Серый конверт лежал на краю стола, такой обыденный и незаметный, что Елена могла бы пройти мимо, не обратив на него внимания. Но что-то заставило её остановиться. Возможно, именно его неуместность среди привычного утреннего беспорядка: чашки с недопитым кофе, раскрытой газеты, забытых Виктором очков.
Взяв конверт в руки, она ощутила легкое покалывание в кончиках пальцев. Внутри обнаружился сложенный вчетверо листок – чек из гостиницы "Ривьера". Имя мужа, выведенное ровным типографским шрифтом, словно насмехалось над ней. Виктор Андреевич Савельев. Номер люкс. Три часа. Елена медленно опустилась на стул, чувствуя, как земля уходит из-под ног.
— Должно быть какое-то объяснение, — прошептала она, разглаживая дрожащими пальцами смятый чек. — Обязательно должно быть...
Весь день она провела как в тумане. Мысли путались, перескакивая с одного на другое. Вспоминались мелочи, которые раньше казались незначительными: участившиеся задержки на работе, новый парфюм, внезапное желание заняться спортом. А главное – телефон. Виктор теперь никогда не оставлял его без присмотра.
Вечером, когда муж вернулся с работы, Елена пыталась уловить в его поведении хоть что-то необычное. Он был таким же, как всегда: чмокнул её в щёку, поинтересовался ужином, устало опустился в любимое кресло. Но потом... Звук входящего сообщения заставил его дёрнуться. Он быстро достал телефон, и его лицо на мгновение изменилось – появилась едва заметная улыбка, которую он тут же попытался скрыть.
— Я... сейчас вернусь, — пробормотал он, выходя в коридор.
Елена прижала руку к груди, пытаясь унять бешеное сердцебиение. Ей нужно было с кем-то поговорить, излить душу. Кто-то должен был сказать ей, что она все придумывает, что это просто глупые подозрения...
Марина ответила после третьего гудка.
— Ленка? Что случилось? — В голосе подруги звучало беспокойство.
— Марин, я могу к тебе приехать? Прямо сейчас?
Через полчаса они сидели на кухне у Марины. Чай в любимой кружке остывал, а Елена никак не могла подобрать слова, чтобы начать разговор.
— Я сегодня нашла чек, — наконец выдавила она. — Из гостиницы. На имя Виктора.
Она подняла глаза на подругу и заметила, как та на долю секунды напряглась, прежде чем небрежно махнуть рукой:
— И что? Мало ли какие деловые встречи могут быть у мужчины его положения? Ты себя накручиваешь, Лен.
— Деловые встречи? В номере люкс? На три часа? — Елена горько усмехнулась. — И эти звонки... Он постоянно выходит говорить в другую комнату. Раньше такого не было.
Марина поджала губы и отвела взгляд:
— Тебе нужно отдохнуть, подруга. У тебя усталость накопилась, вот и мерещится всякое. Виктор не такой человек.
Что-то в тоне Марины заставило Елену насторожиться. Она хорошо знала подругу – уже двадцать лет дружбы связывали их. И сейчас в её голосе появились незнакомые нотки... нервозность? Желание поскорее закрыть тему?
— Ты что-то знаешь? — тихо спросила Елена.
— Что за глупости! — Марина резко встала. — Давай лучше о другом поговорим. Как там твой проект продвигается?
Елена смотрела на подругу, и внутри растекался холод. Впервые за двадцать лет между ними словно выросла стена. Невидимая, но осязаемая. И это пугало даже больше, чем найденный чек.
После разговора с Мариной тревога не отпускала Елену ни на минуту. Она начала замечать детали, которые раньше ускользали от внимания: новые рубашки Виктора, едва уловимый незнакомый аромат на его одежде, участившиеся "деловые ужины". А главное – его взгляд, когда он смотрел в телефон. Теплый, почти нежный. Такой, каким был когда-то, в начале их брака.
В тот вечер она решилась. Виктор сидел в кабинете, когда она вошла без стука. Он вздрогнул и поспешно убрал телефон, но Елена успела заметить имя на экране. "Наташенька".
