнату. Мне нужно к морю, подлечить нервы.
Ольга почувствовала, как солонка в её руке начала подрагивать. Десять лет брака, а свекровь до сих пор не научилась называть её по имени. Всегда только "сноха", будто какое-то служебное приложение к её драгоценному сыну.
— Хорошо, мама. Конечно, приезжай, — Михаил бросил быстрый взгляд на жену и отвернулся к окну. — Мы будем рады.
"Мы?" — Ольга с грохотом поставила солонку на стол. Тарелки звякнули от неожиданности.
После звонка за столом повисла тяжёлая тишина. Борщ, ещё минуту назад источавший аппетитный аромат, казался Ольге безвкусным. Она механически помешивала ложкой густую красную жидкость, наблюдая, как по поверхности расплываются масляные круги.
— Оля, — начал Михаил примирительным тоном, — мама просто...
— Просто решила всё за нас, — перебила его Ольга. Её голос дрожал от сдерживаемых эмоций. — Как всегда. А мы, как всегда, должны подстроиться. А спросить заранее? Посоветоваться? Или я тут просто прислуга, которая должна готовить комнаты по первому требованию?
Михаил положил ложку и потёр переносицу — жест, который появлялся у него в моменты стресса.
— Ты же знаешь маму. Она... она просто такая. И ей действительно нужно отдохнуть у моря. Врачи посоветовали.
— А мы? Нам не нужно отдыхать? У нас, между прочим, были планы на эти выходные. Или они теперь автоматически отменяются?
Тишина была ей ответом. Ольга знала этот взгляд мужа — виноватый, просящий. Как у нашкодившего мальчишки, который надеется, что мама простит шалость. Только вот она уже устала прощать. Устала быть той, кто всегда должен уступать, понимать, принимать.
— Знаешь что? — она встала из-за стола. — Я пойду готовить комнату для твоей мамы. А ты пока подумай, почему после стольких лет брака мы всё ещё не научились принимать решения вместе.
Уходя на кухню, она услышала тихий вздох мужа и стук ложки о тарелку. Завтра их ждёт новое испытание, и она уже чувствовала, как волны грядущего шторма накатывают на их семейную лодку. Интересно, выдержит ли на этот раз?
Людмила Петровна появилась в их доме следующим днем ровно в полдень, как будто специально выбрала время, когда солнце стояло в зените. Она вошла в квартиру, неся себя, словно королева, — прямая спина, гордо поднятая голова, и взгляд, которым она тут же начала сканировать помещение.
— Боже мой, Миша, почему у вас так темно? — первые слова свекрови прозвучали как приговор. — Эти шторы надо немедленно снять. И что это за безвкусные кактусы на окне? Сноха, неужели нельзя было поставить что-то более... домашнее?
Ольга прикусила губу. Эти кактусы были её гордостью — коллекция, которую она собирала несколько лет. Каждое растение имело свою историю, свой характер. Но для Людмилы Петровны они были просто "безвкусными".
— Мама, давай я покажу тебе твою комнату, — Михаил поспешил подхватить чемодан, пытаясь разрядить обстановку.
— Сначала кухня, — безапелляционно заявила свекровь. — Я с дороги и хочу чаю. Надеюсь, у вас есть нормальный чай, а не эти пакетики?
На кухне началось настоящее столпотворение. Людмила Петровна, едва опустившись на стул, начала командовать:
— Чашки не эти, они слишком простые. У вас должны быть те, которые я подарила на прошлый Новый год. Сноха, где ты их держишь?
— В серванте, — тихо ответила Ольга, чувствуя, как внутри всё сжимается от этого тона.
— В серванте? — свекровь всплеснула руками. — Боже мой, как можно держать чайный сервиз в серванте? Его место в кухонном шкафу, под рукой! Нет-нет, всё здесь нужно переделать.
Не успела Ольга опомниться, как Людмила Петровна уже открывала шкафчики, цокая языком и качая головой:
— Это всё неправильно. Совершенно неправильно! Посуда должна стоять по размеру, от большого к малому. А специи? Почему они разбросаны по всем полкам? Их нужно собрать в одном месте. И эти современные контейнеры... Нет-нет, всё нужно переставить.
Ольга беспомощно наблюдала, как её идеально организованная кухня превращается в хаос. Каждая вещь, которую она годами располагала так, чтобы было удобно именно ей, теперь меняла своё место по воле свекрови.
