– Оксана, немедленно зайди в дом! – голос Веры Павловны дрожал от волнения. – Ты же вся дрожишь!
– Знаешь, Вера... – Оксана Николаевна провела рукой по мокрым от дождя волосам, не двигаясь с места. – А ведь он тоже сидел здесь. В тот последний вечер. Прямо на этой скамейке...
Вера Павловна замерла. Тридцать лет прошло, а она до сих пор помнила тот вечер, словно это было вчера. Александр тогда тоже сидел под дождем, такой же бледный и отрешённый, как сейчас его вдова.
– Я тогда спросила его – что случилось? – Оксана Николаевна говорила тихо, почти шёпотом. – А он улыбнулся и сказал: "Просто слушаю дождь. Он поёт колыбельную". Представляешь? А я... я даже не поняла тогда...
Она крепче прижала к груди старую картонную коробку. Вера Павловна молча опустилась рядом, не обращая внимания на мокрую скамейку. История, которую она хранила все эти годы, жгла карман фартука вместе с пожелтевшим конвертом.
– Сегодня утром пришло это, – Оксана Николаевна достала из кармана смятый листок. – От Алины. Первое письмо за пятнадцать лет...
Тридцать лет назад
– Папочка, смотри! – пятилетняя Алина прыгала по лужам в своих новеньких красных сапожках. – Я тоже умею петь, как дождик!
Александр наблюдал за дочерью, привалившись к дереву. Голова раскалывалась от боли, но он улыбался, доставая маленький диктофон.
– Спой мне, солнышко. Я запишу твою песенку про дождик.
– Прямо сейчас? – девочка захлопала в ладоши.
– А почему бы и нет? – он подмигнул дочери. – Самые лучшие песни рождаются спонтанно.
– Что значит "спонтанно"? – Алина нахмурила бровки.
– Это значит – неожиданно. Когда сердце само начинает петь.
Он не сказал ей, что каждая такая запись – это его способ оставить частичку себя. Способ быть рядом, даже когда его не станет...
Наши дни
– "Мама, – Оксана Николаевна развернула письмо дрожащими руками. – Я нашла старый папин дневник. Там есть вещи, которые мы обе должны знать. Приезжай завтра к нашей скамейке. К той самой, где папа пел мне колыбельные..."
– Я сижу здесь с утра, – она невесело усмехнулась. – Как дура, с этой коробкой. А её всё нет...
– Она приедет, – твёрдо сказала Вера Павловна. – Должна приехать.
– Знаешь, что самое страшное? – Оксана Николаевна провела рукой по влажной крышке коробки. – Я даже не помню, когда в последний раз слушала эти записи. Всё откладывала, откладывала... А потом Алина нашла те бумаги, и...
Она замолчала, глядя куда-то вдаль. Вера Павловна знала этот взгляд – так смотрят люди, когда прошлое становится слишком тяжёлым грузом.
Пятнадцать лет назад
– Как ты могла?! – голос Алины срывался на крик. – Как ты могла делать вид, что всё в порядке?!
– О чём ты говоришь? – Оксана растерянно смотрела на дочь, мечущуюся по комнате. – Алиночка, успокойся...
– Не смей! – Алина резко развернулась, сжимая в руках какие-то бумаги. – Не смей называть меня так! Ты не имеешь права!
– Что это? Что там написано?
– Правда! – Алина швырнула бумаги на стол. – Правда о том, почему папа... почему он...
Она не смогла договорить, разрыдавшись. А Оксана смотрела на рассыпавшиеся по столу листы, и мир вокруг неё начинал рушиться.
Медицинское заключение. Диагноз. Прогноз – "неблагоприятный"... Дата – за три месяца до смерти Александра.
Наши дни
– Я тогда не знала, Вера, – голос Оксаны Николаевны дрогнул. – Клянусь тебе, не знала про диагноз. Он ничего не говорил... А я была такой слепой. Такой глупой...
