Звон посуды на кухне почти заглушал голоса из гостиной, но Ольга всё равно их слышала. Она как раз помешивала суп, когда смех мужа прорезал воздух особенно отчётливо.
— ...да-да, моя благоверная всегда так — если готовит, то обязательно весь стол заставит! — Иван говорил с той особой интонацией, которую приберегал для своих дружеских посиделок. — Контроль во всём, знаете ли.
Ложка замерла в руке Ольги. Двадцать пять лет вместе, а он впервые говорит об этом... так. Она прислушалась внимательнее.
— О, это у всех жён такое, — подхватил Петр Сергеевич, старый друг семьи. — Главное, чтобы салат не оказался слишком солёным! А то знаете, как бывает — перестараются...
Смех покатился по комнатам. Ольга смотрела на свои руки — чуть покрасневшие от горячей воды, с едва заметными морщинками на костяшках. Сколько раз эти руки готовили, стирали, гладили? Сколько праздников, когда она вставала в пять утра, чтобы всё успеть? Сколько будних дней, когда после работы она мчалась домой — быстрее, быстрее, надо накормить семью...
— А помнишь, Вань, как на прошлый Новый год твоя настояла на пяти видах салата? — донёсся голос второго гостя. — Мы же всё не осилили, половина в холодильнике осталась!
Ольга опустила взгляд на недоваренный суп. В нос ударил запах укропа — она всегда добавляла его в конце, как любил Иван. Через пять минут надо было закидывать лапшу, ещё десять — и всё будет готово. На столе уже стояли нарезки, свежие овощи, любимый Иваном холодец. Она достала из духовки противень с пирожками — румяными, с золотистой корочкой.
Новая волна смеха докатилась до кухни. Ольга сняла фартук — медленно, аккуратно сложила его вчетверо. Руки едва заметно дрожали. Где-то внутри, в области солнечного сплетения, начал закручиваться тугой узел обиды. Не злости — нет, злость пришла бы быстро и схлынула. Это было что-то другое, более глубокое, копившееся годами.
Она посмотрела на часы — без четверти семь. Обычно в это время она уже раскладывала суп по тарелкам, расставляла приборы, проверяла, всё ли на месте. Вместо этого Ольга подошла к плите и решительно повернула ручку. Газ погас с тихим шипением, будто соглашаясь с её решением.
В гостиной снова засмеялись. Ольга стояла посреди кухни, глядя на накрытый наполовину стол, и впервые за долгие годы чувствовала, как внутри растёт что-то новое — не желание угодить, а потребность защитить саму себя.
Ольга методично собрала со стола всё, что успела приготовить. Нарезки отправились в контейнеры, пирожки — в хлебницу, холодец задвинула в дальний угол холодильника. Недоваренный суп перелила в кастрюлю поменьше и убрала его туда же. Каждое движение — чёткое, выверенное, будто она выполняла важную работу.
На кухне остался только пустой стол и лёгкий запах выпечки. Ольга достала из шкафчика чашку, заварила себе крепкий чай и ушла в спальню. Села в старое кресло у окна — подарок матери на новоселье. Сколько вечеров она провела здесь, планируя меню на следующий день?
Голоса из гостиной стали громче — видимо, кто-то вышел в коридор.
— Вань, а где там твоя Оля? Может, помочь чем? — голос Петра Сергеевича звучал участливо.
— Сейчас гляну, что там... — шаги мужа приблизились к кухне, затем наступила пауза. — Оль? Ты где?
Она отпила глоток чая. Горячий, с лёгкой горчинкой — как сейчас на душе.
Иван появился в дверях спальни. На его лице застыло выражение растерянности.
— Оль, а где... ты что, не готовила? А гости?
— Знаешь, — она посмотрела в окно, где фонарь освещал качающиеся ветви старого клёна, — сегодня тебе придётся справляться самому.
— В каком смысле? — он шагнул в комнату. — Что случилось-то?
— Ничего особенного. Просто я устала... перестараться.
Иван замер, не понимая. А затем его лицо изменилось — будто что-то щёлкнуло в голове.
— Ты слышала наш разговор? Да брось, мы же просто шутили!
Ольга поставила чашку на подоконник. За окном медленно темнело, и в стекле она видела их обоих — своё спокойное лицо и растерянную фигуру мужа за спиной.
— Иди к гостям, Вань. Можешь заказать пиццу или сходить в магазин за полуфабрикатами. В конце концов, — она впервые за вечер улыбнулась, — ты же сам говорил, что я слишком много готовлю.
— Оль, ну перестань...
— Нет, правда, иди. Мне нужно побыть одной.
В её голосе не было ни упрёка, ни злости — только спокойная уверенность человека, принявшего решение. Иван потоптался ещё несколько секунд на пороге и вышел. А Ольга продолжала смотреть в окно, чувствуя, как внутри растёт что-то новое — то ли гордость, то ли свобода.
В гостиной повисла тишина. Иван нервно поправлял салфетки на пустом столе, а гости переглядывались, не зная, как реагировать.
— Может, в ресторан сходим? — предложил Пётр Сергеевич, пытаясь разрядить обстановку. — Или давайте я такси до дома вызову...
— Да ладно, сейчас что-нибудь придумаем, — Иван достал телефон. — Пиццу закажем или...
Скрипнула дверь спальни. Ольга вошла в гостиную — прямая спина, спокойный взгляд. На ней был домашний костюм, но почему-то сейчас он выглядел особенно элегантно.
— Извините, мужчины, — её голос звучал ровно, — сегодня я немного устала. Пусть Иван покажет свои кулинарные таланты.