— Людмила Петровна, может быть... — начала она, но её перебили.
— И эти специи в пакетиках! Неужели нельзя купить нормальные? Миша, ты же помнишь, какие у меня дома были специи? Всё свежемолотое, в красивых баночках...
Вечером, когда Миша ушёл в магазин за "нормальными" специями, Ольга стояла у окна в спальне, глядя на закат. Её кактусы теперь сиротливо жались на подоконнике в ванной — Людмила Петровна настояла на их переселении. "Они портят энергетику дома," — безапелляционно заявила она.
В детской комнате раздавался голос свекрови — она читала сказку пятилетнему Димке. Читала хорошо, с выражением, но... это всегда делала Ольга. Это был их с сыном особенный ритуал. А теперь?
— Мам, а почему не ты читаешь? — донёсся голос сына.
— Потому что бабушка знает много интересных сказок, — ответила Людмила Петровна. — А мама пусть отдохнёт.
Ольга почувствовала, как к горлу подступает ком. "Отдохнёт". Будто она уставала от этих вечерних чтений. Будто это была обязанность, а не самые precious моменты её дня.
Она посмотрела на своё отражение в оконном стекле. Когда это случилось? Когда она превратилась в тень в собственном доме? И сколько ещё это будет продолжаться?
В кухне что-то звякнуло — очередная перестановка продолжалась. Ольга закрыла глаза. Две недели. Им предстоит пережить две недели этого вторжения. Интересно, останется ли после этого что-то от их привычной жизни?
Утро началось с грохота кастрюль на кухне. Ольга вскочила как ужаленная – кто в такую рань? Часы показывали шесть. Сердце ёкнуло – сегодня же дельфинарий! Она специально встала пораньше, чтобы собрать корзинку для пикника. Димка третий день спал в обнимку с рюкзачком, куда сложил "самое важное" – три игрушечных дельфина, печенье для настоящих дельфинов и панамку с якорями.
На кухне хозяйничала Людмила Петровна. В идеально отглаженном халате (кто гладит халат в шесть утра?), с уложенными волосами, она что-то решительно переставляла в шкафчиках.
— Доброе утро, — пробормотала Ольга, пытаясь проскользнуть к плите.
— А, сноха... — Людмила Петровна обернулась с таким видом, будто делала одолжение, замечая её существование. — Ты рано. Я думала, вы все спите до десяти.
"Мы не спим до десяти", — хотела возразить Ольга, но промолчала. Какой смысл? Свекровь всё равно уверена, что знает их жизнь лучше них самих.
— Я сварила овсянку, — с гордостью объявила Людмила Петровна. — Как Миша любит – с изюмом и корицей.
Ольга чуть не фыркнула. Миша ненавидел овсянку ещё со школы, когда мать пичкала его ею каждое утро. Дома он признавался, что один вид овсяной каши вызывает у него спазмы. Но сейчас он будет есть и приговаривать "спасибо, мама, очень вкусно".
— Людмила Петровна, мы сегодня...
— Ах да! — перебила свекровь. — Я всё спланировала. Утром идём на пляж, я давно не плавала. Потом обед – я научу тебя готовить настоящий борщ, а то твой какой-то... современный. А вечером фильм посмотрим, я привезла...
— Нет.
Людмила Петровна осеклась на полуслове:
— Что?
— Нет, — повторила Ольга, удивляясь собственному спокойствию. — У нас другие планы. Мы едем в дельфинарий.
— В дель-фи-на-рий? — по слогам повторила свекровь, будто речь шла о путешествии на Марс. — Глупости какие. Вот в наше время...
— Мамочка! — в кухню влетел взъерошенный Димка. — А я уже все собрал! И печенье для дельфинов, и...
Он затормозил, увидев бабушку. Та стояла, уперев руки в боки – прямо иллюстрация "грозная свекровь" из журнала.
— Дорогой, — начала она медовым голосом. — Бабуля придумала кое-что получше. Мы пойдём...
— Мы едем в дельфинарий, — отрезала Ольга. — Я обещала сыну. И мы поедем.
— Но я специально...
— Нет, — это "нет" вырвалось у Ольги как-то само собой, но прозвучало удивительно твёрдо. — Мы едем смотреть дельфинов. Мы планировали это две недели. Димка ждал. И я не позволю...
Она осеклась, услышав шаги – на кухню вошёл заспанный Миша.
— О, мама, ты уже... — он принюхался. — Овсянка?
