Вечерний свет мягко струился сквозь тюлевые занавески, создавая причудливые тени на страницах книги. Нина любила это время дня — когда солнце уже клонилось к закату, но ещё дарило достаточно света для чтения без настольной лампы. В такие минуты она особенно ценила свою комнату, небольшую, но уютную, где каждая вещь хранила частичку её жизни: старое кресло, купленное ещё при муже, полка с фотографиями, где улыбались дети и внуки, вязаный плед — подарок покойной подруги.
Стук в дверь прозвучал так неожиданно, что Нина вздрогнула, выронив закладку. Впрочем, никто и не ждал её ответа — дверь тут же открылась, и на пороге появилась Марина, её невестка. В руках она держала чашку кофе, от которой поднимался тонкий аромат корицы. Улыбка на лице Марины казалась приклеенной — Нина за пятнадцать лет совместной жизни научилась различать все оттенки её настроения.
— Решила к вам заглянуть, — произнесла Марина, присаживаясь на краешек кровати. — Вы как всегда читаете?
Нина кивнула, машинально заложив страницу пальцем. Что-то в голосе невестки заставило её насторожиться.
— Знаете, мама, — Марина отпила кофе, словно собираясь с мыслями, — я тут подумала... На кухне вам будет намного уютнее.
Слова повисли в воздухе, как капли росы на паутине. Нина почувствовала, как внутри всё сжалось. Она медленно положила книгу на колени, расправила несуществующую складку на обложке.
— Уютнее? — переспросила она, стараясь, чтобы голос звучал ровно.
— Конечно! — Марина оживилась, будто не замечая изменившегося настроения свекрови. — Подумайте сами: всё под рукой — и чайник, и холодильник. Не нужно бегать туда-сюда за каждой мелочью. Да и телевизор там есть — сможете смотреть свои сериалы, пока готовите.
Нина смотрела на невестку и видела, как та, увлёкшись, рисует картину якобы комфортной жизни на кухне. Каждое слово било точно в цель, напоминая: ты здесь лишняя, ты мешаешь, твоё место — где-то на периферии семейной жизни.
— И правда, — тихо произнесла Нина, сцепив пальцы так, что побелели костяшки. — Очень удобно.
Она заставила себя улыбнуться, хотя внутри всё кричало от обиды и унижения. Но разве могла она сказать что-то против? Разве могла нарушить хрупкий мир в семье сына? Ведь именно ради этого мира она всегда шла на уступки, глотала обиды, молчала, когда хотелось кричать.
Марина просияла, явно довольная лёгкой победой.
— Вот и славно! Можем начать переезд хоть завтра. Я помогу с вещами.
Она поднялась, оставив недопитый кофе на тумбочке. У двери обернулась:
— Я так рада, что вы всё понимаете, мама.
Когда дверь за невесткой закрылась, Нина ещё долго сидела неподвижно, глядя на закатное солнце. Тени в комнате сгустились, словно сочувствуя её печали. Книга соскользнула с колен, глухо ударившись об пол, но Нина даже не шелохнулась. В голове крутилась одна мысль: "Как же так? Когда я стала настолько лишней в собственном доме?"
Старая картонная коробка прогибалась под тяжестью книг. Нина осторожно складывала в неё свою библиотеку — том за томом, будто прощаясь с каждой книгой. Потёртый томик Ахматовой, зачитанный до дыр "Тихий Дон", любимые детективы — эти молчаливые друзья теперь отправятся вместе с ней в изгнание на кухню.
— Мам, может, часть книг на антресоли? — Олег заглянул в комнату, неловко переминаясь с ноги на ногу. — На кухне же места немного...
Нина только покачала голова, бережно заворачивая в газету фотографию мужа. С антресолей эти книги уже никогда не спустятся, она это понимала.
За стеной раздавался энергичный голос Марины:
— Здесь поставим письменный стол для Димки, там шкаф передвинем. Представляешь, как просторно станет?
Нина сжала губы. Димка, её внук, ещё вчера забегал к бабушке делать уроки, устраивался в старом кресле с учебниками. Теперь здесь будет его комната. А кресло... кресло придётся выбросить — на кухне для него точно нет места.
К вечеру переезд был закончен. Нина сидела на раскладушке, втиснутой между холодильником и кухонным столом. Сверху давила полка с кастрюлями, а в углу громоздилась стопка коробок с её вещами. Пахло борщом, который Марина готовила к ужину, — теперь этот запах будет преследовать её постоянно, впитываться в одежду, книги, волосы.
