В тусклом свете настольной лампы документы казались особенно официальными, почти зловещими. Ольга в третий раз перечитывала завещание, и её руки предательски дрожали. Каждая строчка, каждая печать — всё подтверждало одно: квартира теперь принадлежит только ей. От этой мысли к горлу подкатывал ком.
— Витя меня не простит, — прошептала она в пустоту комнаты.
Старая гостиная хранила следы прожитых лет: потёртый диван, на котором они с братом в детстве устраивали цирковые представления, сервант с коллекцией мамины фарфоровых статуэток, отцовское кресло... Теперь всё это было её наследством, её ответственностью, её бременем.
Звонок в дверь прозвучал так неожиданно, что Ольга вздрогнула. Часы показывали начало девятого — слишком поздно для случайных гостей. Она знала, кто это. Сердце предательски заколотилось, когда она увидела в глазок знакомый силуэт брата.
— Витя? — она открыла дверь, пытаясь унять дрожь в голосе.
— Решил заглянуть, — его тон был обманчиво спокойным. — Просто поговорить.
Виктор прошёл в квартиру, на ходу снимая куртку. Его движения были резкими, выдавая внутреннее напряжение. Ольга машинально отметила, как он постарел за последний год — морщины около глаз стали глубже, в волосах прибавилось седины.
— Чаю? — предложила она, пытаясь оттянуть неизбежное.
— Не надо, — он уже заметил документы на столе. — Что это?
Ольга почувствовала, как холодеет внутри.
— Завещание, — её голос звучал тихо, но твёрдо.
— И? — В этом коротком слове было столько напряжения, что воздух, казалось, загустел.
— Квартира... — она сделала глубокий вдох. — Квартира записана на меня.
Виктор застыл на месте, словно его ударили. Секунда тишины растянулась в вечность.
— Что значит на тебя? — его голос задрожал. — Они всегда говорили, что квартира будет наша общая! Что это за подлость такая?
— Это их решение, Витя, — Ольга попыталась говорить спокойно, хотя внутри всё сжималось. — Я была с ними всё это время, когда ты...
— Когда я что? — он резко повернулся к ней. — Когда я занимался своими делами? Пытался построить бизнес? Это теперь преступление?
— Нет, но...
— Знаешь что? — его лицо исказилось от гнева. — Я всегда знал, что ты умеешь манипулировать. Всегда была папиной и маминой любимицей. Но это... это уже слишком!
Слёзы подступили к глазам Ольги:
— Ты несправедлив! Я ухаживала за ними, была рядом, когда они болели, когда нужна была помощь...
— А я, значит, бросил их? — Виктор почти кричал. — Я присылал деньги! Я предлагал помощь! Но вы... вы всегда знали лучше! Всегда были такие правильные!
Он схватил куртку и направился к выходу. У двери остановился, обернулся:
— Это ещё не конец, сестрёнка. Ты ещё пожалеешь об этом.
Дверь захлопнулась с такой силой, что зазвенела люстра. Ольга медленно опустилась на диван, чувствуя, как по щекам катятся слёзы. В памяти всплыли слова матери: "Береги брата, он хороший, просто гордый слишком".
Она посмотрела на документы, разбросанные по столу. Как же так вышло, что бумаги стали важнее крови? Как позволить этому наследству не разрушить то немногое, что осталось от их семьи?
Прошла неделя. Ольга механически протирала старую фотографию в рамке — они с Витей на даче, ещё совсем маленькие, улыбаются, перемазанные земляникой. Звук дверного звонка заставил её вздрогнуть, и рамка выскользнула из рук, но чудом не разбилась.
На пороге снова стоял Виктор. В этот раз другой — подтянутый, в строгом костюме, будто с деловых переговоров. Только желвак, ходивший по скуле, выдавал его напряжение.
— Поговорим? — спросил он уже мягче, чем в прошлый раз. — Я... немного остыл.
