В квартире матери пахло свежеиспечённым пирогом. Людмила всегда пекла по субботам — традиция, которую она соблюдала уже больше тридцати лет. Андрей помнил этот запах с детства, и обычно он приносил уют и спокойствие, но не сегодня. Сегодня он только усиливал чувство вины, скручивающее желудок в тугой узел.
— Сынок, проходи! — Людмила выглянула из кухни, вытирая руки о фартук. — Ты сегодня один? А где Оксана?
— Она... — Андрей запнулся, проглотив ком в горле. — Она занята сегодня. Дела какие-то.
Он прошёл на кухню, машинально отметив, как постарели обои — те самые, которые они клеили вместе с отцом пятнадцать лет назад. На столе дымился пирог, рядом — заварочный чайник с любимой мамиными ромашками.
— Садись, — Людмила придвинула к сыну чашку. — Что-то случилось? У тебя лицо такое... встревоженное.
Андрей опустился на стул, избегая прямого взгляда матери. Как заговорить о деньгах? Как объяснить, что жена настаивает, требует, не оставляет выбора?
— Мам, я тут подумал... — он сделал глоток чая, обжигаясь. — Помнишь, ты говорила про сбережения? Те, что остались после продажи дачи?
Людмила замерла, не донеся чашку до губ. В её глазах мелькнуло что-то — понимание? разочарование? — но она быстро справилась с собой.
— Помню, конечно, — её голос звучал ровно. — А что?
— Понимаешь, нам с Оксаной... — он запнулся, подбирая слова. — Нам нужно ремонт сделать. В ванной трубы совсем плохие, и кафель отваливается. Может, ты бы могла...
Он не договорил, но Людмила уже всё поняла. Она медленно поставила чашку на стол, разгладила несуществующую складку на скатерти.
— Сынок, — произнесла она после долгой паузы, — а почему именно сейчас? Трубы же не вчера прохудились?
Андрей почувствовал, как краска заливает лицо. Мать всегда умела задавать неудобные вопросы — мягко, без напора, но прямо в цель.
— Просто... накопилось всё, — пробормотал он. — И цены растут постоянно. Лучше сейчас сделать, чем потом дороже выйдет.
Людмила внимательно посмотрела на сына. В её взгляде читалась материнская мудрость, замешанная на лёгкой горечи.
— Знаешь, — сказала она наконец, — давай я подумаю. Такие решения с наскока не принимаются. Да и деньги эти... — она осеклась, словно собираясь сказать что-то ещё, но передумала.
Андрей кивнул, чувствуя одновременно облегчение и стыд. Облегчение — потому что разговор закончился, стыд — потому что понимал: мать видит его насквозь.
— Конечно, мам. Извини, что так внезапно, — он поднялся из-за стола. — Пойду я, наверное. Дела ещё есть.
— Даже пирог не попробуешь? — в голосе Людмилы прозвучала едва заметная обида.
— В следующий раз, — он наклонился, чтобы поцеловать мать в щёку, и запах пирога снова ударил в ноздри, напоминая о детстве, о временах, когда всё было просто и честно.
Уже в дверях он обернулся. Людмила стояла у окна, задумчиво глядя вдаль. В этот момент она показалась ему очень одинокой и какой-то беззащитной. Сердце сжалось от внезапной боли.
— Мам, я...
— Иди, сынок, — она не обернулась. — И передавай привет Оксане.
Андрей вышел, прикрыв за собой дверь. В подъезде пахло сыростью и старыми газетами. Он медленно спускался по лестнице, чувствуя, как внутри растёт противное, мерзкое ощущение предательства. Что он скажет Оксане? Как объяснит, что не смог? И главное — как теперь смотреть матери в глаза?
— И что она сказала? — Оксана стояла у плиты, но ужин явно не был её главной заботой. Подгоревшая картошка распространяла по кухне неприятный запах.
— Сказала, что подумает, — Андрей старался говорить спокойно, хотя внутри всё переворачивалось от этого разговора.
— Подумает? — кастрюля с грохотом опустилась на плиту. — А что тут думать? Деньги лежат мёртвым грузом, а мы живём как в общежитии!
Андрей посмотрел на жену — раскрасневшееся лицо, сбившаяся чёлка, в глазах отчаяние пополам с злостью. Когда-то именно этот характер привлёк его в Оксане — сильная, целеустремлённая, знающая, чего хочет. Но сейчас...
— Оксан, может не надо давить? — он попытался обнять её, но она отстранилась. — Мама просто...