Его лицо слегка позеленело, и Ольга не выдержала – прыснула. Потом ещё раз. А потом расхохоталась в голос, глядя на вытянувшиеся лица мужа и свекрови.
— Миш, — выдавила она сквозь смех. — Нам надо поговорить. Прямо сейчас.
И что-то в её голосе, в этой абсурдности момента с овсянкой, в решительном взгляде заставило его кивнуть:
— Пойдём.
Уже выходя из кухни, она услышала радостный голос сына:
— Бабуль, а хочешь, я тебе покажу моих дельфинов? Смотри, этот – главный, его зовут Федя...
И почему-то именно сейчас, глядя на растерянное лицо Людмилы Петровны, слушающей взахлёб тараторящего внука, Ольга поняла: всё будет хорошо. Просто нужно наконец расставить все точки над "и".
Балкон. Их маленькое убежище, где они с Мишей частенько сидели вечерами, когда Димка уже спал. Вот и сейчас они устроились на старом плетёном диванчике, который Ольга притащила с дачи и отреставрировала своими руками. Тогда Людмила Петровна фыркнула: "Что за безвкусица?" А для них этот диванчик стал особенным местом.
Молчание затягивалось. Миша теребил пуговицу на рубашке – привычка с детства, когда нервничал. Ольга смотрела на море вдалеке – полоска синевы между домами казалась размытой в утренней дымке.
— Помнишь, как мы познакомились? — неожиданно для себя начала она.
Миша удивлённо поднял брови:
— При чём тут это?
— При том, что ты тогда впервые в жизни соврал матери. Сказал, что едешь на конференцию, а сам повёз меня на море. Три дня счастья, помнишь?
Он улыбнулся – тепло, как тогда:
— Конечно. Ты объедалась мороженым и обгорела в первый же день.
— А потом твоя мама устроила показательное выступление, узнав правду. "Михаил, я не для того тебя растила..."
— Оль...
— Нет, дай договорить. — Она повернулась к нему, подобрав ноги под себя. — Десять лет, Миш. Десять лет я пытаюсь быть хорошей снохой. Готовлю, как она любит. Терплю, когда она перестраивает наш дом под себя. Улыбаюсь, когда она отчитывает меня при Димке. А знаешь, что самое обидное?
Он молчал, но она видела – слушает. По-настоящему слушает, может быть, впервые за все эти годы.
— Она ведь неплохой человек. Правда. Она любит тебя, любит Димку. Она просто... не видит меня. Для неё я не человек со своими чувствами, привычками, желаниями. Я просто приложение к тебе. "Сноха". Даже имени моего не заслужила.
— Мама просто старой закалки...
— Нет, Миш. — Ольга покачала головой. — Дело не в закалке. А в том, что ты позволяешь ей это. Мы позволяем.
С кухни донёсся звонкий смех Димки – похоже, он всё ещё рассказывал бабушке про своих дельфинов. Ольга помолчала, собираясь с мыслями.
— Знаешь, я вчера полночи не спала, думала. О нас, о ней, обо всём этом... И поняла: так больше нельзя. Я не хочу, чтобы наш сын рос в доме, где его мать – пустое место. Где можно вот так запросто отменить его радость, его планы, потому что бабушка решила иначе.
Миша дёрнулся:
— Ты хочешь, чтобы я выбирал между вами?
— Господи, нет! — Ольга даже рассмеялась от абсурдности предположения. — Я хочу, чтобы ты наконец начал выбирать нас всех. Свою семью – и меня, и Димку, и маму. Но на равных условиях. Без этого... перекоса.
Она встала, подошла к перилам. Утреннее солнце уже припекало, обещая жаркий день.
— У меня есть предложение, — сказала она, не оборачиваясь. — Давай снимем маме квартиру. Тут недалеко, у самого моря. Она сможет отдыхать, как хочет, плавать, гулять. Мы будем приходить в гости, она к нам... Но у каждого будет своё пространство. Своя территория. Как думаешь?
Она замерла, ожидая ответа. Где-то внизу сигналила машина, из соседнего окна доносились звуки утренней зарядки, на кухне Димка что-то взахлёб рассказывал бабушке... Жизнь шла своим чередом, а для них двоих время будто остановилось.
Наконец Миша встал, подошёл сзади, обнял за плечи:
— Знаешь, а ведь ты права. Чёрт возьми, ты абсолютно права.