Ольга молча пропустила его на кухню. Здесь всё оставалось по-прежнему: мамины занавески в мелкий цветочек, отцовские настенные часы, старая клеёнка на столе — та самая, за которой они когда-то делали уроки вместе.
— Чай будешь? — спросила она, доставая мамину любимую чашку.
— Давай, — Виктор сел, расстегнул пиджак. — Знаешь, я всю неделю думал...
— И я думала, — перебила Ольга, гремя чайником. — Помнишь, как папа говорил: "Деньги — это бумага, а семья — это...
— Хватит! — он стукнул ладонью по столу. — Хватит про папины поговорки! Давай начистоту: ты манипулировала ими. Всё время была рядом, строила из себя идеальную дочь...
Чайник свистнул, заглушая конец фразы. Ольга медленно повернулась к брату:
— Строила? СТРОИЛА?! Да я жизнь положила на них! Где ты был, когда маме делали операцию? Когда папа слёг с инсультом?
— Я предлагал деньги на лечение! — Виктор вскочил. — Триста тысяч предлагал! Но вы отказались — гордые слишком!
— Потому что эти деньги были не твои! — голос Ольги дрожал. — Ты занял их у каких-то бандитов! Папа всё знал, он же не слепой был!
Виктор побледнел:
— Откуда... откуда ты знаешь?
— Они приходили сюда. Искали тебя. А папа... — Ольга всхлипнула, — папа продал свою машину, чтобы закрыть твой долг. Последнее, что у него оставалось...
Повисла тяжёлая тишина. Только часы на стене отмеряли секунды — тик-так, тик-так.
— Ты всегда думала, что знаешь всё лучше меня, — наконец произнёс Виктор глухо. — Я пытался помочь по-своему. Да, рисковал. Да, ошибался. Но я любил их не меньше тебя!
— А как же твой отъезд в Краснодар? — Ольга налила чай, руки её дрожали. — Три года, Витя. Три года ни звонка, ни письма. Мама каждый день к окну подходила — вдруг приедешь...
— У меня был контракт! Я должен был...
— Должен был?! — она почти кричала. — А я должна была одна тащить всё? Работу, уход за родителями, дом? И теперь ты предъявляешь мне претензии?!
Виктор медленно опустился на стул. Его плечи поникли:
— Знаешь, что самое обидное? Они не верили в меня. Никто из вас не верил. Всегда считали несерьёзным, безответственным...
— Неправда, — Ольга покачала головой. — Папа до последнего говорил, что ты вернёшься. Что одумаешься...
— И что теперь? — он поднял на неё усталые глаза. — Будешь злорадствовать? Мол, была права?
— Я просто хочу, чтобы всё это закончилось, — она села напротив. — Чтобы мы снова стали семьёй.
Виктор встал, одёрнул пиджак:
— Семьёй? После того, как ты забрала всё себе? — он горько усмехнулся. — Нет, сестрёнка. Теперь будем решать всё по закону. Увидимся в суде.
Он вышел, аккуратно прикрыв за собой дверь. Это было даже страшнее, чем прошлый раз с его криками и хлопаньем. В этой тишине чувствовалась окончательность.
Ольга посмотрела на нетронутые чашки с остывающим чаем. На стене тикали отцовские часы — те самые, которые он починил в последний раз, за месяц до смерти. "Пусть напоминают вам обоим, что время бежит, а родные люди остаются", — сказал он тогда.
Она закрыла лицо руками и наконец позволила себе разрыдаться.
— Да где эти ключи... — Ольга в который раз проверяла сумку, нервничая перед визитом к матери.
Галина Ивановна позвонила с утра и сказала коротко: "Приезжай к трём. И брату позвони". В её голосе была такая решимость, что спорить Ольга не решилась. Даже Виктору позвонила, хотя после их последней встречи клялась себе этого не делать.
Дверь открыла соседка.
— Проходи, Оля. Мать твоя у себя, — она понизила голос. — Я ей давление меряла с утра, нормальное вроде...