— Кто она? — голос прозвучал неожиданно спокойно, хотя внутри всё дрожало.
— Кто? — Виктор попытался изобразить недоумение, но вышло неубедительно.
— Наташенька, — Елена произнесла имя с той же интонацией, с какой читала его муж. — Та самая, с которой ты встречаешься в "Ривьере"?
Виктор побледнел. Его руки, лежащие на столе, заметно дрогнули.
— Лена... — он запнулся, подбирая слова. — Это не то, что ты думаешь.
— А что я должна думать? — она достала из кармана халата смятый чек. — Объясни мне, что я должна думать, когда мой муж снимает номер в гостинице и прячет телефон?
Он встал, прошёлся по кабинету. Остановился у окна, глядя на вечерний город.
— Ты не поверишь, если я скажу, что между нами ничего не было?
Елена почувствовала, как к горлу подступает тошнота:
— А было что-то?
— Она... она особенная, — его голос стал мягче. — Такая молодая, легкая. С ней всё просто. Никаких претензий, никаких упреков. Просто разговоры, смех...
— Разговоры? В гостиничном номере? — Елена почувствовала, как внутри что-то обрывается. — Не лги хотя бы сейчас, Витя.
Он резко обернулся:
— Клянусь тебе, это было только платоническое увлечение! Да, я встречался с ней. Да, мы разговаривали. Но ничего большего, правда! — он шагнул к ней. — Просто... с тобой всё стало таким сложным. Быт, проблемы, вечные разговоры о деньгах и работе...
— А с ней – только смех и легкость? — Елена горько усмехнулась. — И ради этой легкости ты готов разрушить двадцать лет брака?
— Нет! — он попытался взять её за руку, но она отстранилась. — Лена, я люблю тебя! Это было глупое увлечение, минутная слабость...
— Минутная? — она показала на чек. — Три часа – это минута?
Виктор опустился в кресло, обхватив голову руками:
— Я знаю, что виноват. Но я всё осознал. Я прекращу эти встречи, клянусь! Только не уходи...
Елена смотрела на мужа – такого жалкого сейчас, такого потерянного – и чувствовала, как внутри растет глухая боль. Где тот сильный, уверенный в себе мужчина, за которого она вышла замуж? Который клялся любить и беречь? Осталась только тень.
— Я не знаю, Витя, — тихо сказала она. — Я просто не знаю. Ты говоришь, что любишь меня, но ищешь легкости с другой. Говоришь о минутной слабости, но продолжаешь встречаться с ней. Как я могу тебе верить?
— Я всё исправлю! — он вскочил. — Дай мне шанс! Я докажу...
— Нет, — она покачала головой. — Сейчас мне нужно время. Время подумать, стоит ли пытаться склеить то, что ты разбил.
К Марине Елена поехала не сразу. Неделю собиралась с мыслями, ворочалась без сна, прокручивая в голове предстоящий разговор. Да и что тут скажешь? "Твоя дочь спуталась с моим мужем, а ты, похоже, всё знала"? От одной мысли к горлу подкатывала тошнота.
В подъезде пахло свежей выпечкой – соседка Маринина всегда пекла по субботам пироги. Раньше они часто сидели втроём на кухне, пили чай, сплетничали. Господи, неужели это было совсем недавно?
Позвонила всего раз. За дверью послышалась какая-то возня, приглушённые голоса.
– Иду-иду! – Марина открыла не сразу, запахивая на ходу халат. Увидела Елену и как-то разом потускнела. – Ой... а я думала, это соседка за солью...
– Помешала?
– Да нет, что ты... – Марина замялась. – Проходи.
В кухне стояли две чашки. Одна – любимая Маринина, с котятами, вторая – незнакомая, ярко-розовая. На столе валялась открытая пачка дорогих конфет – тех самых, которые Виктор всегда покупал в командировках.
– У тебя Наташа? – Елена кивнула на розовую чашку.
– Была. Уже ушла. – Марина принялась суетливо убирать со стола. – Чаю будешь? У меня есть этот, как ты любишь... с чабрецом.
– Не надо чаю, Марин.