— Мама, мама! — перебила Оксана. — Всё мама! А я кто? Чужой человек? Пять лет вместе живём, а ты до сих пор как мальчик на побегушках! Тебе сорок лет, Андрей! Пора научиться принимать решения!
Её слова били наотмашь. Каждое — как пощёчина. Андрей чувствовал, как внутри поднимается волна раздражения.
— А по-твоему, что я должен сделать? Прийти и потребовать? Это же её деньги!
— Наши! — Оксана развернулась к нему, размахивая лопаткой. — Ты — её сын! Единственный! Кому ещё эти деньги достанутся? А мы живём в квартире с облезлыми обоями и ржавыми трубами!
Андрей прислонился к холодильнику, чувствуя себя зажатым в угол. Перед глазами стояло лицо матери — то, как она смотрела в окно, такая одинокая...
— Я схожу к ней завтра, — слова вырвались сами собой, против воли.
Оксана мгновенно изменилась в лице.
— Правда? — она подошла ближе, положила руки ему на плечи. — Андрюш, ты только скажи ей твёрдо. Это ведь для семьи, для нашего будущего.
Он кивнул, не в силах произнести ни слова. Ужин прошёл в молчании — подгоревшая картошка, остывший чай, каждый погружен в свои мысли.
На следующий день он снова стоял у маминой двери. Цветочные обои в подъезде выцвели ещё сильнее, чем вчера. Или ему только казалось?
— Андрюша? — Людмила открыла дверь, и что-то в её взгляде изменилось, когда она увидела сына. — Опять один?
— Мам, нам надо поговорить.
Она молча пропустила его в квартиру. В этот раз не пахло пирогами — только привычной валерьянкой и немного пылью.
— Присядь, — Людмила указала на кухонный стул. — Чай будешь?
— Нет, мам, я... — он сглотнул. — Насчёт тех денег...
— А я как раз думала об этом, — перебила его мать. Она села напротив, сложив руки на столе. — Скажи, сынок, а почему Оксана сама не приходит? Боится со свекровью разговаривать?
Вопрос застал его врасплох. Он почувствовал, как по спине потёк холодный пот.
— При чём тут Оксана? Это я решил...
— Не ври матери, — голос Людмилы стал жёстче. — Я тебя вырастила, каждый твой взгляд знаю. Это не твои слова, не твои желания. Ты никогда не умел врать, сынок. И слава богу.
Андрей опустил глаза. Во рту пересохло.
— Мам, правда нужны деньги. На ремонт...
— А ты знаешь, откуда эти деньги? — спросила она вдруг. — Хочешь, расскажу?
Он поднял глаза и увидел в её взгляде такую боль, что сердце сжалось. Может, стоило уйти прямо сейчас? Но ноги словно приросли к полу, а Людмила уже начала говорить, и каждое её слово ложилось на плечи тяжёлым грузом вины и стыда...
— Проходите, — Людмила распахнула дверь. — Я борщ приготовила, как ты любишь, Андрюша. И пирожки с капустой.
Оксана переступила порог, держа в руках коробку конфет. На лице — дежурная улыбка, но глаза бегают, выдавая нервозность.
— Спасибо, что пригласили, Людмила Петровна.
— Что ж свекровь не приглашать? — в голосе Людмилы промелькнула едва уловимая ирония. — Семья всё-таки.
Андрей почувствовал, как напряглась Оксана. Он легонько сжал её руку — держись, всё будет хорошо.
За столом сначала говорили о погоде, о работе, о новостях. Людмила разливала борщ, подкладывала пирожки, как будто не замечая витающего в воздухе напряжения.
— А помнишь, Андрюша, — вдруг сказала она, разливая чай, — как вы с Сашенькой любили эти пирожки?
— С Сашенькой? — переспросила Оксана.
Андрей замер с поднесённой ко рту ложкой. Это имя в их доме не произносили уже много лет.
— Да, с братом его младшим, — Людмила поставила чайник и села, расправляя складки на скатерти. — Ты же знаешь, что у Андрея был брат?
Оксана растерянно посмотрела на мужа.
— Нет, он... не рассказывал.
— Конечно, не рассказывал, — Людмила вздохнула. — Тяжело ему об этом говорить. Сашенька у нас особенным был. С синдромом Дауна родился.
В кухне повисла тишина, только тикали часы на стене — те самые, старые, с кукушкой.