Она выдохнула, только сейчас поняв, что задерживала дыхание.
— Я поговорю с мамой. Сегодня же. Только...
— Что?
— Давай сначала съездим в дельфинарий? — В его голосе появились знакомые озорные нотки. — А то мелкий нам этого не простит.
Ольга рассмеялась и наконец повернулась к мужу. В его глазах она увидела того самого парня, который когда-то увёз её на море, наплевав на мамины нотации. Кажется, он наконец-то возвращался.
Прошла неделя. Ольга стояла у окна своей кухни, помешивая чай. Кактусы вернулись на подоконник, и утреннее солнце играло в их колючках, расписывая стену причудливыми тенями. На плите снова стоял чайник – простой, эмалированный, её любимый, а не тот пузатый фарфоровый монстр, который навязала свекровь.
Телефонный звонок застал её за этими уютными размышлениями.
— Олечка? — голос Людмилы Петровны звучал непривычно мягко. — Ты не занята?
Ольга улыбнулась. "Олечка" – это что-то новенькое.
— Нет, мам, не занята.
"Мам" тоже было новым – раньше она никогда не решалась так назвать свекровь. Но после того разговора что-то неуловимо изменилось. Будто треснула невидимая стена.
— Зайдёшь ко мне? Я пирог испекла. По маминому рецепту.
Квартира, которую они сняли для Людмилы Петровны, находилась в десяти минутах ходьбы – маленькая, но уютная, с видом на море. Ольга накинула лёгкий жакет и вышла в звенящее летнее утро.
Людмила Петровна встретила её у порога – непривычно растерянная, без обычного царственного вида.
— Проходи... Я тут немного обжилась.
"Немного" было мягко сказано. Ольга с удивлением разглядывала преображённое пространство. Везде – на полках, подоконниках, журнальном столике – стояли фотографии. Она узнавала эти снимки – Миша в детстве, их свадьба, первые шаги Димки... А вот это фото она видела впервые: совсем молодая Людмила Петровна с маленьким Мишей на руках. И столько в этом снимке было любви, столько тепла...
— Присаживайся. — Свекровь засуетилась у стола. — Чай или кофе?
— Чай, если можно.
Они устроились у окна. Море шумело совсем рядом – открытая форточка приносила солёный бриз и крики чаек.
— Знаешь, Оля... — Людмила Петровна помешивала ложечкой в чашке, не поднимая глаз. — Я тут много думала. О нас, о Мише, обо всём... Ты прости меня.
Ольга замерла с чашкой на полпути ко рту.
— Я ведь как лучше хотела. Всегда, всю жизнь – как лучше. Мишу растила одна, всё сама, всё своими руками... Привыкла, что я лучше знаю. А потом он вырос, и...
Она осеклась, провела рукой по скатерти, расправляя несуществующую складку.
— Знаешь, что самое смешное? Я ведь со своей свекровью так же воевала. Всё делала наперекор, всё по-своему. А теперь сама... — Она наконец подняла глаза, и Ольга увидела в них слёзы. — Страшно стало. Вроде только вчера Миша в школу пошёл, а сегодня у него уже сын. Время летит, а я всё не могу отпустить...
— Людмила Петровна...
— Зови меня мама. Если хочешь, конечно.
Они помолчали. За окном проехала машина, просигналила кому-то. Мимо балкона пролетела чайка, крикнула что-то своё, чаячье.
— А пирог правда вкусный, — улыбнулась Ольга, пробуя угощение.
— Бабушкин рецепт. — Людмила Петровна тоже улыбнулась. — Я тебя научу, если хочешь. Не указывая и не командуя, просто... поделюсь.
— С удовольствием.
— И знаешь что? В следующий раз давай возьмём Димку в дельфинарий вместе? Я ведь так и не видела этих его любимых дельфинов.
Ольга посмотрела на свекровь – нет, на маму – и вдруг поняла: всё действительно будет хорошо. Просто нужно было время. И смелость начать разговор.
— Обязательно возьмём. Димка будет счастлив. Он вчера весь вечер рассказывал, как дельфин почти поцеловал его в нос.
— Да ты что! — В глазах Людмилы Петровны зажёгся искренний интерес. — Расскажи!
И Ольга начала рассказывать – про дельфинов, про восторг сына, про то, как Миша чуть не свалился в бассейн, пытаясь сделать идеальное фото... А за окном шумело море, светило солнце, и новый день обещал быть прекрасным. Для всех них.