— Нет, Татьяна Сергеевна, я не могу! У меня своих проблем выше крыши! — Алена Владимировна раздраженно захлопнула дверь подъезда, морщась от пронизывающего октябрьского ветра. Последнее, чего ей хотелось в этот промозглый вечер — это взваливать на себя новые заботы.
— Постойте! — председатель ТСЖ, немолодая женщина в потертом пальто, семенила следом, придерживая шерстяной платок. — Вы же понимаете, там человек может умереть! В седьмой квартире уже третий день тишина...
— А соцработники на что? Пусть они и разбираются!
— Какие соцработники? — всплеснула руками Татьяна Сергеевна. — Вы же знаете нашу систему! Пока все справки соберешь, пока заявление рассмотрят... А человек что, должен погибать?
Алена Владимировна остановилась, прикрыв глаза. В висках начинала пульсировать знакомая боль — верный признак поднимающегося давления. День и без того выдался не из легких: утром звонила дочь Кристина, снова жаловалась на проблемы с начальством, намекала на финансовые трудности. А теперь еще это...
— Вы же медсестрой работали, — продолжала давить Татьяна Сергеевна. — Кому, как не вам...
— Двадцать лет назад работала! — взорвалась Алена Владимировна. — А сейчас я на пенсии и имею право пожить для себя! Вечно вы находите крайнего! То снег почистить, то за квартплатой к должникам сходить, теперь вот...
Она осеклась, заметив, как в глазах пожилой женщины блеснули слезы.
— Алена Владимировна, миленькая, — Татьяна Сергеевна понизила голос до шепота. — Я же не просто так прошу. Анна Михайловна... она особенная. Всю жизнь одна, никого к себе не подпускала. А сейчас совсем плоха стала. Племянник в Новосибирске, дозвониться до него не могу. Вдруг что случится?
"Вот так всегда," — подумала Алена Владимировна, чувствуя, как внутри нарастает знакомое чувство вины. — "Стоит кому-то напомнить о моем медицинском прошлом..."
— Хорошо, — выдохнула она наконец. — Только проверю, что там у вашей затворницы. И всё!
Поднимаясь на третий этаж, Алена Владимировна размышляла о своей вечной привычке поддаваться на уговоры. Сколько раз она давала себе слово научиться отказывать! А ведь собиралась сегодня разобрать, наконец, старые альбомы, рассортировать фотографии... После смерти мужа прошло уже пять лет, а она всё не находила в себе сил взяться за это дело.
"В конце концов," — подумала она, останавливаясь перед обшарпанной дверью седьмой квартиры, — "что я теряю? Дома всё равно только телевизор да редкие звонки от Кристины..."
Звонок отозвался неожиданно мелодичной трелью. Алена Владимировна прислушалась — за дверью царила тишина. Она позвонила еще раз, настойчивее. Наконец послышалось шарканье и слабый, но неожиданно глубокий голос:
— Кто там?
— Соседка из двенадцатой, Алена Владимировна. Татьяна Сергеевна попросила проведать вас...
Повисла пауза. Затем раздался звук отпираемых замков — один, второй, третий...
"Да тут целая крепость," — подумала Алена Владимировна.
Дверь приоткрылась на ширину цепочки. В проеме показалось изможденное лицо пожилой женщины. Проницательные карие глаза внимательно изучали незваную гостью.
— Входите, — произнесла хозяйка после долгого изучающего взгляда. — Только не обращайте внимания на беспорядок... Я давно никого не принимала.
Щелкнула цепочка. Алена Владимировна переступила порог и замерла, пораженная открывшимся зрелищем. Всё пространство небольшой двухкомнатной квартиры занимали книги. Они громоздились на стеллажах до потолка, лежали стопками на подоконниках, теснились на журнальном столике. В воздухе стоял характерный запах старой бумаги, пыли и... лекарств?
— Давайте познакомимся, — Алена Владимировна попыталась улыбнуться, машинально отмечая профессиональным взглядом нездоровую бледность хозяйки, заострившиеся черты лица и характерную одышку. — Я бывшая медсестра, живу этажом выше...