— Врачи говорили — откажитесь, в интернат отдайте. А как отказаться? Родная кровь. Мы с отцом решили — справимся. И справлялись. Сашенька такой солнечный был, добрый. Андрюша его обожал, защищал всегда...
Людмила достала из серванта старый альбом. На выцветших фотографиях — семья: маленький Андрей обнимает пухленького мальчика с характерными чертами лица. Оба смеются.
— А потом отец умер. Инфаркт. И мы остались втроём. Андрюша уже в институте учился, а я с Сашенькой... — она перевернула страницу. — Тяжело было, но мы справлялись. А потом...
Её голос дрогнул. Андрей накрыл ладонью её руку.
— Мам, не надо...
— Надо, сынок. Пусть Оксана знает. Пусть поймёт... — Людмила промокнула глаза уголком платка. — Воспаление лёгких. Обычное воспаление лёгких. У таких детей, как Саша, иммунитет слабый. Три дня — и всё. Будто солнце погасло.
Оксана сидела, опустив глаза. Её пальцы нервно теребили салфетку.
— Дачу я потом продала. Не могла там больше находиться — Сашенька так любил на даче бывать, цветы поливать... А деньги эти... — Людмила посмотрела прямо на Оксану. — Я хочу центр поддержки для особенных детей помочь открыть. Там, где Сашенька занимался. У них помещение есть, а на ремонт не хватает. Чтобы другие дети могли учиться, развиваться. Чтобы у их родителей была поддержка.
За окном начало темнеть. В комнате сгустились тени, только старая лампа над столом освещала лица.
— Людмила Петровна, я... — Оксана запнулась, её голос звучал глухо. — Простите меня. Я не знала...
— Теперь знаешь, — просто ответила Людмила. — Чай остыл. Давайте я свежий заварю.
Она поднялась из-за стола, а Андрей смотрел на фотографии и чувствовал, как к горлу подступают слёзы. Сашенька... Как он мог забыть? Как мог позволить деньгам затмить память о брате?
Домой возвращались молча. В машине только шуршали шины по мокрому асфальту — начался дождь. Оксана смотрела в окно, Андрей сосредоточенно вёл машину, но мысли его были далеко.
В квартире тоже молчали. Оксана механически помыла посуду, Андрей включил телевизор, но не вслушивался в слова диктора. Наконец он выключил звук и повернулся к жене.
— Нам надо поговорить.
Оксана кивнула, вытирая руки полотенцем. Села рядом, но не смотрела в глаза.
— Я больше не буду просить у мамы денег, — твёрдо сказал Андрей. — Никогда. И тебя прошу — не дави на меня в этом вопросе.
— Я не знала... — почти шёпотом произнесла Оксана. — Про брата, про всё это...
— Дело не только в этом, — Андрей покачал головой. — Я понял сегодня кое-что важное. Мы с тобой... мы всё время говорим о ремонте, о деньгах, о бытовых проблемах. А что действительно ценно?
Он замолчал, подбирая слова. За окном усилился дождь, капли барабанили по карнизу.
— Знаешь, когда Сашенька болел в последний раз, я не приехал его навестить. Был занят, работа, встречи... Всё казалось таким важным. А потом стало поздно.
Оксана подняла глаза — в них блестели слёзы.
— Прости меня. Я была такой эгоисткой...
Зазвонил телефон — мамин номер на экране.
— Да, мам?
— Андрюша, — голос Людмилы звучал мягко. — Я подумала... Если вам правда нужна помощь с ремонтом — я помогу. Но давайте по-честному. Приходите вместе, обсудим, что действительно необходимо. И... может, вы со мной в центр съездите? Посмотрите, какая помощь там нужна?
Андрей почувствовал, как к горлу подступает ком.
— Спасибо, мам. Мы обязательно приедем. Но знаешь... с ремонтом мы как-нибудь сами справимся.
— Сами так сами, — в её голосе послышалась улыбка. — Я в вас верю.
Он положил трубку и посмотрел на жену. Оксана придвинулась ближе, положила голову ему на плечо.
— Знаешь, — сказала она тихо, — я тут подумала... Может, возьмём в центре шефство над какой-нибудь семьёй? Будем помогать, чем сможем?
За окном постепенно утихал дождь. В комнате было темно, но им не хотелось включать свет. Иногда темнота помогает увидеть главное.
— Я люблю тебя, — шепнул Андрей, обнимая жену. — И знаешь... я горжусь тобой.
Где-то в глубине души он чувствовал: Сашенька бы их одобрил. Он всегда умел радоваться, когда люди становились лучше.