Повисла тишина – тяжёлая, душная. Такая бывает перед грозой.
– Почему ты мне не сказала? – Елена смотрела, как подруга машинально протирает стол, уже и так чистый. – Сколько времени ты знала?
– Что знала? – Марина не поднимала глаз.
– Не придуривайся! – Елена с силой хлопнула ладонью по столу, чашки жалобно звякнули. – Про Виктора и твою дочь! Про их... встречи.
Марина наконец перестала елозить тряпкой:
– А что я должна была сказать? "Лен, извини, но моя дочь влюбилась в твоего мужа"?
– Хотя бы так! Лучше, чем врать мне в глаза!
– Я не врала...
– Нет? А когда я пришла к тебе с тем чеком? Когда плакала тут? Что ты мне тогда впаривала про "усталость" и "накрутила себя"?
Марина тяжело опустилась на табуретку:
– А что я могла сделать? Она же моя дочь...
– А я, значит, так... двадцать лет дружбы побоку?
– Наташке плохо было, – Марина говорила глухо, по-прежнему глядя в стол. – После развода сама не своя ходила. Похудела, осунулась... А тут Виктор. Внимание, забота...
– Замолчи! – Елену затрясло. – Не смей! Не смей оправдывать их!
– Да не оправдываю я! – Марина наконец подняла глаза – красные, заплаканные. – Думаешь, мне легко? Дочь живёт как в тумане, ты страдаешь...
– А ты решила отмолчаться? Авось само рассосётся?
– Лен...
– Нет, Марин. Не Лен. – Елена медленно встала. – Знаешь, что самое поганое? Не то, что они с Виктором творят. А то, что ты... ты могла всё это время смотреть мне в глаза и делать вид, что ничего не происходит.
– Подожди! – Марина вскочила. – Давай поговорим...
– О чём? О том, как твоя девочка нашла утешение в постели моего мужа? И как её мать, моя лучшая подруга, это покрывала?
Елена шла по лестнице – быстро, почти бегом. Сзади доносился Маринин голос, что-то про "давай не будем рубить с плеча" и "нужно всё обсудить". Но обсуждать было уже нечего.
Двадцать лет дружбы. Похороны, свадьбы, больницы, ночные разговоры до утра... Всё коту под хвост.
После разговора с Мариной Елена вернулась домой за полночь. В квартире было темно и тихо. Виктор, видимо, уже спал. Или делал вид.
Не включая свет, она прошла на кухню. Достала из шкафа бутылку коньяка, плеснула на два пальца. Коньяк обжёг горло. За окном мигала вывеска круглосуточной аптеки, окрашивая кухню то в красный, то в синий.
Телефон Виктора лежал на столе. Обычно он носил его с собой даже в ванную, а тут... Елена взяла телефон. Экран моргнул – пришло сообщение.
"Спасибо за вечер. Мне было лучше, чем я думала. Целую. Н."
Елена смотрела на эти буквы, пока они не начали расплываться. В голове было пусто. Ни злости, ни обиды – только звенящая пустота.
– Не спится? – Виктор появился в дверях кухни, взъерошенный, в домашних штанах и футболке. Увидел телефон в её руках и осёкся.
– Целует она тебя, значит, – Елена развернула к нему экран. – Хорошо целует?
– Лена...
– Нет, правда интересно. – Она налила ещё коньяка. – Лучше, чем думала? А как думала-то?
– Перестань.
– Что – перестань? – Елена залпом выпила коньяк. – Правду говорить перестань? Или глаза закрыть на то, что мой муж трахает дочку моей лучшей подруги?
– Не выражайся.
– А как прикажешь это называть? "Платоническое увлечение"? – Она с грохотом поставила стакан. – Знаешь что... я устала. Устала делать вид, что верю твоему враныо. Устала ждать, когда ты нагуляешься.
Она встала, пошатнулась. В голове шумело – то ли от коньяка, то ли от усталости.
– Куда ты? – В голосе Виктора появилась тревога.
– К маме. Или к чёрту. Какая разница?
– Сейчас? Ночью?