Вера Павловна достала из кармана фартука сложенный вчетверо лист бумаги:
– Возможно, пришло время прочитать и это.
– Что это? – Оксана Николаевна непонимающе посмотрела на соседку.
– Письмо. От Саши. Он просил передать... когда придёт время.
Тридцать лет назад
– Вера Павловна, присядьте, – Александр выглядел измученным. – Мне нужна ваша помощь.
Они сидели на кухне у Веры Павловны. За окном шумел дождь – тот самый дождь, под которым он будет сидеть через неделю, в свой последний вечер.
– Что случилось, Сашенька? Ты какой-то бледный...
– Я умираю, – он сказал это просто, без драмы. – Опухоль мозга. Неоперабельная.
– Господи! – Вера Павловна схватилась за сердце. – Но лечение...
– Бесполезно, – он покачал головой. – Я уже все проанализировал, проконсультировался. Осталось несколько месяцев, максимум полгода.
– А Оксана знает?
– Нет. И не узнает, – он достал конверт. – Поэтому мне нужна ваша помощь.
Наши дни
Оксана Николаевна развернула письмо. Почерк мужа, такой родной, такой знакомый...
"Любимая моя Оксана!
Когда ты будешь читать это письмо, меня уже давно не будет рядом. Прости меня за молчание, за то, что не сказал правду. Я не хотел, чтобы последние месяцы нашей жизни превратились в ожидание неизбежного. Не хотел видеть страх в твоих глазах, слёзы нашей девочки...
Я записывал колыбельные не просто так. В каждой из них – послание. Код, который ты сможешь разгадать, только когда будешь готова. Первые буквы каждого куплета сложатся в слова. Я зашифровал в них всё, что хотел вам сказать, но не мог произнести вслух...
Знаешь, что самое страшное в смерти? Не боль, не страх перед неизвестностью. Самое страшное – это понимание, что я не увижу, как растёт наша девочка. Не смогу защитить вас, быть рядом..."
Оксана Николаевна не смогла читать дальше – слёзы застилали глаза.
Тридцать лет назад
– Доченька, спой со мной, – Александр настраивал магнитофон. – Помнишь нашу любимую?
– Про звёздочку? – Алина забралась к нему на колени.
– Да, солнышко. Про звёздочку.
Он нажал кнопку записи:
"Ласковый свет звезды далёкой, Юной мечтой летит в окно. Будет он с нами ночью тёмной, Лучиком света всё равно..."
Каждое слово, каждая буква – послание любви, зашифрованное в простой детской песенке.
Наши дни
– Боже мой, – прошептала Оксана Николаевна, вглядываясь в названия кассет. – Как я раньше не замечала? "Любимой дочке", "Юной принцессе", "Бабочка-красавица"... Первые буквы названий...
– Что там? – тихо спросила Вера Павловна.
– "Люблю вас", – голос Оксаны Николаевны дрогнул. – Даже в этом... Даже в названиях кассет он оставил послание.
Она достала первую кассету, руки дрожали:
– У тебя случайно нет...
– Есть, – Вера Павловна достала из сумки старенький кассетный плеер. – Я знала, что он понадобится.
Звук шагов заставил их обернуться. По дорожке к скамейке шла высокая молодая женщина. В руках она держала потрёпанный блокнот в кожаной обложке.
– Здравствуй, мама, – голос Алины звучал хрипло, словно она долго плакала.
Оксана Николаевна замерла, боясь пошевелиться. Пятнадцать лет... Пятнадцать долгих лет она ждала этой встречи.
– Алиночка...
– Подожди, – Алина подняла руку. – Сначала ты должна кое-что услышать.
Она достала из сумки свой плеер:
– Я нашла это в папином дневнике. Последняя запись. Та, которую он сделал в ночь перед... – она запнулась. – В общем, послушай.
Тридцать лет назад, последняя ночь
Александр сидел в своём кабинете, перебирая кассеты. Голова раскалывалась от боли, но он должен был закончить. Должен был оставить последнее послание.
