Если бы Севыч знал, что в далеком восемьдесят восьмом году голенастая спортсменка Даша отвела своего сыночка Володю в малую ванну городского, на всю страну прославившегося мягкостью местной воды, бассейна, то сразу бы, отбросив ненужные понты, просто переехал бы этого длинного своим шестисотым мерсом, да и не парился вовсе. А лучше – не трогал вообще.
Откуда Севычу, отрастившему угрожающую с виду мышечную массу при помощи стероидов, вкупе с обширным задом от долгого сидения в автомобиле, что Володька только с виду такой жидкий. Всю свою жизнь отдавший спорту, воспитанный в суровой среде коммунального быта, среди воинственных соседских пацанов, битый, перебитый десятки раз, Володя умел держать удар и давать за это крепкой сдачи. Кулаки и мышцы у парня стоили того, чтобы противник, прежде, чем навалять ему, вдумчиво пораскинул мозгами: а стоит ли игра свеч?
Но Севыч думать не любил. Он настолько уверился в собственной неуязвимости, что, сказав «партнерам по бизнесу»: «Отдыхай, братва. Додика я сам сейчас уделаю», не ожидал совсем прилетевшего в ответ на зуботычину мощной и чувствительной ответки. Девки, которых додик прицепил, до драки державшиеся с додиком под ручку, с визгом прыснули в разные стороны и растворились в темноте.
«Братва» весело ржала, наблюдая забавный спектакль. Севыч озверел и пошел на таран. «Додик» изображать из себя Ван Дамма не стал. Встретил озверевшего Севыча еще одним ударом, простым, по-русски забористым и зубодробительным. И еще одним, пославшим Севыча в глухой нокаут. Тут уж и братва забеспокоилась: этак можно весь авторитет растерять. Надо было с додиком решать. Не хватало еще власть делить с кем попало. Налетели толпой, с битами наперевес, благоразумно отказавшись от стрельбы. Чай, не рабочий разбор, а просто педагогическое внушение на будущее, чтоб знал, как следует к старшим относиться!
Эти, не в пример Севычу, тоже не лыком шиты, кроме водки ничем другим не увлекались, а уж тем более, стероидами всякими. Мускулы имели честные, железные. Правила боя соблюдать не собирались – убивали Володьку играючи, впятером. По голове. И убили бы, если вдруг, в знойной июльской предутренней городской искусственной тишине не раздался резкий визг милицейского свистка.
Ментов бояться – в лес не ходить. Тем более, куплены все давно и с потрошками. Но старое советское воспитание на уровне условного рефлекса сработало безупречно: братва, прихватив пострадавшего Севыча, укатила на черном бандитском мерседесе туда, куда улетает после петушиного предрассветного «Кукарку-у-у-у» всякая ночная нечисть, Божий свет ненавидевшая до колик.
- Скорую кто-нибудь вызовите! – полупьяный кабацкий народ высыпал из бара, окружил Володьку и медленно, но правильно соображал, что делать.
Скорая приехала быстро и без проволочек. Парня погрузили в машину и с пронзительным писком тревожной сирены увезли в травму.
Гуляки, облегченно вздохнув, пожелали пострадавшему скорейшего выздоровления.
- Когда уже сдохнут эти бандюки? Надо же – обычного пацана, ни за что, ни про что отметелить! – проехались кабацкие завсегдатаи по надоевшему всем Севычу.
- Бог не Ермошка. Видит немножко, - ответил кто-то.
И был прав. Через пару недель Севычу продырявит башку тяжелым ломиком отчаявшийся паренек из тех бедолаг, что за раздутый долговой счетчик нелегально вкалывали на лесоповале. Севыч не помрет, но забудет не только Володьку, но и маму родную. Всю оставшуюся жизнь Севыч, почесывая металлическую заклепку на черепе, будет пускать пузыри и гадить в памперсы. Так ему и надо, ироду.
А Володя валялся в реанимации. За его жизнь бились лучшие врачи города. И у них получилось вытащить Володю с того света. Весь переломанный, тот долго не мог смотреть на ЭТОТ свет, балансируя между мирами, призрачным и настоящим. Даже бабушку покойную там повстречал. Та ничего ему толком не сказала, просто смотрела на внука и горестно качала головой. Володька тоже помалкивал, удивляясь, как все просто и буднично. Вот бабушка перед глазами стоит, а он даже спросить не может: есть Бог или нету его вовсе.
Однако, через некоторое время Володя переехал в палату, что значило: жить будет, однозначно. Правда, голова, челюсти, плечо ныли так, что лучше бы помереть и не мучиться. Да еще раздражал издевательский дневной свет. Не хотелось поднимать веки, лучше слепым остаться – в бархатной темноте Володя уже освоился.
