В просторной кухне пахло свежими пирогами. Нина Сергеевна только что достала их из сумки — с капустой и картошкой, как любила её дочь Марина. Внуки, Димка и Танюша, уже крутились рядом, пытаясь стащить горячий кусочек.
— Подождите, остынет сначала, — улыбнулась Нина Сергеевна, поправляя выбившуюся прядь седых волос. На душе было тепло — давно не видела внуков, соскучилась.
Марина суетилась вокруг стола, расставляя тарелки. В глазах дочери читалось какое-то странное беспокойство, которое Нина Сергеевна сначала списала на усталость — трое детей, работа, хозяйство.
Скрип входной двери возвестил о приходе Андрея. Зять вошёл на кухню, даже не сняв рабочую куртку, окинул взглядом стол и поджал губы.
— А, Нина Сергеевна пожаловала, — в его голосе прозвучала плохо скрываемая неприязнь. — Муж-то ваш где?
— Николай Петрович собирался приехать завтра, — начала было Нина Сергеевна, но Андрей перебил:
— Вот что, мать. Пусть отец остаётся дома. А ты приезжай одна. Полы помоешь, еду приготовишь — и хватит. Незачем толпой наваливаться.
Марина вздрогнула, но промолчала, только ниже опустила голову. Нина Сергеевна почувствовала, как предательски задрожали руки. Сорок лет учительницей проработала, привыкла к уважению, а тут...
— Я не навязываться приехала, Андрей, — тихо ответила она, расправляя плечи. — Я к дочери и внукам приехала. И муж мой...
— Ну вот к дочери и приезжай, — снова оборвал её зять. — По делу. А душевные посиделки потом устроите.
Димка дёрнул бабушку за рукав:
— Ба, а пирожки вкусные?
Нина Сергеевна через силу улыбнулась внуку, чувствуя, как к горлу подкатывает ком:
— Конечно, милый. Самые вкусные, как ты любишь.
В кухне повисла тяжёлая тишина, нарушаемая только звоном посуды, которую Марина с преувеличенным вниманием продолжала расставлять на столе. А Нина Сергеевна вдруг очень ясно поняла: это только начало. И ей предстоит сделать выбор — или проглотить эту обиду, или... На второе "или" сил пока не хватало.
Ночная кухня казалась другой — тише, интимнее. Нина Сергеевна методично мыла посуду, словно пытаясь смыть не только остатки ужина, но и горечь вечера. Звук льющейся воды успокаивал.
— Мам, давай я домою, — Марина появилась неслышно, как в детстве, когда пробиралась на кухню за конфетами.
— Сама справлюсь. Раз уж за этим приехала, — Нина Сергеевна не хотела, чтобы это прозвучало резко, но получилось именно так.
Марина присела за стол, обхватила чашку с остывшим чаем:
— Мам, ты не понимаешь. Андрей много работает, устаёт. Ему важно, чтобы дома был порядок...
— А мне важно, чтобы было уважение, — Нина Сергеевна выключила воду и повернулась к дочери. — Я всю жизнь учила детей, что главное — это человеческое достоинство. А теперь что же, забыть об этом? Потому что твой муж устал?
— Он хороший, мам. Правда. Просто...
— Просто что, Мариночка? — Нина Сергеевна присела рядом, взяла дочь за руку. Почувствовала, какая она холодная. — Когда это началось? Когда ты стала бояться поднять глаза при муже?
Марина вздрогнула:
— Я не боюсь! Просто... стараюсь сохранить мир в семье.
— Мир, построенный на унижении, — это не мир, доченька. Это тюрьма.
В коридоре скрипнула половица. Марина испуганно выпрямилась, но это всего лишь Танюша прошлёпала босыми ногами в туалет.
— Знаешь, — тихо продолжила Нина Сергеевна, — когда твой отец впервые поднял на меня голос, я собрала вещи и уехала к бабушке. На три дня. Он потом на коленях просил прощения. И больше никогда...
— Мам, сейчас другое время.
— Время другое. А самоуважение — оно всегда одинаковое, — Нина Сергеевна встала. — Я не для того тебя растила, чтобы ты боялась жить в собственном доме. И внуков не для того нянчу, чтобы они видели, как их отец унижает бабушку.
Марина молчала, но по её щеке скатилась слеза. Первая за этот вечер. Нина Сергеевна смотрела на дочь и видела в ней себя — тридцать лет назад, такую же растерянную и испуганную. Только тогда она нашла в себе силы. Найдёт ли их Марина?
Утро выдалось промозглым. Нина Сергеевна складывала в сумку недавно распакованные вещи — аккуратно, как делала всё в жизни. Свитер, который связала для Димки. Платье для Танюши. Альбом с фотографиями, который хотела показать...