– Любимые мои, – его голос на записи звучал устало, но твёрдо. – Если вы слушаете это, значит, пришло время узнать правду. Всю правду.
Он помолчал, собираясь с мыслями:
– Оксана, любовь моя... Прости, что не сказал тебе о болезни. Я не мог. Не мог видеть, как ты будешь страдать, как будешь пытаться спасти меня, когда спасения уже нет. Ты всегда была сильнее меня. Всегда боролась до конца. А я... я выбрал уйти по-своему.
Новая пауза, слышно тяжёлое дыхание:
– Алиночка, доченька... Когда ты вырастешь, не вини маму. Она не знала. Это был мой выбор – сохранить наши последние дни светлыми. Без больниц, без слёз, без отчаяния. Я хотел, чтобы вы запомнили меня другим. Живым. Поющим колыбельные...
Наши дни
Алина выключила запись. Её руки дрожали:
– Это ещё не всё, мама. В дневнике... Там были ноты. Ты знала, что он писал музыку к нашим колыбельным?
Оксана Николаевна покачала головой:
– Он никогда не показывал...
– Потому что это был его последний подарок. Нам обеим.
Алина открыла блокнот:
– Смотри. Это партитура. Колыбельная, которую он написал.
На пожелтевших страницах его почерком были выведены ноты и текст:
"Когда умолкнут все слова, Останется лишь музыка души. Любовь сильнее тишины, Я с вами буду до зари..."
– Это не просто колыбельная, мама, – Алина перевернула страницу. – Смотри на даты. Он писал её последние полгода. Каждый куплет – как прощальное письмо.
Оксана Николаевна вглядывалась в знакомый почерк мужа. Как она могла не заметить? Вот здесь строчки уже дрожат – видимо, от боли. А тут – клякса от упавшей слезы...
– Я нашла и это, – Алина достала ещё один конверт. – В самом конце дневника. Письмо, адресованное нам обеим.
Тридцать лет назад
– Папа, а почему звёздочка в песне грустная? – Алина сидела на коленях у отца, глядя в окно на ночное небо.
– Она не грустная, солнышко, – Александр гладил дочку по голове. – Она просто далеко. Но её свет всё равно доходит до нас.
– Как это?
– Понимаешь, даже когда кажется, что звезда погасла, её свет продолжает путешествовать. Он может идти годами, десятилетиями... И однажды, когда мы уже забыли о самой звезде, её свет вдруг находит нас.
Он не сказал дочери, что думал в тот момент о себе. О своих песнях, которые, как свет погасшей звезды, однажды дойдут до них...
Наши дни
"Мои любимые,
Если вы читаете это письмо, значит, пришло время узнать всю правду. Не только о моей болезни, но и о том, почему я выбрал уйти именно так.
Оксана, радость моя... Помнишь, как мы познакомились? Ты репетировала Шопена в пустом классе музыкальной школы. Я услышал музыку и замер за дверью, боясь пошевелиться. А потом ты заметила меня и рассмеялась: "Если хотите послушать, входите. Музыка не любит одиночества".
Ты была права. Музыка не любит одиночества. Поэтому я оставил вам эти записи. В каждой из них – часть моей души, часть той музыки, что звучала во мне, когда я смотрел на вас.
Алиночка, когда я узнал о диагнозе, первой мыслью было – как я смогу оставить тебя? Кто будет петь тебе колыбельные? Кто будет защищать тебя от грозы и дождя? А потом я понял – музыка. Она станет мостом между нами, даже когда меня не станет..."
Оксана Николаевна не могла читать дальше – слёзы застилали глаза. Алина тоже плакала, прижимая к груди отцовский дневник.
– Теперь ты понимаешь, мама? – тихо спросила она. – Почему он записывал каждую колыбельную? Каждую песню?
– Он строил мост, – прошептала Оксана Николаевна. – Мост через время...
Вера Павловна, молча наблюдавшая за их разговором, вдруг встала:
– Подождите. Есть кое-что ещё.