– А что – дождаться утра? Чтобы ты успел придумать очередную сказку?
Она прошла в спальню, достала старую дорожную сумку. Принялась швырять в неё вещи – как попало, не глядя.
– Лена, давай поговорим, – Виктор стоял в дверях. – Ты же не можешь вот так...
– Могу. – Она застегнула сумку. – И знаешь что? Даже нужно. Потому что иначе я просто сдохну. От этого вранья, от твоих "деловых встреч", от её сообщений...
– Я всё объясню!
– Не надо. – Она обошла его, стараясь не коснуться. – Ничего не надо объяснять. Просто... живи как хочешь. С кем хочешь. Только без меня.
– Лена! Постой! – Он схватил её за локоть. – Я прекращу с ней общаться! Клянусь! Только не уходи!
– Поздно, Вить. – Она мягко высвободила руку. – Слишком поздно.
Уже в дверях она обернулась:
– Знаешь, что самое паршивое? Я ведь любила тебя. По-настоящему. А ты всё просрал. Ради чего?
Он молчал. А что тут скажешь?
В подъезде было темно и пахло кошками. Елена присела на ступеньку, достала телефон. Номер мамы никак не находился – буквы прыгали перед глазами.
"Ничего, – подумала она. – Главное – сделать первый шаг. А там... там разберёмся."
Три месяца пролетели как в тумане. Елена жила у мамы, с головой ушла в работу. Телефон Виктора заблокировала – хватит. Наплакалась.
Письмо пришло в конце октября – бумажное, в плотном конверте. Почерк мужа она узнала сразу. Вскрывать не хотелось, но что-то заставило.
"Лена. Я долго думал, писать тебе или нет. Знаю, что ты заблокировала мой номер (и правильно сделала). Знаю, что не заслуживаю даже того, чтобы ты это прочла. Но всё-таки пишу.
Помнишь, как мы познакомились? Ты ещё работала в регистратуре поликлиники, а я прибежал с растянутой лодыжкой. Хромал и ругался. А ты посмотрела на меня и так спокойно говоришь: "Сядьте, успокойтесь и перестаньте пугать других пациентов". И я сел. И успокоился.
Ты всегда умела приводить меня в чувство. А я... я всё просрал. Ты права.
После твоего ухода я много думал. Ходил к психологу (да-да, представляешь – я! К психологу!). Знаешь, что она мне сказала на первом приёме? Что я – трус. Не могу принять, что старею, что дети выросли, что жизнь уже не та, как в тридцать. И цепляюсь за иллюзию молодости через интрижку с девчонкой.
Я психанул тогда. Хлопнул дверью, ушёл. А потом... потом вернулся. Потому что она права.
Я трус, Лен. Жалкий трус, который едва не разрушил самое дорогое, что у него было. Знаешь, что самое страшное? Я ведь даже не любил её. Наташу эту. Просто... просто с ней я чувствовал себя молодым. Будто мне снова тридцать, и весь мир у ног.
Три месяца хожу к психологу. Учусь разбираться в себе, принимать себя. Знаешь, что понял? Что погнался за фантиком, а потерял бриллиант.
Я давно прервал все контакты с Наташей. Она пыталась звонить, писать – я просто заблокировал номер. Знаю, что это не искупит моей вины. Но я правда хочу измениться. Стать лучше. Честнее.
Не прошу прощения – не имею права. Не прошу вернуться – тоже не имею права. Просто хочу, чтобы ты знала: я осознал. И если ты когда-нибудь (пусть не сейчас, пусть через год) захочешь поговорить – я буду ждать. Столько, сколько нужно. Виктор."
Елена смотрела на листок, на знакомый почерк, ставший чуть более неровным, будто рука дрожала. На клякску в углу – он всегда сажал кляксы, когда волновался.
– Доча, чай готов! – Мама позвала с кухни. – Иди, остынет!
– Сейчас, мам.
Она аккуратно сложила письмо. Спрятала в ящик стола, туда, где лежало обручальное кольцо – она сняла его в тот вечер, когда ушла.
