Лестничная клетка встретила меня прохладой и гулким эхом шагов. Вот ведь незадача — в спешке оставила ключи от машины дома. Теперь приходится возвращаться, терять драгоценное время. А у меня ещё встреча с заказчиком через час...
Поднимаясь на свой этаж, я замедлила шаг. Из-за приоткрытой двери нашей квартиры доносился голос свекрови — Тамары Ивановны. Она говорила по телефону, явно не подозревая о моём присутствии. Сначала я даже не прислушивалась — мало ли какие у неё дела и разговоры. Но когда услышала своё имя, невольно застыла на месте.
— ...да, представляешь, эта Марина совсем распоясалась! — В голосе Тамары Ивановны звенела сталь. — Она же просто разрушает нашу семью. Андрюша совсем от рук отбился, перестал ко мне прислушиваться...
Я прижалась к стене, чувствуя, как предательски задрожали колени.
— Нет, Люся, так больше продолжаться не может. Я не для того растила сына, чтобы какая-то выскочка командовала им. Знаешь, что она недавно заявила? Что им пора жить отдельно! Ты можешь себе представить?
Пауза. Где-то этажом ниже хлопнула дверь, но я не могла сдвинуться с места.
— Конечно, у меня есть план. — Тамара Ивановна понизила голос до заговорщического шёпота. — Помнишь, как мы в прошлый раз избавились от той вертихвостки, что крутилась вокруг Андрюши? Здесь будет сложнее, конечно, они же женаты... Но я уже начала действовать. Понемногу, капля за каплей... Андрюша сам поймёт, какая она на самом деле.
В горле встал ком. Перед глазами поплыло — то ли от слёз, то ли от внезапно накатившей слабости. Три года совместной жизни промелькнули перед глазами: бесконечные придирки свекрови, её "случайные" замечания, постоянные попытки вбить клин между мной и Андреем... Я считала это обычными семейными трудностями, думала, что со временем всё наладится. А оказывается...
— Главное — действовать аккуратно, — продолжала Тамара Ивановна. — Она должна сама уйти. Андрюша не простит, если я открыто вмешаюсь. Но я уже вижу, как она начинает срываться. Ещё немного — и она покажет своё истинное лицо...
Я медленно отступила назад, стараясь ступать беззвучно. Ключи от машины больше не имели значения. Сердце колотилось где-то в горле, а в голове билась одна мысль: "Что теперь делать? Как жить дальше, зная, что человек, который называет себя твоей второй мамой, методично пытается разрушить твою семью?"
Спускаясь по лестнице, я вытерла выступившие слёзы. Внутри медленно закипала злость — не истерическая, а какая-то холодная, решительная. Нет уж, Тамара Ивановна, так просто я не сдамся. Вы хотите войны? Что ж, я буду сражаться. За своё счастье, за нашу с Андреем любовь. И да поможет нам всем Бог...
На работу я поехала на такси. Весь день прошёл как в тумане — я механически выполняла свои обязанности, а в голове крутились обрывки подслушанного разговора. К вечеру нужно было принять решение: рассказать Андрею или промолчать? И главное — как убедить его поверить мне, а не матери?
Вечером я долго не могла начать этот разговор. Андрей сидел в кресле, просматривая новости в телефоне, а я делала вид, что читаю книгу. Строчки плыли перед глазами.
— Андрей... — наконец решилась я. — Нам нужно поговорить.
Он поднял голову, и я увидела в его глазах настороженность. Последнее время это выражение появлялось всё чаще.
— О чём?
— О твоей маме. — Я старалась говорить спокойно, хотя внутри всё дрожало. — Сегодня утром я случайно услышала...
— Опять? — Он резко выпрямился в кресле. — Марина, сколько можно? Почему любой разговор сводится к претензиям к моей матери?
— Это не претензии! Я просто хочу рассказать...