Она достала из кармана фартука ещё один конверт:
– Саша просил отдать это, только если вы будете вместе. Если поймёте...
Тридцать лет назад, за день до трагедии
– Вера Павловна, – Александр стоял на пороге её квартиры, бледный как полотно. – Это последняя просьба.
– Сашенька, может всё-таки скажешь Оксане? – она со страхом смотрела на соседа. – Вместе легче...
– Нет, – он покачал головой. – Я всё решил. Но есть кое-что... – он протянул ей конверт. – Здесь ключ. От банковской ячейки. Я оставил там кое-что для них. Но они должны получить это только вместе. Только когда будут готовы...
Наши дни
Оксана Николаевна дрожащими руками открыла конверт. Внутри действительно лежал ключ и записка с адресом банка.
– Это в центре города, – тихо сказала Алина. – Минут сорок отсюда...
Они переглянулись. Вера Павловна улыбнулась:
– Поезжайте. Я присмотрю за вашими вещами.
В банке
Служащий провёл их в хранилище. Ячейка оказалась небольшой, но когда они открыли её...
– Боже мой, – выдохнула Оксана Николаевна.
Внутри лежала музыкальная шкатулка. Старинная, инкрустированная перламутром. На крышке была выгравирована надпись: "Моим любимым звёздочкам".
– Папина шкатулка, – прошептала Алина. – Я помню... Он никому не разрешал её открывать.
Оксана Николаевна осторожно подняла крышку. Внутри, кроме механизма, лежал ещё один конверт и маленькая кассета.
"Любимые мои,
Если вы нашли это письмо, значит, вы до сих пор вместе, оберегаете друг друга. Значит, музыка выполнила свою задачу – она соединила вас, как я и надеялся.
В этой шкатулке – моё последнее послание для вас. Особенная колыбельная. Я записал её за неделю до ухода, когда уже знал, что времени осталось совсем мало.
Но главное не в записи. Главное – в механизме шкатулки. Я модифицировал его. Он играет мелодию, которую я написал специально для вас. Мелодию, в которой зашифрованы все мои чувства, все слова, которые я не успел сказать..."
Алина осторожно завела механизм. Полилась нежная мелодия – незнакомая и в то же время удивительно родная.
– Это... – Оксана Николаевна замерла. – Это же...
– Что, мама? – Алина подняла на неё глаза.
– Это мелодия из моего любимого концерта Шопена. Помнишь, я рассказывала? Тот самый, что я играла, когда мы с папой познакомились... Но он изменил её. Превратил в колыбельную...
Они слушали музыку, держась за руки. В простой мелодии переплетались знакомые мотивы – колыбельная, которую Оксана пела дочери, первый концерт Шопена, детские песенки, которые так любила маленькая Алина...
Тридцать лет назад, последняя ночь
– Я так устал, – Александр сидел в своём кабинете, глядя на разложенные перед ним бумаги. Голова раскалывалась от боли. – Но нужно закончить. Должен успеть...
Он достал последнюю кассету. Нажал кнопку записи:
"Любимые мои. Это последняя запись. Последняя колыбельная. Знаете, говорят, что перед смертью человек видит всю свою жизнь. Но я вижу не прошлое. Я вижу будущее. Вижу, как вы находите эти записи. Как слушаете их вместе. Как плачете и смеётесь, вспоминая...
Я вижу, как ты выросла, Алиночка. Какой красивой женщиной стала. Вижу твои успехи, твои победы... Вижу твои слёзы и обиды. Прости меня за них.
Оксана, любовь моя... Я вижу твоё одиночество. Твою боль. Прости, что оставил тебя нести этот груз. Но я знаю – ты справишься. Ты всегда была сильнее меня.
А ещё я вижу... вижу, как музыка соединяет нас снова. Как мои колыбельные становятся мостом через годы боли и непонимания...