В маленькой квартире пахло пирогами. Галина Ивановна сидела на кухне, прямая и собранная, будто не было этих месяцев болезни.
— Витя ещё не пришёл? — спросила Ольга, целуя мать в щёку.
— Придёт, — уверенно ответила та. — Садись пока.
Виктор появился через полчаса. Вошёл настороженно, замер в дверях кухни:
— Здравствуй, мама. Оля...
— Проходи уже, — Галина Ивановна кивнула на табурет. — Разговор есть.
Он сел, стараясь не смотреть на сестру. В тесной кухне повисла тяжёлая тишина.
— Значит так, — мать расправила скатерть. — Про квартиру вашу знаю. И про суд знаю.
— Мам, — начал было Виктор.
— Молчи пока, — оборвала она. — Дело не в квартире. Отец ваш... — она запнулась, — отец не просто так всё записал на Олю.
Виктор дёрнулся:
— А как? За особые заслуги?
— Помнишь свои долги? — тихо спросила мать. — Те самые, когда люди страшные к нам приходили?
Он побледнел. Ольга переводила растерянный взгляд с матери на брата.
— При чём здесь...
— При том, — перебила Галина Ивановна. — Отец боялся, что они до квартиры доберутся. Через тебя. Вот и переписал всё на сестру.
В кухне стало очень тихо. Только капала вода из крана — кап-кап-кап.
— Что? — голос Ольги дрогнул. — Из-за долгов Вити?
— Я... я не знал, — Виктор опустил голову.
— Конечно не знал, — вздохнула мать. — Гордый же. Разве б ты принял такую помощь?
Ольга закрыла лицо руками:
— А я-то... Господи... Я думала...
— Что заслужила? — мать грустно усмехнулась. — Заслужила, конечно. Только не этим.
Виктор встал, прошёлся по кухне. Две шага туда, два обратно:
— Почему... почему вы не сказали?
— А ты бы что сделал? — мать смотрела на него внимательно. — Стал бы спорить. Доказывать. Может, ещё и отказался бы от помощи. А так... так оно хоть надёжно вышло.
— Надёжно? — он остановился. — Вы мне не доверяли, да? Думали, не справлюсь?
— Витя, — мать протянула руку. — Отец до последнего дня тобой гордился. Всё ждал, когда дела твои наладятся...
Он отвернулся к окну, плечи его вздрагивали. Ольга смотрела на брата и чувствовала, как рушится стена обид, которую она старательно строила все эти годы.
— Вить, — она встала. — Я не знала... Правда не знала...
Он обернулся — глаза красные:
— А я-то на тебя... думал, всё подстроила...
Галина Ивановна достала из шкафа три чашки:
— Ну что, может чаю? Пироги вот...
Они сидели допоздна. Говорили — впервые за много лет — искренне, глотая слёзы и смех. О детстве, об отце, о том, как всё запуталось и как теперь распутывать.
Когда Ольга собралась уходить, Виктор вдруг спросил:
— Слушай... а помнишь, как отец всегда говорил: "Делите пополам — и хлеб, и беду"?
Она кивнула. В его глазах мелькнуло что-то прежнее, родное:
— Может, и с квартирой так? Пополам?
Галина Ивановна улыбнулась и незаметно перекрестила детей.
У нотариуса было душно. Ольга украдкой вытерла лоб платком, поглядывая на брата. Виктор сидел прямо, сосредоточенно слушая длинные, путаные формулировки документа.
— Вы уверены? — нотариус поправила очки. — Такое решение... нестандартное.
— Уверены, — ответили они хором и невольно переглянулись, улыбнувшись, как в детстве.
— Значит, квартира остаётся в собственности Ольги Павловны, — нотариус говорила медленно, будто всё ещё надеялась, что они передумают. — А доход от аренды делится поровну между...
— Да-да, всё верно, — Виктор нетерпеливо постукивал ручкой по столу. — Можно подписывать?