— Знаешь что? — Андрей встал, возвышаясь надо мной. — Мне надоело. Ты постоянно ищешь повод для ссоры. Мама готовит нам, убирается, помогает во всём. А ты только и делаешь, что жалуешься!
Его слова били наотмашь. Я смотрела на мужа и не узнавала его. Куда делся тот чуткий, понимающий человек, за которого я выходила замуж?
— Андрей, послушай... — Голос предательски дрогнул. — Я сегодня слышала, как твоя мама говорила по телефону. Она прямо сказала, что хочет...
— Подслушивала, значит? — Его лицо исказилось. — Теперь ты ещё и шпионишь за ней?
— Я не шпионила! Я вернулась за ключами и случайно услышала...
— Случайно? — Он горько усмехнулся. — У тебя всё случайно. То случайно услышала, это случайно заметила... Знаешь, что я думаю? Ты просто ревнуешь. Не можешь смириться с тем, что у меня есть кто-то ещё, кроме тебя.
Я застыла с открытым ртом. В голове не укладывалось: как он мог так исказить реальность?
— Андрей, — прошептала я, — твоя мама делает всё, чтобы разрушить нашу семью. Она сама это сказала. У неё есть план...
— Хватит! — Он почти кричал. — Я не хочу это слушать! Мама желает нам только добра. Это ты постоянно создаёшь проблемы на пустом месте. Ты... ты просто слишком чувствительная!
Последние слова он почти выплюнул. Развернулся и вышел из комнаты, хлопнув дверью. А я осталась сидеть, глотая слёзы. В соседней комнате негромко звякнула посуда — Тамара Ивановна готовила ужин, словно ничего не происходило.
"Слишком чувствительная..." Эти слова эхом отдавались в голове. Я вспомнила, как несколько дней назад свекровь говорила по телефону: "Андрюша сам поймёт, какая она истеричка..." Вот оно что. Её слова уже пустили корни в его сознании.
Я подошла к окну. В тёмном стекле отражалось моё бледное лицо. Что делать? Как достучаться до человека, который не хочет слышать? Как спасти семью, если твой главный союзник превратился в противника?
За семейным ужином было непривычно тихо. Андрей сосредоточенно ел, избегая смотреть в мою сторону. Тамара Ивановна, напротив, излучала доброжелательность.
— Андрюша, тебе нравится? — Она подложила сыну ещё котлет. — Я по своему особому рецепту готовила. Помнишь, как в детстве ты их любил?
— Очень вкусно, мам.
— А ты, Мариночка? — В её голосе появились медовые нотки. — Что-то совсем не ешь. Может, невкусно?
Я через силу улыбнулась:
— Всё хорошо, Тамара Ивановна. Просто нет аппетита.
— Ах, милая, это потому что ты целыми днями на работе. — Она покачала головой. — Разве может быть аппетит, когда женщина не заботится о доме? Вот я в твои годы...
— Мама, — тихо перебил Андрей, — не начинай.
— Что "не начинай"? Я же любя, сынок. Просто переживаю. Вот сегодня прихожу — квартира не убрана, рубашки твои не глажены...
Я сжала вилку так, что побелели костяшки пальцев.
— Я работаю, Тамара Ивановна. У меня важный проект.
— Конечно-конечно, — она понимающе кивнула. — Работа — это святое. Только вот семья... Андрюша, помнишь Олечку, дочку моей подруги? Какая хозяйственная девочка! И работает, и дом в идеальном порядке содержит...
— Зачем вы это делаете? — Я не выдержала. — Зачем постоянно пытаетесь...
— Марина! — Андрей стукнул ладонью по столу. — Прекрати! Мама просто беспокоится о нас.
— Беспокоится? — Я горько рассмеялась. — Она методично пытается настроить тебя против меня!
— Господи, — Тамара Ивановна прижала руку к груди, — за что мне это? Андрюша, ты слышишь, как она со мной разговаривает?
— Слышу, — процедил он сквозь зубы. — И мне это надоело.
Он встал из-за стола, с грохотом отодвинув стул.