Помните – я всегда с вами. В каждой ноте, в каждом аккорде. В шуме дождя и в мерцании звёзд. В колыбельных, которые будут петь моим внукам..."
Наши дни
– У тебя правда есть дочь? – тихо спросила Оксана Николаевна, когда они вышли из банка.
– Да, – Алина слабо улыбнулась. – Александра. Ей пять. Как мне тогда было...
– Можно... можно мне когда-нибудь увидеть её?
Алина остановилась. Посмотрела на мать долгим взглядом:
– Она ждёт нас. Дома. Я рассказывала ей о бабушке. О дедушке. О музыке...
– Правда? – голос Оксаны Николаевны дрогнул.
– Правда. И знаешь... – Алина достала телефон, открыла фотографию. – Она тоже любит петь колыбельные своим куклам.
На экране улыбалась маленькая девочка – точная копия маленькой Алины. Те же глаза, тот же ровный носик...
Вечер того же дня
– Бабушка, а это правда была дедушкина шкатулка? – маленькая Александра с восторгом разглядывала перламутровые узоры.
– Правда, солнышко, – Алина погладила дочь по голове. – Твой дедушка оставил её для нас.
– А можно её завести? – девочка с надеждой посмотрела на мать.
Оксана Николаевна осторожно взяла шкатулку:
– Конечно, можно. Только сначала... – она достала старый плеер. – Давайте послушаем ещё кое-что.
Она вставила последнюю кассету. Из динамика полился знакомый голос:
"А эту колыбельную я пою для своих будущих внуков. Для тех, кого я никогда не увижу, но которых уже люблю всем сердцем..."
Маленькая Александра затаила дыхание, слушая голос дедушки, которого никогда не знала. А потом тихонько подпевала колыбельной – той самой, которую когда-то пела её мама, которую когда-то пела её бабушка, которую сочинил её дедушка...
– А можно теперь шкатулку? – прошептала девочка, когда запись закончилась.
Оксана Николаевна осторожно завела механизм. Мелодия полилась в вечерний воздух – та самая, в которой переплелись все их истории, все их песни, вся их любовь.
– Знаешь, мама, – тихо сказала Алина, глядя, как дочь завороженно слушает музыку, – я ведь тоже записываю колыбельные для Сашеньки. На телефон... Теперь понимаю, почему папа это делал.
– Почему? – Оксана Николаевна посмотрела на дочь.
– Потому что музыка сильнее времени. Сильнее смерти. Сильнее обид и непонимания... – Алина прижалась к матери. – Папа знал это. Поэтому и оставил нам свои песни. Чтобы мы нашли друг друга снова.
Маленькая Саша уже засыпала, положив голову на колени бабушки. А из шкатулки всё лилась и лилась мелодия – колыбельная, соединившая три поколения, три судьбы, три сердца.
За окном начинался дождь – точно такой же, как тридцать лет назад. Но теперь его шум не казался грустным. Он словно подпевал старой шкатулке, дополняя мелодию, которую когда-то написал Александр для своих любимых.
– Мама, – Алина вдруг выпрямилась. – А ведь сегодня... сегодня день его рождения.
– Знаю, – Оксана Николаевна улыбнулась сквозь слёзы. –Он будто всё рассчитал. Каждую ноту, каждое слово, каждую дату... Он верил, что мы поймём. Что найдём друг друга.
– И свет его звезды всё-таки дошёл до нас, – прошептала Алина, вспоминая тот давний разговор с отцом о звёздах.
Они сидели в полумраке, слушая музыку шкатулки, шум дождя и тихое дыхание спящей Александры. Где-то в глубине дома тикали часы, отсчитывая новое время – время, когда все тайны раскрыты, все обиды прощены, все колыбельные спеты...
А в старой шкатулке, под механизмом лежала ещё одна записка, которую они найдут позже. Всего несколько слов, написанных знакомым почерком:
"Пока звучит музыка – мы живы. Пока поются колыбельные – мы любим. А пока мы любим – я с вами. Всегда."