За окном февральский ветер гнал поземку, а в квартире Галины было тепло и уютно. Праздничный стол, накрытый по поводу помолвки молодых, ломился от угощений. Галина то и дело подкладывала в тарелки будущим молодожёнам — своей дочери Кате и её жениху Андрею — самые лакомые кусочки. Напротив сидели сваты — Виктор и Нина, родители Андрея. Они держались немного скованно, но вежливо улыбались.
— Мам, пап, Галина Петровна, — Андрей отложил вилку и взял Катю за руку. — Мы с Катей хотели вам рассказать о наших планах.
Катя просияла, глядя на жениха. В её глазах плескалось столько надежды и любви, что у Галины защемило сердце — точно так же когда-то и она смотрела на своего покойного мужа.
— Мы присмотрели квартиру, — продолжил Андрей. — Однокомнатную, в новостройке. Район хороший, до метро close, и цена... относительно приемлемая.
— Только вот первоначальный взнос... — Катя замялась. — Нам немного не хватает. Мы, конечно, копим, но...
— Ой, да что тут думать! — Галина всплеснула руками. — Конечно, поможем! Правда, Виктор Михайлович? — она повернулась к свату. — Давайте объединим усилия. У меня есть кое-какие сбережения, и вы, наверное...
Виктор нахмурился, избегая её взгляда. Его пальцы крепче сжали вилку.
— Галина Петровна, — начал он, но жена перебила его:
— Может, чаю? — Нина поспешно поднялась из-за стола. — У меня есть замечательное варенье, сама варила...
— Нет-нет, давайте сначала решим с квартирой, — Галина махнула рукой. — Это же важнее! Дети начинают жизнь, им нужно помочь встать на ноги. Вы же понимаете?
В комнате повисла неловкая тишина. Виктор побагровел, Нина застыла с чайником в руках. Молодые переглянулись — на их лицах читалось смущение.
— Мам, — тихо позвала Катя, — может, не сейчас?
— А когда? — Галина выпрямилась. — Когда, если не сейчас? Вы что же думаете, я одна потяну? Нет уж, давайте по-честному. Мы же теперь одна семья!
— Галина Петровна, — голос Виктора стал жёстче, — давайте не будем портить праздник...
— Так я и не порчу! — Галина всплеснула руками. — Я предлагаю помочь детям! Вы разве против?
Нина поставила чайник и опустилась на стул, комкая в руках салфетку. По её лицу пробежала тень беспокойства.
— Мы... мы подумаем, — пробормотала она. — Сейчас просто не готовы обсуждать...
— А что тут думать? — не унималась Галина. — Вы обязаны помочь. Молодожёнам нужны деньги, а я одна не справлюсь.
Виктор резко отодвинул тарелку:
— Никому мы ничего не обязаны.
Повисла звенящая тишина. Катя побледнела, Андрей положил руку ей на плечо. Галина открыла рот, собираясь возразить, но осеклась, заметив, как дрожат пальцы Нины, всё ещё теребящие салфетку.
— Может, всё-таки чаю? — снова предложила Нина, и её голос прозвучал почти умоляюще.
За окном усилился ветер, швыряя в стекло колючую поземку. Праздничное настроение улетучилось, оставив после себя горький осадок недосказанности и взаимного непонимания.
Телефонная трубка грелась в руках — Галина уже полчаса не могла решиться набрать номер. В форточку задувал февральский ветер, по стенам метались тени от проезжающих машин. Семь вечера — самое время для звонка. Раньше она бы не стала колебаться, но тот вечер, та неловкость за столом...
"А, плевать!" — она решительно набрала номер.
— Да-да? — голос Нины звучал устало. На заднем плане гремели тарелки.
— Ниночка, это я, — Галина присела на табуретку. — Ужинаете?
— Галина Петровна... — в голосе Нины мелькнула тревога. — Да, как раз собирались...
— Вот и отлично! Я тоже поужинала. Слушай, — она понизила голос, — давай завтра забежишь ко мне? На полчасика. Я пирог испеку. Поговорим, как женщина с женщиной.
В трубке что-то звякнуло — похоже, Нина выронила ложку.
— Я... я не знаю... — она замялась. — Завтра я вроде как...
— Да брось ты! — Галина постучала пальцами по столу. — Что ты как не родная? Мы же теперь почти семья. Вон, дети наши...
— Галина Петровна, — Нина заговорила торопливо, будто боялась, что её перебьют. — Я правда не могу. У меня... у меня давление...
"Врёт ведь", — поняла Галина. И от этой очевидной лжи, от этих нелепых отговорок внутри всё вскипело.
— А вот не надо вот этого! — она повысила голос. — Что вы всё бегаете от разговора? Что прячетесь? Я что, зла хочу? Я о детях думаю! Вы-то о них думаете?