— Анна Михайловна, — слабо кивнула хозяйка, тяжело опускаясь в потертое кресло у окна. — Простите, что заставляю беспокоиться... Просто в последние дни совсем обессилела. Даже до магазина дойти не могу.
— Давно вы себя плохо чувствуете? — Алена Владимировна присела рядом, привычно нащупывая пульс на худом запястье. Частый, нитевидный... — Какие лекарства принимаете?
Пока Анна Михайловна монотонно перечисляла препараты, Алена Владимировна осматривалась внимательнее. Среди книжных завалов мелькали какие-то бумаги, исписанные мелким, убористым почерком. На письменном столе у окна стояла старая печатная машинка, заваленная черновиками. А на стене...
Она прищурилась, вглядываясь в пожелтевшую фотографию в простой деревянной рамке. Молодая женщина с проницательным взглядом карих глаз... Где-то она уже видела это лицо...
— ...и вот эти, от давления, — закончила перечислять Анна Михайловна, указывая на россыпь таблеток на столике. В глазах её мелькнуло что-то похожее на страх, когда она заметила направление взгляда гостьи.
— Так, — Алена Владимировна решительно поднялась. — Сейчас я схожу в аптеку, заодно продуктов куплю. А потом будем разбираться с вашим давлением. Оно у вас, я смотрю, скачет?
— Не стоит утруждаться...
— Стоит! — отрезала Алена Владимировна. — И не спорьте со мной. Двадцать лет в реанимации — я научилась определять, когда человеку нужна помощь.
Уже в дверях она обернулась: — Кстати, я тут вспомнила... Эта фотография на стене... Кажется, я видела её раньше. В каком-то журнале...
Лицо Анны Михайловны окаменело. — Вам показалось, — сухо произнесла она. — Это просто старый снимок.
"И во что я ввязалась?" — думала Алена Владимировна, спускаясь по лестнице. Но что-то в глазах этой странной женщины, окруженной книгами и тайнами, не давало просто развернуться и уйти.
Вернувшись с покупками, она первым делом заставила Анну Михайловну принять лекарства и поесть. Затем, решительно закатав рукава, принялась наводить порядок на кухне.
Разбирая завалы на кухонном столе, она наткнулась на старую газетную вырезку. "Новый роман А.Северской бьет рекорды продаж..." — гласил выцветший заголовок. Рядом — та самая фотография, что висела на стене.
— Выбросьте, — вдруг резко произнесла Анна Михайловна от двери. — Это всё старый хлам.
— А.Северская... — задумчиво протянула Алена Владимировна. — Помню-помню... "Время бабочек", "Письма в никуда"... Я зачитывалась ими в девяностых. А потом она вдруг исчезла. Говорили...
— Ничего не говорили! — Анна Михайловна почти выкрикнула эти слова. Потом, словно испугавшись собственной реакции, тихо добавила: — Простите. Я... я устала. Пойду прилягу.
К вечеру, закончив с уборкой и удостоверившись, что Анна Михайловна приняла все лекарства, Алена Владимировна собралась уходить. В прихожей её внимание привлекла стопка конвертов на тумбочке. Письма из издательства "Литературный мир", датированные началом девяностых...
— Я завтра загляну, проверю как вы, — сказала она, стоя в дверях.
— Спасибо, — тихо отозвалась Анна Михайловна. — Вы очень добры...
Дома, разбирая сумку, Алена Владимировна обнаружила, что случайно прихватила ту самую газетную вырезку. Расправив пожелтевшую бумагу, она вгляделась в фотографию внимательнее. Сомнений не оставалось — на снимке была её новая подопечная, только моложе лет на тридцать.
— Вот это поворот... — прошептала Алена Владимировна.
Следующим утром она специально заглянула в районную библиотеку. Немолодая библиотекарь, узнав имя А.Северской, оживилась:
— О, это была звезда! Её романы расходились мгновенно. Помню, очереди выстраивались, когда новая книга появлялась. А потом... — она понизила голос до шепота, — был какой-то скандал. Что-то связанное с плагиатом... Но точно никто не знает. Она просто исчезла. Как в воду канула.