Но однажды на многострадальное Володькино чело легла легкая и трепетная, как бабочка, прохладная девичья ладошка. Больно не было – к нежной ладони, как к магниту, притянулись его мучительные, нудные, подчас невыносимые страдания. Стало легче. Заставил себя открыть глаза, заранее подготовившись к неприятной рези. Но рези не было – воздушное облачко, возникшее перед ним, никаких неприятных ощущений не вызывало. Ореол светлых волос, прозрачная кожа, акварельно-прозрачные глаза, весь облик представшего пред Володькой видения исцелял и возвращал к жизни.
- Вам пока нельзя говорить, вы и не говорите, - волшебный ангел раскрыл сахарные уста, - я – Алена. Вы, наверное, не помните меня. Я – подруга Ирины. Вы познакомились с ней в баре. Вот, после всего пришла вас проведать. Не волнуйтесь, врачи сказали, что прогнозы благоприятные. Вы поправитесь, обязательно поправитесь, Володя, я чувствую, что поправитесь. А шрамы, нос… Мужчинам очень идут шрамы.
О том, что именно Аленка проявила находчивость, когда Володю убивали, свистнув в свисток, который всегда носила с собой (время было неспокойное), она рассказала позже, когда начали встречаться. Но и сейчас Володя чуял – его спасение не обошлось без участия этой, казавшейся бесплотной, девушки.
И вот он ее рассмотрел как следует. И нашел ее удивительно красивой, такой красивой, эфемерной, призрачной, что дух захватило. Неземная, легкая, как пелена утреннего тумана над росистым зеленым полем, заросшим лиловым кипреем. Она немного картавила, что придавало еще больше очарования ее мелодичному голосу. Но самое главное – взгляд. Странный, иконописный, полный кротости и покоя взгляд. Будто Алене не двадцать с хвостиком лет, а много, много сотен. Будто она познала этот мир задолго до появления на Земле первого человека и тайной своей делиться ни с кем не собирается.
Она буквально лечила взглядом, исцеляла любые недуги. Куда там Кашпировскому с его «будильником» или Чумаку с его банками. Потом уже, несколько лет спустя, когда Володя и Алена стали крепкой семейной парой, ему казалось, что жена – инопланетное существо, исследующее земной мир и выбравшее Володю своим проводником. Разумеется, Ирка, да и все остальные женщины были забыты навсегда и низвергнуты из Володькиных романических, и не только, грез.
Это чудо в образе девичьем являлось каждый день. И Володя ждал ее, как ждет живительного дождя иссохшая от засухи почва. Алена читала Володе интересные, грустные книги, кормила его с ложечки, разговаривала с ним о пустяках, и гладила по лицу прохладными ладошками.
Однажды Володькина маманя, поднявшись на третий этаж травматического отделения, бренча баночками с супом и перетертыми в пюре овощами с курицей, приоткрыла дверь палаты, и увидела картину маслом: возле сына аккуратно присела милая девица вполне тургеневской внешности. Сын смотрел на девицу с обожанием. В палате, кроме сладкой парочки никого не было – Володин выздоравливающий сосед тактично покинул помещение. Но девушка ни на йоту не приблизилась к Володе ближе, чем позволяли приличия.
Володина мама тихо прикрыла дверь и удалилась, благодаря Бога за то, что, наконец ее мальчику повезло с девочкой. Хорошая такая девочка, не то что шоболды всякие, черт бы их побрал, нахалок бессовестных. Она воображала мордочки будущих внуков, придумала уже всем имена, мысленно отвела всех троих (!!!) в малую ванну любимого спорткомплекса, и тихие слезы радости бежали по материнским рано увядшим щекам.
Ирка, несостоявшаяся Володькина страсть, встретила новость о том, что Алена и «тот парень из бара» теперь вместе, достаточно прохладно.
- Нужен он тебе, охота возиться, - сказала она Аленке тоном матроны-покровительницы.
- Он очень хороший, Ира, - впервые за долгие (с ясельной группы) дружбы Аленка посмела возразить однокласснице.
- Ну и дура. Надо какого-то стоящего брать. А этот – типичный работяга. Будете теперь всю жизнь от зарплаты до зарплаты. Впрочем, дело твое, - Ира примеряла на себя новую кофточку, купленную на рынке.
Она скинула блузку, показав продавцу свою богатую, упакованную в кружевной бюстгалтер, грудь. Тот, горячий сын кавказских гор, держал зеркало перед нахальной девкой и млел от бесплатного великолепия. Ирка натянула на себя кофточку и покрутилась перед зеркалом. Продавец поцокал языком:
- Ай, королева! Персик!
Ирка сурово сдвинула брови.
- Зеркало держи ровно, кому сказала. Пе-е-е-ерсик. Не про твою честь этот персик. Сколько?
- Для тебя тысячу сбавлю! – хищно осклабился продавец.
- Две. И я не буду открывать эту шкатулку, - пробормотала ушлая Ирка.
- Один! – настаивал кавказец.
Она так увлеклась торгами с хитрым женолюбивым продавцом шмотной палатки, что не заметила, как Алена вышла из палаточного закутка и направилась к выходу с рынка.
Автор: Анна Лебедева