На том конце что-то загрохотало, послышались быстрые шаги.
— Нина, кто это? — раздался голос Виктора.
— Дай сюда трубку, — жёстко сказал он, и через секунду в ухо Галине ударил его низкий голос: — Галина Петровна, прекратите.
— Что прекратить-то? — она почти кричала. — Заботу о детях прекратить? А вы...
— Хватит! — В его голосе прорезалась сталь. — Не звоните больше. Не давите на Нину. Мы всё решим сами.
В трубке раздались короткие гудки.
Галина швырнула трубку на рычаг. Руки тряслись. Она прошлась по кухне, постояла у окна, разглядывая чернильное небо. В соседнем доме горели окна — там жили своей жизнью чужие люди. Кто-то пил чай, кто-то смотрел телевизор, кто-то укладывал детей...
"Ишь какие! — думала она, сжимая кулаки. — Сами решат они! А я что, не мать? Не имею права голоса?"
Она резко отвернулась от окна. В серванте, за стопкой салфеток, лежала потрёпанная записная книжка — там хранились все номера, все связи, наработанные за тридцать лет на почте.
"Ну что ж", — Галина достала книжку и принялась листать страницы. На губах появилась упрямая складка. — "Не хотите по-хорошему — будет по-моему. Я ещё не такие вопросы решала..."
Катя с Андреем приехали в воскресенье — солнечный март уже вовсю звенел капелью. Галина встретила их у подъезда, чмокнула дочь в щёку, зятю пожала руку. На кухне их ждал горячий борщ и любимый Катин пирог с капустой.
— Мам, мы ненадолго, — Катя положила на стол коробку конфет. — Спасибо за помощь... с первым взносом.
— Ой, да что там! — Галина разливала борщ по тарелкам. Половник чуть дрожал в руке. — Я же обещала — что могу, то сделаю. Вот только...
Она поджала губы, и Катя замерла с ложкой в руке. Знала этот мамин тон — так начинались все серьёзные разговоры в её жизни.
— Всё нормально? — осторожно спросил Андрей.
— Да как сказать... — Галина присела к столу, расправила салфетку. — Вот смотрю я на родителей твоих, Андрюша...
Андрей медленно положил ложку.
— А что с ними?
— Да ничего, — Галина отхлебнула борща. — Просто странно мне. Я последнее отдаю, чтобы вам помочь, а они... Будто чужие вы им. Может, не любят они тебя, Катенька?
— Мама! — Катя вспыхнула. — Как ты можешь?
— А что такого? — Галина развела руками. — Я правду говорю. Вон, Верка-почтальонша рассказывала — у её дочки свекровь трёхкомнатную продала, чтобы молодым помочь. А твои...
— У них нет трёхкомнатной, — глухо сказал Андрей. Его пальцы побелели — так сильно он сжимал ложку.
— Ну не трёхкомнатной, — согласилась Галина. — Но хоть что-то можно сделать? Копейку собрать? Я вот пенсию откладываю, подработку взяла...
— Галина Петровна, — Андрей поднял глаза, — давайте не будем.
— Чего не будем-то? — Галина повысила голос. — Правду говорить не будем? А по-моему, давно пора! Я одна тяну, а они и не чешутся! Это нормально, по-твоему?
Катя беспомощно переводила взгляд с матери на жениха. По её щекам поползли красные пятна.
— Мои родители... они хорошие люди, — тихо сказал Андрей. — И они нас любят. Просто...
— Просто что? — перебила Галина. — Просто жадные они? Или гордые такие? Я не пойму никак — вроде приличные люди, а...
— Мам, перестань! — Катя стукнула ладонью по столу. Борщ выплеснулся из тарелки. — Пожалуйста!
В кухне повисла тишина. Было слышно, как капает из крана вода — кап, кап, кап. Андрей сидел, опустив голову, Катя кусала губы.
— Ладно-ладно, — Галина поднялась, принялась вытирать лужицу борща. — Молчу уже. Только знайте — не успокоюсь я. Не для того вас растила, чтобы...
— Спасибо за обед, — Андрей встал из-за стола. — Нам пора.
— Так вы ж только пришли! — всплеснула руками Галина. — Катя, доченька...
— Пора, мам, — Катя тоже поднялась. — Мы позвоним.
Они ушли — быстро, почти выбежали. Галина смотрела в окно, как они идут к остановке: Андрей обнимает Катю за плечи, она утирает глаза.
"Нет, так не годится, — думала Галина, убирая со стола остывший борщ. — Надо что-то делать. И быстро".
Она достала телефон, нашла номер старой подруги, работавшей в соцзащите. Что ж, придётся действовать другими методами...
День рождения Кати собрал всех в квартире Галины. Стол ломился от закусок, в центре красовался торт со свечками — традиция с детства. Виктор и Нина пришли последними, принесли большой букет розовых хризантем и подарок в простой упаковке.