— А о чем были её книги?
— О судьбах женщин, о сложном выборе, о предательстве и прощении... Знаете, она умела писать так, что каждая читательница узнавала в героинях себя. Вот, посмотрите, — библиотекарь достала с полки потрепанный том. — "Время бабочек" — её самый известный роман.
Вечером, поднимаясь по лестнице к квартире Анны Михайловны с книгой в сумке, Алена Владимировна услышала громкие голоса за дверью.
— Ты должна подписать эти бумаги! — мужской голос звучал требовательно и зло. — Сколько можно тянуть?
— Игорь, я уже сказала — нет!
— Да ты посмотри на себя! Куда тебе одной в такой квартире? А так хоть деньги будут... На лечение, на достойную старость...
Алена Владимировна решительно позвонила в дверь. Открыл высокий мужчина лет сорока, с холеным лицом и цепким взглядом. От него исходил резкий запах дорогого парфюма.
— Вы кто? — бросил он недовольно, загораживая проход.
— Соседка, — Алена Владимировна выпрямилась, чувствуя, как внутри поднимается волна раздражения. — Помогаю Анне Михайловне. И между прочим, в её состоянии противопоказаны любые стрессы.
— А, та самая "сиделка", — усмехнулся мужчина. — Ну-ну... Тетя, мы еще вернемся к этому разговору. Подумай хорошенько.
Он протиснулся мимо Алены Владимировны, обдав её запахом парфюма, и зацокал каблуками по лестнице.
Анна Михайловна сидела в кресле, сжимая в руках какие-то бумаги. Руки её заметно дрожали.
— Племянник? — спросила Алена Владимировна, торопливо накапывая корвалол.
— Да... Единственный родственник, — Анна Михайловна залпом выпила лекарство. — Хочет, чтобы я продала квартиру и переехала в дом престарелых. Говорит, так будет лучше для всех.
— А вы?
— А я не могу... — она обвела взглядом стены, заставленные книгами. — Здесь вся моя жизнь. И... — она замялась, — кое-что еще.
Алена Владимировна достала из сумки книгу: — Это ваша жизнь? — тихо спросила она, показывая фотографию автора на обложке.
Анна Михайловна побледнела еще сильнее: — Где вы...
— В библиотеке взяла. Знаете, я ведь правда читала ваши книги. "Время бабочек" перечитывала несколько раз. Особенно после того, как муж умер... Они помогали мне не сойти с ума от одиночества.
В глазах Анны Михайловны блеснули слезы: — Правда? Вы... вы правда их читали?
— Конечно! И знаете что? Я всегда гадала — почему такая талантливая писательница вдруг исчезла? Что могло случиться?
Анна Михайловна долго молчала, глядя в окно. Потом медленно поднялась и подошла к одному из книжных шкафов.
— Я должна вам кое-что показать, — она достала с верхней полки толстую папку. — На случай, если со мной что-то случится. Здесь рукопись. Моя последняя книга. Я работала над ней пятнадцать лет...
— Почему не опубликовали?
Писательница тяжело опустилась в кресло: — Это сложная история. Присядьте, Алена Владимировна. Я расскажу вам, почему А.Северская перестала писать...
— В девяностых я была на пике популярности, — начала Анна Михайловна, бережно поглаживая папку с рукописью. — Мои книги издавались огромными тиражами. "Литературная газета" называла меня "голосом поколения". Женщины писали мне письма, делились своими историями... Я чувствовала, что делаю что-то важное, нужное.
Она помолчала, собираясь с мыслями: — А потом в моей жизни появился Виктор Самойлов. Молодой, амбициозный редактор из крупного издательства. Красивые слова, обещания... Я влюбилась как девчонка. В пятьдесят лет! — она горько усмехнулась. — Представляете?
Алена Владимировна молча кивнула. Она прекрасно представляла — в этом возрасте женщина особенно уязвима для красивых слов и обещаний.