Чай правда мог остыть. А с письмом... с письмом можно разобраться и потом. Когда внутри перестанет так щемить от знакомого почерка и чернильных клякс.
На встречу Елена согласилась не сразу. После письма прошло две недели. Она перечитывала его почти каждый вечер, пока пила чай на маминой кухне. Клякса в углу стала совсем бледной.
Кафе выбрала сама – маленькое, неприметное, где они когда-то праздновали её повышение. Пришла раньше, села у окна. Руки немного дрожали, пришлось сжать чашку покрепче.
Виктор появился точно в назначенное время. Похудел, виски совсем седые. Раньше закрашивал, а теперь, видно, махнул рукой.
– Здравствуй, – он неловко замер у столика. – Можно?
Она кивнула. Он сел, одернул пиджак. Пиджак был новый – раньше она бы обязательно это отметила, похвалила. Сейчас промолчала.
– Как ты? – спросил он после паузы.
– Нормально. Работаю много.
– А мама как?
– Тоже нормально.
Помолчали. За соседним столиком смеялась молодая пара. Девчонка с розовыми волосами кормила парня пирожным с ложечки.
– Помнишь, мы тоже так сидели? – Виктор проследил за её взглядом. – В тот день, когда ты защитила диплом.
– Помню.
Снова тишина. Официантка принесла кофе – для него, как всегда, двойной эспрессо.
– Я хожу к психологу, – он отхлебнул кофе. – Каждую неделю.
– Знаю. Ты писал.
– Многое понял. Про себя. Про нас.
– И что же? – она наконец подняла глаза.
– Что я... – он запнулся. – Что я трус. Всю жизнь боялся стареть. Боялся, что уже не тот. Что тебе со мной скучно.
– А мне было не скучно.
– Знаю. Теперь знаю.
Он достал из кармана маленькую коробочку. Положил на стол.
– Что это?
– Открой.
Внутри лежало её обручальное кольцо. То самое, что она оставила на тумбочке в спальне в ту ночь.
– Зачем? – она захлопнула коробочку.
– Не думай, что я... – он провел рукой по волосам. – Я не давлю. Просто хочу, чтобы оно было у тебя. Что бы ты ни решила.
Она смотрела на его руки – крупные, с аккуратно подстриженными ногтями. Когда-то она любила эти руки.
– А что с ней? – спросила вдруг.
– С кем?
– Сам знаешь.
Он поморщился:
– Никак. Заблокировал все контакты ещё три месяца назад. Говорят, она уехала к отцу в Питер.
– А Марина?
– Не знаю. Не общаюсь.
Елена вертела в руках чашку. Давно остывший чай казался слишком горьким.
– Знаешь, – сказала она наконец. – Я ведь тоже к психологу ходила. Разобраться хотела.
– И как?
– Разобралась. В себе. В тебе. Во всём этом.
– И что решила?
Она достала кольцо из коробочки. Покрутила в пальцах – золото тускло блеснуло.
– Что я не хочу так, как раньше.
Он опустил голову:
– Понимаю.
– Нет, не понимаешь, – она положила кольцо на стол. – Я не хочу, как раньше. Хочу по-другому. Честнее. Взрослее.
– То есть?
– То есть, если начинать сначала – то только так. Никакого вранья. Никаких недомолвок. Полное доверие или ничего.
Он медленно поднял глаза:
– Ты это сейчас о чём?
– О втором шансе. Если ты правда готов работать над собой. Над нами.
Он потянулся к её руке – осторожно, будто боялся спугнуть:
– Я сделаю всё, что нужно. Клянусь.
– Не клянись, – она мягко высвободила руку. – Просто делай.
За окном моросил дождь. Парочка за соседним столиком уже ушла. В полупустом зале играла какая-то старая песня – они танцевали под неё на выпускном Наташки. Господи, как давно это было...
– Поехали домой? – спросил он тихо.
– Нет, – она покачала головой. – Пока нет. Давай просто посидим. Поговорим.
– О чём?
– Обо всём. О том, что было. О том, что будет. У нас ведь теперь много времени, правда?
Он улыбнулся – впервые за весь вечер:
– Сколько захочешь.