— Проходите, проходите, — Галина суетилась вокруг стола. — Вон там садитесь, к окошку.
Виктор придвинул стул жене, сам сел рядом. По его напряжённой спине было видно — ждёт подвоха. И Галина не заставила себя ждать.
— А я тут узнавала, — она разливала по рюмкам вишнёвую наливку, — квартиры-то в цене падают. Самое время брать. Да, молодые?
Катя вздрогнула, Андрей накрыл её руку своей.
— Ага, — кивнула Галина, не дождавшись ответа, — я и ипотеку просчитала. Вы не поверите, Виктор Михайлович, какие условия дают пенсионерам! Вот, — она потянулась к сумке, — я и бумаги принесла...
— Нет.
Виктор произнёс это так тихо, что сперва никто не понял. А он вдруг встал — грузно, тяжело. Лицо побагровело.
— Нет! — повторил он громче. — Хватит! Мы не будем обсуждать наши деньги. У нас свои обязательства.
Наливка в его рюмке дрогнула, несколько капель упало на скатерть.
— Какие такие обязательства? — Галина тоже привстала. — Важнее детей?
— Мама... — начала было Катя.
— А ты помолчи! — отмахнулась Галина. — Вот объясните мне, Виктор Михайлович, что может быть важнее? Что?
Нина побелела как мел, схватилась за воротник кофты. Андрей дёрнулся помочь, но она покачала головой.
— Вы... — Виктор сжал кулаки, на шее вздулась жила, — вы думаете, что всё знаете? Что имеете право лезть в чужую жизнь? В чужой кошелёк?
— А как же не лезть? — Галина всплеснула руками. — Когда вы только о себе думаете! Я вот всё, что могла...
— Да плевать мне, что вы можете! — гаркнул Виктор. — Это ваше дело! А в мою семью не лезьте!
— Папа, — Андрей поднялся, — давай не...
— Нет уж, сынок, — Виктор мотнул головой, — пора сказать. Мы не можем помочь. Не можем! И давить на нас бесполезно!
Он с грохотом отодвинул стул.
— Нина, — позвал он жену, — мы уходим.
— Сидеть! — вдруг крикнула Галина. — Никуда вы не пойдёте! Вот прямо сейчас и разберёмся! Я уже всё узнала — и про пенсии ваши, и про льготы...
— Господи... — простонала Нина и вдруг начала оседать.
— Мама! — Андрей подхватил её, усадил обратно. — Воды, быстро!
Катя кинулась к кухне. В тишине было слышно, как дрожит стакан о кран.
— Вот теперь вы довольны? — процедил Виктор, наклоняясь к жене. — Довольны, Галина Петровна?
Он гладил Нину по руке, и в этом простом жесте было столько нежности, столько боли, что у Галины перехватило горло. Она смотрела, как Катя подаёт воду, как Андрей поддерживает мать, как Виктор достаёт из кармана какие-то таблетки...
И впервые за всё это время ей стало по-настоящему страшно. Будто она с разбега влетела в чужую жизнь и что-то в ней сломала. Что-то важное, хрупкое, спрятанное от чужих глаз.
— Простите, — прошептала она, опускаясь на стул. — Я не хотела...
Но её уже никто не слушал.
Через неделю Галина сидела у себя на кухне, когда в дверь позвонили. На пороге стояли Виктор и Нина — без предупреждения, без звонка. У Нины в руках была потрёпанная папка с документами.
— Проходите, — Галина попятилась в прихожую, чувствуя, как предательски дрожат колени.
Они прошли на кухню — её маленькую кухоньку, где всего три дня назад она строила такие решительные планы. Теперь эти планы казались детским лепетом.
— Чаю? — спросила она, не зная, куда деть руки.
— Не нужно, — Виктор придвинул стул жене. — Мы ненадолго.
Нина положила папку на стол, но не раскрыла. Несколько минут все молчали. За окном чирикали воробьи — весна уже вовсю хозяйничала в городе.
— Я должен вам кое-что объяснить, — наконец начал Виктор. Голос его звучал устало. — Три года назад...
Он запнулся, посмотрел на жену. Та едва заметно кивнула.
— Три года назад у Нины обнаружили опухоль. Злокачественную.
Галина охнула, прижала ладонь ко рту.
— Операция... химиотерапия... — Виктор говорил медленно, будто каждое слово давалось ему с трудом. — Всё это стоило... много. Очень много. Квартиру закладывать не хотели — для Андрюши берегли. Пришлось взять кредит.
Нина открыла папку, достала бумаги. Галина смотрела на ровные строчки цифр, но не могла разобрать ни слова — в глазах стояли слёзы.