Она села в кресло, взяла с журнального столика книгу. В комнате стало так тихо, что слышно было тиканье старых часов на стене.
— Оль, может всё-таки... — начал было Иван.
— Нет-нет, дорогой. Я правда хочу отдохнуть. А вы не стесняйтесь, продолжайте разговор. Про мои кулинарные излишества, например.
Пётр Сергеевич вдруг закашлялся, а второй гость, Михаил, начал торопливо собираться:
— Знаете, у меня там дела... Спасибо за приглашение, но...
— Сидите, — Ольга подняла глаза от книги. — Вы же хотели весело провести вечер. Вот и проведите. А я просто посижу рядом, почитаю. Можете даже пошутить про то, как я всё контролирую.
Последняя фраза повисла в воздухе. Иван дёрнулся, будто от удара, а гости вдруг стали необычайно внимательно разглядывать свои руки.
— Оленька, мы... — начал Пётр Сергеевич.
— Вы правы, — она перевернула страницу, не поднимая глаз, — я действительно люблю, чтобы всё было правильно. Чтобы еда была вкусной и свежей. Чтобы стол был красивым. Чтобы гостям было хорошо. Ужасная привычка, не правда ли?
В её голосе не было яда — только усталость и что-то ещё, от чего мужчинам стало не по себе. Они смотрели на эту женщину, которую знали столько лет, и впервые видели в ней не просто "жену Ивана" или "хорошую хозяйку", а человека с собственным достоинством и болью.
После ухода гостей в доме повисла гнетущая тишина. Ольга собирала чашки из-под чая, который они всё-таки попили — с купленными Иваном в магазине пирожными.
— Ты специально устроила этот цирк? — Иван стоял в дверях кухни, наблюдая, как жена складывает посуду в мойку.
— Цирк? — она повернулась к нему. — То есть твои шутки про мою готовку — это нормально, а моё решение не готовить — цирк?
— Да ладно тебе, это же была просто шутка! Мы же всегда так подшучиваем...
— Всегда, — эхом отозвалась Ольга. — Именно. Всегда. И знаешь, что самое интересное? Я двадцать пять лет слушаю эти шутки. Про то, как я перестараюсь, как много готовлю, как всё контролирую...
Она вытерла руки полотенцем и посмотрела мужу в глаза:
— А ты хоть раз задумывался, почему я это делаю? Почему встаю на два часа раньше перед праздниками? Почему планирую меню на неделю вперёд? Почему проверяю по три раза, всё ли на столе?
Иван молчал. В тусклом свете кухонной лампы лицо жены казалось осунувшимся и усталым.
— Я делаю это не потому, что мне больше нечем заняться. И не потому, что я помешана на контроле. А потому, что хочу, чтобы в доме было уютно. Чтобы тебе было вкусно. Чтобы гости чувствовали себя желанными. Но знаешь, что я поняла сегодня? Что всё это воспринимается как должное. Как что-то само собой разумеющееся. Как повод для шуток.
Голос Ольги дрогнул, но она продолжала:
— Двадцать пять лет я старалась быть хорошей хозяйкой. А сегодня поняла — никто даже не замечает этих стараний. Для вас это просто... обыденность. Повод посмеяться.
— Оля... — Иван шагнул к ней, но она подняла руку, останавливая его.
— Нет, дай договорить. Я не требую благодарности за каждый приготовленный обед. Но хотя бы уважения... хотя бы понимания... неужели я многого прошу?
В кухне повисла тишина. Где-то капала вода из неплотно закрытого крана, тикали часы, а два человека, прожившие вместе четверть века, смотрели друг на друга, словно впервые увидев.
На следующее утро Ольга проснулась от необычного запаха с кухни. Что-то жарилось... и, кажется, подгорало. Она торопливо набросила халат и вышла из спальни.
Иван стоял у плиты, растерянно глядя на почерневшую яичницу. Рядом на столе лежали неровно нарезанные овощи, на полу поблёскивали осколки разбитой чашки.
— Доброе утро, — он обернулся, виновато улыбаясь. — Хотел принести тебе завтрак в постель, но...
Ольга молча смотрела на этот разгром. За двадцать пять лет муж впервые пытался что-то приготовить сам.
— Знаешь, — Иван выключил плиту, — я всю ночь думал о том, что ты сказала. И понял — я действительно принимал всё как должное. Твою заботу, твои старания... — он помолчал. — Прости меня. Правда, прости.
Он подошёл к ней, осторожно взял за руки:
— Давай сегодня приготовим обед вместе? Только ты меня научи, а то я, как видишь, не очень...
Ольга почувствовала, как к горлу подкатывает ком. Столько лет она ждала этого — не извинений, нет. Понимания.
— Научу, — она улыбнулась, смаргивая непрошеные слёзы. — Только давай сначала уберём этот... кулинарный эксперимент.
Они вместе принялись за уборку, а потом Ольга достала свою старую тетрадь с рецептами. Иван неловко нарезал овощи, она поправляла его руки, показывая, как держать нож. Он рассыпал муку, пытаясь замесить тесто, и они смеялись, стряхивая белую пыль с одежды.
— Знаешь, — сказал Иван, когда пирог уже стоял в духовке, — я только сейчас понял, сколько всего нужно знать и уметь, чтобы просто приготовить обед.
Ольга смотрела на мужа — взъерошенного, в муке, с таким непривычно серьёзным выражением лица — и чувствовала, как внутри разливается тепло. Что-то изменилось. Что-то важное.
— Главное — не перестараться, — она лукаво улыбнулась.
Иван покраснел, но тут же рассмеялся и притянул её к себе:
— Нет, родная. Главное — стараться вместе.