— Ба, я спать хочу, — Катюшка, младшая внучка, заглянула на кухню в пижаме с медвежатами.
— Марина! — тут же отозвалась Нина. — Катя спать собралась.
— Идём-идём, солнышко, — Марина подхватила дочку на руки. — Только давай не будем мешать бабушке, ей ведь тоже нужен отдых.
"Не будем мешать..." — эхом отозвалось в голове Нины. Теперь она сама стала помехой в доме, который когда-то построила вместе с мужем, где вырастила сына, где каждый угол помнил звонкий детский смех и тёплые семейные вечера.
На следующее утро, спускаясь за хлебом, она столкнулась с Людмилой с четвёртого этажа. Они дружили больше двадцати лет, с тех пор как обе овдовели.
— Ниночка, что с тобой? — всплеснула руками Людмила, увидев осунувшееся лицо подруги. — На тебе лица нет!
— Спина немного побаливает, — Нина попыталась улыбнуться. — Знаешь, на раскладушке не очень-то...
— На какой ещё раскладушке?
И Нина, сама от себя не ожидая, вдруг рассказала всё: и про разговор с Мариной, и про переезд на кухню, и про книги в коробках, и про кресло, которое увезли на помойку.
— Да они что, совсем с ума сошли?! — Людмила от возмущения даже присела на ступеньку. — Родную мать — и на кухню! Они хоть понимают, как тебе там?
— Тише, Люда, — Нина испуганно оглянулась на лестничный пролёт. — Всё нормально, правда. Марина говорит, так даже удобнее...
— Удобнее?! — Людмила фыркнула. — Удобнее ей! А то, что ты всю жизнь на них положила, это как? Квартиру свою отдала, пенсию на внуков тратишь... Нет, Нина, нельзя так. Нельзя позволять садиться себе на шею!
Нина молчала, комкая в руках платок. В груди что-то болезненно ворочалось, будто просыпаясь от долгой спячки. Может быть, это была та самая обида, которую она так старательно прятала всё это время? Или достоинство, которое она разучилась защищать?
Вечером, лёжа на узкой раскладушке и слушая мерное гудение холодильника, Нина впервые за долгое время позволила себе заплакать. Слёзы катились по щекам, а она всё думала о словах Людмилы, о своей жизни, о том, как незаметно превратилась из хозяйки дома в нежеланную гостью. И где-то в глубине души начинало зреть решение — то самое, которое заставит всех увидеть в ней не только удобную бабушку, но и человека, имеющего право на уважение и достойную жизнь.
В этот вечер ужин затянулся дольше обычного. Нина сидела на своём привычном месте у края стола, рассеянно размешивая давно остывший борщ. Привкус металла от ложки раздражал — раньше у неё были любимые деревянные приборы, но они остались где-то в коробках.
— Дим, не горбись, — в голосе Марины звучали медовые нотки. — Расскажи лучше, как тебе в новой комнате занимается?
Внук что-то буркнул в тарелку, не поднимая глаз.
— Зато теперь у каждого своё пространство, — продолжала Марина, намазывая масло на хлеб. — Правда, мама?
Ложка звякнула о край тарелки. Нина подняла голову и встретилась взглядом с невесткой. В горле встал ком — не то от обиды, не то от злости.
— Своё пространство? — тихо переспросила она. — На кухне?
— Ну что вы начинаете... — Марина закатила глаза. — Мы же договорились.
— Нет, Мариночка. Это ты договорилась. Сама с собой.
Олег замер с вилкой в руке. Катя перестала болтать ногами под столом.
— Знаешь, сколько лет я прожила в той комнате? — Нина сложила руки на столе, как делала когда-то на педсоветах. — Двадцать семь. Твой муж там вырос. Твои дети ползали по тому полу...
— Мам, может не сейчас? — Олег дёрнул плечом. — Дети же...
— А когда, сынок? Когда мне можно будет сказать, что я думаю? Когда меня на балкон переселят?
— Да что вы придумываете! — вспыхнула Марина. — Мы же как лучше хотели! Вам и правда удобнее...
— Кому удобнее? — Нина качнула головой. — Тебе удобнее, Марина. Тебе. А мне удобно знаешь где? В моей комнате. Где моё кресло стояло, книги мои лежали. Где я могла спокойно отдохнуть, а не просыпаться в шесть утра от звона сковородок.
Марина побледнела. Олег смотрел в тарелку, будто надеялся найти там ответы.