— Каждый месяц платим почти всю пенсию, — продолжал Виктор. — Ещё три года осталось. Вот и все наши... обязательства.
— Господи... — прошептала Галина. — А я-то... А что ж вы молчали?
— А зачем говорить? — Нина впервые подала голос. — Справляемся потихоньку. Андрюша не знает — мы не хотели его тревожить. Он только-только на ноги встал, работу хорошую нашёл...
— И я ему лезла с этими деньгами... — Галина закрыла лицо руками. — Я же не знала...
— Вот теперь знаете, — Виктор положил руку на плечо жены. — Поэтому прошу — оставьте нас в покое. Мы не можем помочь. Не сейчас.
Нина достала из папки ещё один листок — медицинское заключение. Последний анализы были хорошими. Ремиссия.
— Мы справимся, — улыбнулась она. — Только дайте нам время.
Галина смотрела на эту женщину — худенькую, бледную, но с таким спокойным, светлым лицом. На её мужа, который даже сейчас старался держаться прямо. И ей стало нестерпимо стыдно за все свои звонки, за все колкие слова, за все планы и интриги.
— Простите меня, — она взяла руку Нины. — Простите, ради бога. Я же не со зла... Я думала...
— Мы знаем, — кивнула Нина. — Вы о детях беспокоились. Это правильно. Только...
— Только иногда нужно просто довериться людям, — закончил Виктор. — Поверить, что они сами знают, как лучше.
За окном село солнце. В кухне стало темно и тихо. Три человека сидели за столом, и что-то неуловимо менялось между ними — будто трещина в стекле затягивалась, срасталась.
— Чаю? — снова спросила Галина, и на этот раз Нина улыбнулась:
— Пожалуй, да. Если можно.
Майское солнце заливало гостиную Галины. На столе дымились чашки с чаем, в вазочке поблёскивали любимые Катины конфеты. Молодые сидели рядышком на диване, Виктор с Ниной устроились в креслах, а сама Галина примостилась на стуле, который принесла из кухни.
— Я тут подумала, — начала она, разливая чай, — у меня же столько всего накопилось за жизнь. Сервизы, хрусталь — всё стоит, пылится. А у соседки дочка в комиссионке работает...
Катя с тревогой посмотрела на мать:
— Мам, ты что, продавать собралась?
— А что такого? — Галина пожала плечами. — Всё равно никто этим не пользуется. Да и Зинаида с почты говорит — сейчас такое винтажное в цене.
Она помолчала, помешивая ложечкой чай.
— И ещё... Помнишь, Катюша, папину коллекцию марок? Я узнавала — за неё хорошие деньги дают. Он бы не обиделся, я думаю. Для внуков же...
У Кати задрожали губы, она крепче прижалась к Андрею.
— Галина Петровна, — тихо сказала Нина, — не нужно всё продавать. Мы...
— Нужно, Ниночка, — перебила её Галина. — Теперь я знаю, что нужно. И я не всё продам — самое памятное оставлю. На свадьбу подарю.
Она достала из серванта конверт:
— Вот, прикинула уже, сколько выйдет. И подруги обещали помочь — у кого сколько есть. Понемножку, но всё же...
— Мам... — начала Катя, но Галина махнула рукой:
— Погоди. Дай договорить. — Она повернулась к Виктору и Нине: — И вы меня послушайте. Я всё поняла. Правда. Теперь знаю, что у каждого своя ноша, свои заботы. Не лезу больше, не давлю. Просто... давайте каждый сделает, что может? Без напряга, без обид?
Виктор переглянулся с женой. Нина чуть заметно кивнула.
— Мы с Ниной говорили, — он прочистил горло. — Может, сможем помочь с ремонтом. Понемногу, когда будет возможность. У меня руки ещё крепкие, да и друзья помогут...
— Папа, не надо, — попытался возразить Андрей.
— Надо, сынок, — Виктор положил руку ему на плечо. — Мы же семья. Просто... каждый по силам своим.
Катя вдруг всхлипнула и кинулась обнимать сначала отца Андрея, потом его мать. Галина смотрела на них и чувствовала, как внутри разливается тепло. Не было больше ни обиды, ни злости — только спокойная уверенность, что всё будет правильно.
— Ну что, — она встала и потянулась за тортом, — может, отметим? За будущее?
— За семью, — тихо сказала Нина, и все с ней согласились.
А за окном шумел май, и солнце играло в старом хрустале, который скоро предстояло продать. Но это уже не казалось потерей — скорее, новым началом. Ведь иногда нужно что-то отпустить, чтобы сохранить главное.
Галина разрезала торт на равные части, и почему-то этот простой жест казался особенно важным. Будто делила она не угощение, а что-то большее — заботу, любовь, ответственность. И каждому доставалось ровно столько, сколько он мог взять. Не больше и не меньше.
Просто по силам.