Выйдя на улицу, они постояли молча. Моросил мелкий дождь, но обоим не хотелось расходиться.
— Слушай, — Виктор поправил воротник куртки, — может, зайдём? В квартиру. Посмотрим, что там делать надо перед сдачей...
В квартире пахло пылью и застоявшимся воздухом. Ольга первым делом распахнула окна.
— Обои надо бы поменять, — Виктор задумчиво провёл рукой по стене. — И люстру в гостиной. Помнишь, как мы её с отцом вешали? Я тогда чуть со стремянки не рухнул...
— А ты помнишь, — Ольга достала из серванта старый фотоальбом, — как мы здесь Новый год встречали? Когда ты из Краснодара приехал?
— В тот раз, когда ёлка упала? — он хмыкнул. — Ещё бы не помнить. Мама чуть в обморок не упала, когда её любимая ваза разбилась.
Они устроились на кухне. Ольга по привычке поставила чайник.
— Знаешь, — она достала из шкафа две старые чашки с отцовской базы, — я тут подумала... Может, оставим мамину комнату как есть? Не будем сдавать всю квартиру, только две комнаты...
Виктор понял без объяснений:
— Чтобы ей было куда приходить? — он кивнул. — Хорошая мысль. И нам тоже...
— Точно, — Ольга разлила чай. — Будет где собираться.
Они пили чай, перебирая фотографии, вспоминая истории из детства. За окном темнело, но включать свет не хотелось — в полумраке легче говорилось о главном.
— Представляешь, — Виктор вертел в руках старую фотографию, где они всей семьёй на даче, — я ведь правда думал, что ты... ну, специально всё это. С завещанием.
— А я думала, что заслужила, — Ольга грустно улыбнулась. — Какие же мы дураки, да?
— Не дураки, — он покачал головой. — Просто... запутались. Знаешь, когда бизнес прогорел, я думал — всё, конец. Стыдно было в глаза смотреть. Вот и сбежал...
— В Краснодар, — Ольга подлила ему чаю. — А я тут гордая была, думала — не буду звонить первая. Вот пусть сам...
— Да уж, — он усмехнулся. — Гордость — наш семейный грех. Отец всегда говорил: "Гордый пёс и помощи не попросит — с голоду помрёт".
Они помолчали. С улицы доносился шум дождя, где-то вдалеке сигналили машины.
— Кстати, — Виктор полез в карман, — я тут прикинул... Если старую мебель продать, а на её место что-то современное... У меня знакомый есть, он как раз мебелью торгует.
— Погоди-ка, — Ольга прищурилась. — Это не тот, который тебе кухню по бросовой цене продал?
— Он самый, — Виктор заулыбался. — А что? Между прочим, качественная кухня...
— Которая через месяц разваливаться начала?
— Ну... — он смутился. — Зато дёшево...
Они расхохотались — впервые за долгое время искренне, до слёз.
— Нет уж, братец, — Ольга вытерла глаза. — Мебель будем выбирать вместе. И никаких твоих "выгодных предложений".
— Договорились, — он поднял чашку, как бокал. — За новую жизнь?
— За новую жизнь. И за нас.
Когда Виктор уже собирался уходить, Ольга вдруг спросила:
— Слушай, а на выходных... Мама говорила, у неё окно на кухне подтекает. Может, вместе заедем, посмотрим?
Он задержался в дверях:
— В субботу? Часов в десять?
— Договорились.
Закрыв за братом дверь, Ольга прошлась по затихшей квартире. Впервые за долгое время здесь не было чувства одиночества и горечи. Теперь это снова был дом — их общий дом, где можно собираться, спорить, мириться и просто быть семьёй.
Она подошла к окну. Дождь закончился, и в просветах между домами показалась радуга. Где-то там, наверху, отец наверняка улыбался, глядя на своих повзрослевших, но наконец-то поумневших детей.