— Знаешь что, Марина? Мама права. Ты совсем перестала быть той женщиной, на которой я женился. Та Марина никогда бы...
— Той Марины больше нет! — Я тоже вскочила. — Потому что та Марина не знала, что в этом доме идёт война! Война, в которой я даже не могу защищаться, потому что мой собственный муж...
— Хватит истерик! — Он схватил куртку. — Я ухожу. Мне нужно проветриться.
Входная дверь хлопнула так, что задрожали стёкла. Я осталась стоять, глядя в пустоту. За спиной тихо всхлипнула Тамара Ивановна:
— Вот видишь, что ты наделала? Довела сына...
Я молча вышла из кухни. В ушах звенело, а перед глазами стояло лицо мужа — злое, чужое. "Ты совсем перестала быть той женщиной..." А ведь это именно то, чего добивалась его мать. И у неё получилось.
Его не было дома почти до часу ночи. Я металась по квартире, не находя себе места — то бралась перемывать посуду, то принималась протирать и без того чистые полки, то просто сидела в темноте, глядя в окно на редкие огни фонарей.
Звук поворачивающегося в замке ключа заставил вздрогнуть. От Андрея пахнуло холодом и сигаретами — значит, всё это время просидел в своей машине у реки. Знаю я его привычки.
— Ты чего не спишь? — буркнул он, стаскивая ботинки. — Завтра же на работу.
Я оперлась о дверной косяк:
— Нам надо поговорить.
— Марин, давай завтра, а? Устал как собака...
— Нет. — Я скрестила руки на груди. — Сейчас.
Он тяжело вздохнул, но прошёл в комнату. Плюхнулся на диван, даже куртку не снял.
— Андрей, — я присела рядом, чувствуя, как предательски дрожат руки. — Я так больше не могу.
— Опять двадцать пять...
— Помолчи. — Мой голос сорвался. — Дай мне договорить. Я три года, слышишь? Три года пыталась быть идеальной невесткой. Готовила, убирала, помалкивала, когда твоя мать подкладывала мне свинью за свинь...
— Не смей так говорить о маме!
— А как мне говорить? — я почти кричала. — Как прикажешь это называть? Когда она специально пересаливает еду, а потом жалуется тебе, что я не умею готовить? Когда "случайно" роняет мою любимую чашку? Когда звонит тебе на работу и рассказывает, какая я плохая жена?
Он молчал, только желваки ходили.
— Знаешь, что самое обидное? — я встала, прошлась по комнате. — Что ты всё это видишь. Но делаешь вид, что ничего не происходит.
— А что я должен делать? Выгнать родную мать?
— Нет. Ты должен выбрать — или я, или она.
Он так резко вскочил, что я невольно отшатнулась:
— Ты что несешь? Какой выбор? Это моя мать!
— А я твоя жена! — я с силой стукнула кулаком по столу, забыв про боль. — Но, видимо, это ничего не значит?
В прихожей скрипнула половица — наверное, Тамара Ивановна подслушивала. Да и чёрт с ней.
— Короче так, — я перевела дыхание. — Даю тебе неделю. Либо мы снимаем квартиру и начинаем жить своей семьей, либо... либо я подаю на развод.
Вот и всё. Сказала. Ноги стали ватными, в глазах защипало.
— Семь дней, Андрей. Решай — или твоя мать, или наша семья.
Я заперлась в ванной, включила воду на полную — чтоб не слышать, как он хлопнет дверью. И разревелась, сползая по стенке на холодный кафель. Господи, неужели правда придётся уйти? Неужели он не поймёт?..
От звонка будильника я вздрогнула. Кое-как разлепила опухшие от слёз глаза — уснула только под утро, на диване в гостиной. Андрей так и не вернулся домой.
На кухне гремела посуда. Тамара Ивановна готовила завтрак, напевая что-то себе под нос. Я уже собиралась прошмыгнуть мимо, но услышала голос мужа.
— Мам, я не знаю, что делать.