— Я ведь всё для вас, — голос Нины дрогнул. — Квартиру вам отписала, пенсию на внуков трачу... Думала, семья же. А выходит — лишний человек в доме.
— Бабуль... — Димка вдруг поднял голову. — Я не хотел твою комнату. Честно.
— Знаю, родной, — Нина через силу улыбнулась. — Ты тут ни при чём.
Она встала из-за стола. Ноги дрожали, но держали.
— Вот что я вам скажу, — она обвела взглядом притихшую семью. — Я всю жизнь по правилам жила. Детей учила добру, справедливости. А сейчас смотрю и думаю — может, зря? Может, надо было учить, как за себя постоять?
— Мама... — начал было Олег.
— Нет, сынок. Дай договорить. Я не на кухне жить хочу. Я человеком хочу быть, а не вещью в углу. Понимаешь?
В наступившей тишине было слышно, как капает вода из крана. Где-то на верхнем этаже играла музыка. Обычные звуки их дома, ставшего вдруг таким чужим.
Нина развернулась и вышла. За спиной послышался тихий всхлип Кати и какое-то бормотание Марины. Но она не обернулась. Впервые за долгое время она чувствовала себя правой. Просто правой, без оглядки на чужие желания и удобства.
Утро началось с тихого стука в дверь кухни. Нина открыла глаза, не сразу сообразив, где находится — слишком непривычным был вид облупленного потолка над головой.
— Войдите, — она села на раскладушке, поправляя ночную рубашку.
В проёме показалась взъерошенная голова Димки.
— Ба, ты спишь ещё?
— Уже нет. Что случилось?
Внук переминался с ноги на ногу, явно собираясь с духом.
— Я тут подумал... — он прочистил горло. — Забирай свою комнату обратно. Мне и в зале нормально.
Нина улыбнулась:
— А мама что скажет?
— А что мама? — в коридоре появилась Марина, непривычно тихая и какая-то помятая. — Дима прав. Мы... я... В общем, давайте вернём всё как было.
Она присела на табуретку, комкая полы домашнего халата:
— Простите меня. Я не думала... не понимала...
— Понимать начинаешь, когда сама в такой ситуации окажешься, — Нина встала, накинула старенький халат. — Ничего, Мариша. Бывает.
К обеду вещи вернулись на свои места. Олег сам притащил кресло со двора — оказывается, не успели увезти. Книги заняли полки, фотографии вернулись на стены. Но что-то изменилось. Что-то неуловимое, но важное.
Вечером позвонила Людмила:
— Ну как ты там? Отвоевала свои квадратные метры?
Нина прикрыла дверь комнаты, устроилась в кресле:
— Отвоевала. Представляешь, сами предложили вернуться.
— И что теперь?
— А знаешь, Люда... — Нина посмотрела в окно, где догорал закат. — Я тут подумала. Может, правда квартиру снять? Недалеко совсем, в соседнем квартале. Пенсия позволяет, да и репетиторством можно заняться — школьники всегда есть.
— Да ты что! — в голосе подруги звучало удивление. — А как же...
— А вот так. Поняла я кое-что за эти дни. Нельзя от детей зависеть, даже если очень любишь. У них своя жизнь, у меня — своя.
— И правильно! — Людмила оживилась. — Знаешь, у нас в доме как раз однушка освободилась. Светлая такая, с балконом. И до твоих недалеко — пешком дойти можно.
Нина улыбнулась:
— Думаешь, потяну?
— А чего не потянуть? Ты ж у нас боевая. Вон как всех на место поставила.
— Ой, Люда, какая боевая... Просто жить хочется. По-человечески.
В дверь тихонько поскреблись.
— Бабуль, можно? — Катя просунула голову в щель. — Я сказку на ночь хочу...
— Людочка, я перезвоню. Тут у меня дела важные.
Положив трубку, Нина похлопала по креслу рядом с собой:
— Иди сюда, солнышко. Какую сегодня читаем?
Катя забралась под бок, прижалась тёплым бочком:
— А ты правда от нас уедешь?
— Я никогда от вас не уеду, — Нина погладила внучку по голове. — Просто буду жить рядом. Будешь ко мне в гости приходить, блинчики есть, сказки читать...
— И Димку возьмём?
— И Димку. Если захочет.
За окном совсем стемнело. Где-то на улице сигналила машина, в соседней квартире играла музыка. Обычный вечер обычного дома. Но для Нины он был особенным — первым вечером её новой жизни. Жизни, в которой она наконец-то научилась говорить "нет". Жизни, в которой она снова стала собой.