— Мы работали вместе над романом "Письма в никуда". Виктор был блестящим редактором, он чувствовал текст, понимал, что я хочу сказать... Или мне так казалось. А потом... — Анна Михайловна сжала кулаки так, что побелели костяшки. — Потом я показала ему черновик нового романа. Самого важного в моей жизни. Я писала его кровью своего сердца...
Она прерывисто вздохнула: — Через месяц в "Литературном мире" вышел роман Виктора Самойлова "Пепел прошлого". Слово в слово — мой текст. Даже имена героев не поменял, подлец!
— Но как же так? — ахнула Алена Владимировна. — Почему вы не подали в суд?
— На дворе был девяносто шестой год, — Анна Михайловна невесело рассмеялась. — Какой суд? У него были связи, деньги, влиятельные друзья. А у меня — только слово против слова. Черновики? — она махнула рукой. — Он позаботился, чтобы их не осталось. "Случайный" пожар в моей квартире уничтожил все доказательства. Хорошо хоть сама успела выскочить...
Она замолчала, погрузившись в воспоминания. По её щекам катились слезы.
— Я не смогла это пережить. Предательство человека, которого любила... Потеря доверия к людям... Это сломало что-то внутри. Я перестала писать. Официально объявила о завершении карьеры. Взяла фамилию покойной матери и стала преподавать литературу в вечерней школе. А потом... — она погладила папку, — потом начала работу над этой книгой.
— О чем она? — тихо спросила Алена Владимировна.
— О предательстве, прощении и возрождении. О том, как важно не позволить горечи отравить душу. Я писала её пятнадцать лет, вложила в неё всю свою боль, весь опыт... Но так и не решилась опубликовать. Страх был сильнее.
— А сейчас?
— А сейчас я чувствую, что времени остается все меньше. Игорь... он не остановится. Будет давить, пока не добьется своего. А я не хочу, чтобы эта рукопись пропала. Не хочу, чтобы всё было зря.
Анна Михайловна внимательно посмотрела на Алену Владимировну: — Вы сказали, мои книги помогли вам справиться с одиночеством... Может быть, и эта книга кому-то поможет? Как думаете?
Алена Владимировна не успела ответить — в дверь снова позвонили. На пороге стоял Игорь, а с ним — двое крепких мужчин в строгих костюмах.
— Добрый вечер, тетя, — елейным голосом произнес племянник. — Я привел юристов. Пора решать вопрос с квартирой.
Алена Владимировна машинально прижала папку с рукописью к груди и встала между Анной Михайловной и незваными гостями.
— А я, между прочим, тоже кое-кого позвала, — она достала телефон. — Алло, Кристина? Да, милая, помнишь, ты говорила, что ищешь сенсационный материал для "Литературного обозрения"? Приезжай-ка к маме. Немедленно.
Игорь напрягся: — Это еще что за фокусы?
— Никаких фокусов, — спокойно ответила Алена Владимировна. — Просто моя дочь — журналист. И знаете, она очень интересуется литературными скандалами девяностых. Особенно историей некоего Виктора Самойлова...
Анна Михайловна ахнула. А Игорь вдруг побледнел: — Какого... Самойлова?
— Того самого, — Алена Владимировна прищурилась. — Который сейчас, кажется, занимает высокий пост в издательстве "Литературный путь"? И, судя по всему, очень дорожит своей репутацией...
— Тетя, — процедил Игорь сквозь зубы, — мы поговорим позже. Наедине.
Когда за незваными гостями захлопнулась дверь, Анна Михайловна без сил опустилась в кресло: — Как вы... Откуда вы знаете про Самойлова?
— Я же говорила — читала ваши книги. А еще умею пользоваться интернетом. Нашла статью о том, как бывший редактор стал медиамагнатом. Там даже ваша фамилия мельком упоминалась... А дочь у меня действительно журналист. Правда, в "Литературном обозрении" она пока не работает — так, внештатный автор. Но Игорю об этом знать необязательно.
— А если он проверит?
— Значит, нам нужно успеть раньше. — Алена Владимировна решительно достала телефон. — Кристина? Дочка, ты можешь приехать? Да, прямо сейчас. Тут такая история...