— Бабуль, ты куда? — Димка стоял в дверях, теребя рукав пижамы. — Ты же обещала блинчики...
— В следующий раз, солнышко, — голос предательски дрогнул.
— Мама, пожалуйста! — Марина влетела в комнату. — Не уезжай так!
— А как мне уезжать, доченька? — Нина Сергеевна распрямилась, посмотрела дочери в глаза. — Как служанка, отработавшая своё? Или как мать, которую ты не смеешь защитить?
В дверном проёме появился Андрей. Прислонился к косяку, скрестив руки на груди:
— Да пусть едет. Подумаешь, драма. Нам и правда помощь по хозяйству нужна была, а не театр.
Что-то надломилось в этот момент. В тишине было слышно, как часы отсчитывают секунды — тик-так, тик-так. Нина Сергеевна почувствовала, как распрямляются плечи — будто снова стоит перед классом, готовясь утихомирить расшалившихся учеников.
— Знаете что, Андрей, — она впервые назвала его на "вы", — я сорок лет детей учила. И главное, чему учила — уважению. К себе и к другим. А вы... вы этого так и не выучили.
— Мам... — начала было Марина.
— Нет, доченька, дослушай. Я не вещь. Не прислуга. Я — твоя мать. И либо меня уважают в этом доме, либо...
— Либо что? — усмехнулся Андрей. — Будете обижаться? Манипулировать дочерью?
— ХВАТИТ! — Марина вдруг шагнула вперёд, встала между матерью и мужем. — Хватит, Андрей! Я молчала, когда ты на меня голос повышал. Молчала, когда ты мои решения высмеивал. Но мою маму... — она задохнулась от слёз. — Мою маму я не позволю унижать! Даже тебе!
Андрей отшатнулся, словно его ударили. В его глазах мелькнуло что-то похожее на растерянность:
— Марин, ты чего? Я же просто...
— Просто что? — она повернулась к матери. — Мама, прости. Прости, что позволила этому случиться.
Нина Сергеевна молча обняла дочь. За их спинами Андрей переминался с ноги на ногу, явно не зная, что делать с этой новой, незнакомой Мариной, которая вдруг научилась говорить "нет".
В квартире Нины Сергеевны пахло ромашковым чаем. Она всегда заваривала его в особые моменты, а сегодня был именно такой. Звонок в дверь раздался ровно в шесть — Марина никогда не опаздывала.
На пороге стояли дочь и зять. Андрей держал коробку с тортом и выглядел непривычно растерянным. Марина крепко сжимала его руку — не то поддерживая, не то удерживая.
— Проходите, — Нина Сергеевна посторонилась. — Чай как раз заварился.
Они расселись за круглым столом — тем самым, за которым когда-то маленькая Марина делала уроки. Молчание затягивалось, но оно не было тяжёлым — скорее выжидающим.
— Нина Сергеевна, — Андрей первым нарушил тишину, старательно разглядывая свои руки. — Я... мне стыдно. Правда стыдно.
— За что именно, Андрей? — спросила она спокойно, разливая чай по чашкам.
— За всё. За то, как обращался с вами. За то, что не видел в вас... человека. Только функцию какую-то, — он поднял глаза. — Знаете, после вашего ухода я много думал. Вспомнил свою маму... Она бы меня не простила за такое отношение к женщине, к матери.
Марина тихонько всхлипнула.
— Я не прошу прощения, — продолжил Андрей. — Но хочу, чтобы вы знали: я всё понял. И больше никогда...
— Знаешь, Андрей, — Нина Сергеевна положила в чашку зятя любимый лимон, как делала раньше, — прощение нужно заслужить. Не словами — действиями. Я готова дать тебе этот шанс. Ради дочери, ради внуков. Ради тебя самого.
— А я... — Марина выпрямилась, — я больше не буду молчать, мама. Ни когда обижают тебя, ни когда меня. Ты научила меня быть сильной, просто я забыла об этом.
Нина Сергеевна улыбнулась:
— Сила не в том, чтобы кричать или воевать, доченька. Сила в том, чтобы оставаться собой. И уметь говорить "нет", когда нужно.
За окном расцветал весенний вечер. Ромашковый чай согревал руки и души. А на столе, в старой вазе, стояли любимые цветы Нины Сергеевны — те самые ромашки, которые Андрей купил по дороге. Сам. Без подсказки Марины.
Впереди было много работы — над отношениями, над собой, над тем, чтобы научиться слышать друг друга. Но главное уже случилось: они сделали первый шаг.