Замерла за дверью, затаив дыхание.
— Конечно знаешь, сыночек! — В голосе свекрови звучало торжество. — Она сама тебе всё упростила. Раз ставит условия — пусть уходит.
— Ты не понимаешь... — Андрей говорил глухо, с болью. — Я не могу её потерять. Я... я люблю её, мам.
Звякнула упавшая ложка.
— А как же я? — голос Тамары Ивановны дрогнул. — Ты что, бросишь родную мать?
— Я не хочу никого бросать! — В его голосе прорвалось отчаяние. — Но я каждый день вижу, как она угасает. Как плачет по ночам. Как пытается... пытается быть хорошей для всех, а мы...
Он осёкся. В кухне повисла тишина.
— Знаешь, — вдруг тихо сказал он, — когда я вчера сидел у реки, всё думал: вот я потеряю Марину. И что дальше? Буду жить с тобой до старости? А потом что? Останусь один, потому что другой такой я не найду. Она ведь... она особенная, мам.
Я прижала ладонь ко рту, сдерживая всхлип.
— Господи, — еле слышно прошептала Тамара Ивановна. — Что же я наделала...
Скрипнул отодвигаемый стул. Я метнулась в ванную, прикрыла дверь. Сердце колотилось как бешеное.
Весь день Тамара Ивановна была непривычно тихой. А вечером постучала ко мне в спальню.
— Можно? — Она выглядела постаревшей, осунувшейся. — Марина, нам надо поговорить.
И я поняла: что-то изменилось. Что-то важное.
— Вот и всё, кажется. — Андрей занёс последнюю коробку в нашу новую квартиру. — Можно выдохнуть.
Я смотрела, как Тамара Ивановна неловко переминается у порога. За эти две недели она сильно изменилась — осунулась, будто разом постарела на несколько лет.
— Проходите, мам, — я протянула ей чашку с чаем. — Присядьте.
Она опустилась на стул, обхватив чашку дрожащими руками:
— Марина... доченька. Прости меня. Я ведь как лучше хотела, а получилось...
Голос её прервался. В тишине было слышно, как капает вода из плохо закрученного крана.
— Знаешь, — она справилась с дрожью в голосе, — когда я услышала, как Андрюша говорил о тебе... Я вдруг увидела себя со стороны. Господи, что же я творила? Ведь ты любишь его. По-настоящему любишь.
— Люблю, — тихо ответила я. — Больше жизни.
— А я... — она промокнула глаза платком, — я же могла всё разрушить. Из-за своего эгоизма, из-за страха остаться одной...
Андрей молча положил руку ей на плечо.
— Теперь всё будет иначе, — твёрдо сказала она. — Обещаю. Никакого вмешательства, никаких... — она горько усмехнулась, — планов. Живите своей жизнью. А я... я научусь быть хорошей свекровью. Правда.
Я смотрела на неё — и видела не врага, а просто одинокую женщину, которая слишком сильно любила своего сына. Которая боялась потерять последнее, что у неё осталось.
— Знаете что? — я улыбнулась. — Приходите к нам на воскресные обеды. Будем вместе готовить. Вы научите меня своим фирменным котлетам?
Она просияла сквозь слёзы:
— Конечно! И пирогам научу, и борщу...
— Только без перца, — подмигнул Андрей. — А то я знаю ваши кулинарные поединки.
Мы рассмеялись — впервые за долгое время все вместе. И я поняла: мы справились. Выстояли. Победили.
Вечером, когда Тамара Ивановна ушла, мы с Андреем сидели на полу среди коробок. Он обнимал меня, уткнувшись носом в макушку:
— Спасибо, что не сдалась. Что заставила меня очнуться.
— Спасибо, что выбрал нас, — прошептала я. — Что поверил в нашу любовь.
За окном догорал закат, окрашивая стены нашей новой квартиры в золотой цвет. Впереди была целая жизнь — и теперь я точно знала: мы проживём её вместе.