Кристина примчалась через час — молодая, энергичная, с блокнотом и диктофоном наготове. Выслушав историю Анны Михайловны, она загорелась:
— Это же бомба! Сенсация! Известная писательница возвращается после двадцати лет молчания... А если еще раскопать историю с плагиатом...
— Нет! — Анна Михайловна в ужасе замахала руками. — Никаких разоблачений! Я просто хочу... хочу, чтобы эта книга увидела свет. Пока еще есть время.
— Хорошо, — Кристина задумалась. — Тогда давайте сделаем по-другому. Я отнесу рукопись в редакцию, попробую заинтересовать их историей возвращения А.Северской. А потом...
Она не договорила — у Анны Михайловны вдруг закатились глаза, рука безвольно соскользнула с подлокотника кресла.
— Скорую! — крикнула Алена Владимировна, бросаясь к писательнице. — Быстро!
Следующие две недели слились для Алены Владимировны в бесконечный круговорот между больницей и редакцией "Литературного обозрения". Кристина работала как одержимая — читала рукопись, связывалась с издательствами, поднимала старые публикации.
— Знаешь, мам, — говорила она вечерами, забегая к матери перекусить, — эта книга... она потрясающая. Там столько силы, столько мудрости... И главное — ни слова о мести! Только о прощении, о том, как важно не дать горечи отравить душу.
Анна Михайловна тем временем медленно угасала в больничной палате. Врачи разводили руками — сердце износилось, годы берут своё...
— Держитесь, — шептала Алена Владимировна, сжимая её холодеющую руку. — Вы должны увидеть свою книгу напечатанной. Должны узнать, что ваш голос снова будет услышан...
Однажды утром, придя в квартиру Анны Михайловны за какими-то документами, Алена Владимировна застала дверь открытой. Внутри царил хаос: книги сброшены с полок, бумаги разбросаны, ящики столов выдвинуты...
В спальне она нашла записку, выведенную знакомым почерком Игоря: "Я все равно не позволю тебе это сделать. Прощай, литературное наследие!"
— Негодяй! — прошептала Алена Владимировна, оглядывая разгромленную комнату. — Думал, рукопись здесь... Не знал, что она уже в издательстве.
Вернувшись в больницу, она застала у палаты Анны Михайловны взволнованную Кристину.
— Мам! — дочь бросилась к ней. — Они согласны! "Литературное обозрение" берет книгу! И не просто книгу — они хотят сделать специальный выпуск, посвященный возвращению А.Северской!
— Тише, — Алена Владимировна приложила палец к губам. — Она спит. Последние дни совсем плохо...
— Но мы должны ей сказать! Издательство готово начать работу немедленно. Они в восторге от текста! Говорят, такой глубины, такой честности давно не встречали...
В этот момент из палаты донесся слабый голос: — Кристиночка... Алена Владимировна... Это правда?
Они бросились в палату. Анна Михайловна полусидела на подушках, невероятно бледная, но с просветлевшим взглядом.
— Правда, — Кристина присела на край кровати, достала из сумки папку. — Вот, посмотрите — уже готовят макет первых глав. А здесь — договор...
Анна Михайловна провела дрожащими пальцами по глянцевым страницам: — Как красиво... Они даже шрифт подобрали, как в моих прежних книгах...
— И это еще не всё, — Кристина понизила голос до заговорщического шепота. — Знаете, кто прочитал рукопись? Елена Воскресенская!
— Тот самый главный редактор "Литературного обозрения"? — слабо улыбнулась Анна Михайловна.
— Именно! И она сказала... Подождите, я записала дословно... — Кристина достала блокнот. — "Это роман-откровение. История о том, как предательство может или уничтожить душу, или заставить её воспарить над болью. А.Северская не просто вернулась — она вернулась с текстом такой силы, какой у неё не было даже в лучшие годы".
По щекам Анны Михайловны покатились слезы: — Спасибо... спасибо вам обеим... Вы даже не представляете...
Она вдруг закашлялась, схватившись за грудь. Алена Владимировна бросилась к кнопке вызова медсестры.
— Тише-тише, — приговаривала она, помогая Анне Михайловне справиться с приступом. — Теперь все будет хорошо. Главное — не волнуйтесь...
— Нет, — писательница покачала головой, немного отдышавшись. — Не будет. Я чувствую... времени совсем мало. Но теперь я хотя бы знаю, что книга увидит свет. Что я не зря...
Она снова закашлялась. В палату вбежала медсестра с капельницей.
— Все, хватит волнений, — скомандовала она. — Больной нужен покой.
Уже в коридоре Кристина схватила мать за руку: — Мам, мы должны торопиться. Она так слаба... А издательство просит внести какие-то правки в финальные главы. Может быть, ты...
— Я? — растерялась Алена Владимировна. — Но я же не писатель...
— Зато ты знаешь её лучше всех. И читала все её книги. Мам, пожалуйста! Иначе можем не успеть...
В эту ночь Алена Владимировна не спала. Сидела на кухне, перечитывая последние главы рукописи, пытаясь проникнуться каждым словом, уловить особенности стиля...
Телефонный звонок раздался в четыре утра.
— Срочно приезжайте, — сказал усталый голос дежурного врача. — Боюсь, это конец...
Они успели. Когда Алена Владимировна с Кристиной ворвались в палату, Анна Михайловна была еще в сознании. На прикроватной тумбочке лежал свежий номер "Литературного обозрения" с большим материалом о возвращении легендарной писательницы.
— Вот, — прошептала Кристина, доставая из сумки аккуратно упакованную книгу. — Первый экземпляр. Только из типографии...
Анна Михайловна долго гладила глянцевую обложку дрожащими пальцами. "Время прощать" — золотом по темно-синему фону. И ниже: "А.Северская".
— Прочтите... — еле слышно попросила она. — Последний абзац...
Алена Владимировна открыла книгу, перелистнула на последнюю страницу:
"Прощение — это не слабость. Это самая большая сила, которая у нас есть. Когда мы прощаем, мы не оправдываем чужое предательство — мы освобождаем собственную душу от яда обиды. И тогда начинается новая глава. Потому что жизнь, как и любая хорошая книга, не заканчивается на самой печальной странице..."
По щекам Анны Михайловны катились слезы.
— Спасибо, — прошептала она. — Вы даже не представляете... Я думала, что осталась совсем одна... А оказалось...
Она не договорила. Её глаза закрылись, дыхание стало совсем тихим.
— Мам, — Кристина схватила Алену Владимировну за руку. — Может, позвать врача?
— Не надо, — покачала головой Алена Владимировна. — Она просто уснула. С улыбкой на губах...
Анна Михайловна умерла под утро. Тихо, во сне. Будто перевернула последнюю страницу.
Игорь объявился на похоронах. Стоял поодаль, нервно комкая в руках шляпу. Когда все закончилось, подошел к Алене Владимировне:
— Я не знал... Думал, она просто выжившая из ума старуха с манией величия... А она была... Её книгу уже начали обсуждать в литературных кругах. Говорят, это...
— Уходите, — устало сказала Алена Владимировна. — Просто уходите.
Вечером того же дня они с Кристиной сидели в квартире Анны Михайловны, разбирая её архив. По завещанию всё литературное наследие писательница оставила им — "двум женщинам, вернувшим мне веру в людей".
— Знаешь, мам, — задумчиво сказала Кристина, перебирая пожелтевшие рукописи, — а ведь это только начало. Здесь столько неизданных текстов... Черновики, наброски, письма читателей... И знаешь, что самое удивительное? — она достала из ящика стола потрепанную тетрадь. — Помнишь того редактора, Самойлова? Она все эти годы следила за его публикациями. И делала пометки... Смотри...
Алена Владимировна взяла тетрадь. На полях статей и рецензий мелким почерком Анны Михайловны были выписаны цитаты, даты, какие-то заметки...
— Она не просто следила, — прошептала Кристина. — Она собирала доказательства. Методично, год за годом... Но так и не использовала их. Представляешь, какой силой духа надо обладать? Иметь возможность отомстить — и выбрать прощение...
— Что будем делать с этим архивом?
— То, что должны, — Кристина решительно захлопнула тетрадь. — Продолжим её дело. Я уже договорилась с издательством — они хотят выпустить полное собрание сочинений. С комментариями, письмами, воспоминаниями... Читатели должны знать настоящую А.Северскую.
Алена Владимировна подошла к окну. В стекле отражались книжные корешки — десятки, сотни книг. За каждой — история, судьба, часть души той удивительной женщины, которая доверила им своё наследие.
Внезапно она заметила на подоконнике конверт, придавленный томиком "Времени бабочек". Писательница часто перечитывала эту книгу в последние дни... Алена Владимировна развернула пожелтевший листок.
"Дорогая Алена Владимировна! Когда Вы найдете это письмо, меня уже не будет. Но я хочу, чтобы Вы знали: эти несколько недель нашего знакомства изменили всю мою жизнь. Вы и Кристина помогли мне понять — моя история не закончена. Она продолжается в каждом, кто возьмет в руки мои книги.
Я прожила долгую жизнь и поняла главное: иногда нужно просто довериться людям. Даже если боишься. Даже если обжигался раньше. Потому что настоящая дружба и понимание приходят порой с самой неожиданной стороны.
Берегите друг друга. И не бойтесь начинать новые главы. Ваша А.С."
За окном падал снег, укрывая город белым покрывалом. Алена Владимировна улыбнулась, вспомнив, как всего два месяца назад она пыталась отказаться помогать "странной соседке из седьмой квартиры"...
"Сиделка поневоле," — усмехнулась она про себя. — "Кто бы мог подумать, что это изменит не только её, но и мою жизнь..."
— Мам, — Кристина положила руку ей на плечо. — О чем задумалась?
— О том, что жизнь, как и любая хорошая книга, не заканчивается на самой печальной странице... Ты же поможешь мне разобраться с её архивом?
— Конечно, — улыбнулась дочь. — Это будет наша новая глава.
И они погрузились в работу, перебирая письма, рукописи, черновики — наследие женщины, которая научила их главному: никогда не поздно начать новую историю. Даже если кажется, что все уже написано и сказано.
Потому что каждая жизнь — это книга. И важно не то, сколько в ней страниц, а то, какой след она оставит в душах других людей.
Год спустя
— Мама, ты опять засиделась допоздна? — Кристина вошла в квартиру Анны Михайловны, которая теперь стала их общим рабочим кабинетом. Алена Владимировна сидела за старой печатной машинкой писательницы, разбирая очередную стопку писем.
— Представляешь, нашла целую переписку с читательницами восьмидесятых годов, — она протянула дочери пожелтевшие конверты. — Какие удивительные истории им приходилось переживать... И как Анна Михайловна каждой находила особенные слова поддержки.
Кристина присела рядом: — Кстати, звонили из издательства. Третий том полного собрания сочинений уже в типографии. А "Время прощать" переводят на четвертый язык... Ты была права — её история нашла отклик в тысячах сердец.
Алена Владимировна улыбнулась, глядя на портрет Анны Михайловны на стене: — Знаешь, в чем её главная заслуга? Она научила нас не бояться своих историй. Какими бы горькими они ни были.
За окном догорал осенний день. На письменном столе лежала новая книга — биография А.Северской, которую они с Кристиной написали вместе. История женщины, которая научила их главному: никогда не поздно начать новую главу.
И теперь, разбирая архивы, отвечая на письма читателей, готовя к изданию неопубликованные рукописи, они продолжали её дело. Потому что настоящие истории не заканчиваются последней страницей — они живут в сердцах тех, кто готов их услышать.
А на книжной полке, среди десятков других томов, стоял тот самый первый экземпляр "Времени прощать" — книги, которая изменила не только жизнь её автора, но и судьбы двух женщин, случайно оказавшихся рядом в нужный момент.
Потому что иногда достаточно просто открыть дверь, чтобы началась новая история.