В тот день всё началось как обычно — с воскресного визита сына. Андрей привёл внуков, и я, как всегда, суетилась на кухне, готовя их любимые котлеты. Малышня носилась по квартире, то и дело что-то роняя, но я только улыбалась — к этому привыкаешь.
Младшенький, Димка, забрался ко мне на колени, когда мы уже пили чай. Его кудрявая голова уютно устроилась у меня на груди, и я машинально перебирала мягкие колечки его волос, слушая, как Андрей рассказывает о своей работе. Старшая, Машенька, сидела рядом с отцом, сосредоточенно размазывая варенье по блюдцу.
— Мам, — вдруг сказал Андрей как-то особенно мягко, и я сразу напряглась. Этот тон я знала с его детства — именно так он начинал разговор, когда ему что-то было нужно. — Я тут думал... Ты же всё равно одна живёшь в трёхкомнатной. Не пора ли нам как-то решить этот вопрос?
Я замерла, продолжая механически гладить Димку по голове. В горле появился неприятный ком.
— Какой вопрос, сынок?
— Ну, с квартирой. — Он отхлебнул чай, старательно глядя в чашку. — Было бы логично переписать её на меня. Чтобы решить... несколько проблем сразу.
Машенька подняла голову от блюдца и посмотрела на отца с любопытством. Она всегда была очень чуткой девочкой, моя внучка, и сейчас явно почувствовала что-то неладное.
— Каких проблем? — спросила я, стараясь, чтобы голос звучал ровно.
— Ну, зачем тебе такая большая? — Андрей пожал плечами, словно речь шла о чём-то незначительном. — А у нас растущие дети, им нужно пространство. К тому же... — он запнулся на секунду, — сейчас такое время сложное, надо думать о будущем.
Я смотрела на сына и не узнавала его. Передо мной сидел взрослый мужчина, так похожий на своего отца, но в его глазах мелькало что-то чужое, холодное. Он говорил о моей квартире — о доме, где прошла большая часть моей жизни, где я вырастила его самого, — как о какой-то финансовой единице.
— Андрюша, — начала я осторожно, — но ведь это мой дом...
— Мам, ну что ты как маленькая? — В его голосе появились покровительственные нотки. — Тебе всё равно тут одной слишком много места. А так будет справедливо — всё останется в семье.
Димка завозился у меня на коленях, почувствовав напряжение. Я крепче обняла его, словно защищаясь от слов сына.
— Папа, — вдруг подала голос Машенька, — а бабушка будет с нами жить?
Андрей поморщился:
— Нет, солнышко, бабушка поживёт пока в своей однушке. Той, что на окраине, помнишь?
Меня словно ударили под дых. Значит, он уже всё распланировал. И квартиру присмотрел. Только меня забыл спросить — а хочу ли я уезжать из центра города, где прожила всю жизнь, где каждый двор знаком, где все мои подруги, поликлиника, любимый парк...
— Вы в своём уме? — вырвалось у меня. — Я не стану дарить вашу квартиру вашему сыну!
Андрей вздрогнул от моего тона. Дети притихли, даже Димка перестал ёрзать.
— Мам, ты чего? — Он попытался улыбнуться, но улыбка вышла кривой. — Я же о семье думаю. О твоих внуках.
— О семье? — Я почувствовала, как дрожат руки. — А обо мне ты подумал? О том, что это мой дом, моя жизнь?
В комнате повисла тяжёлая тишина. Машенька беспокойно переводила взгляд с отца на меня, Димка прижался ближе. А я смотрела на своего мальчика, которого когда-то учила делиться игрушками в песочнице, и не понимала, как мы дошли до этого момента.
— Ладно, мам, — наконец сказал Андрей, поднимаясь. — Ты подумай пока. Мы пойдём.
Он собрал детей, торопливо одел их и ушёл, даже не обняв меня на прощание. А я осталась сидеть за столом с остывшим чаем, глядя на недоеденное варенье в блюдце Машеньки и пытаясь понять, когда же мой сын стал таким чужим.
После того разговора прошла неделя. Галина, моя давняя подруга, настояла на совместном ужине — говорила, что нужно всё обсудить, пока ситуация не зашла слишком далеко. Я согласилась, хотя сердце ныло от предчувствия неприятного разговора.
Накрыла стол в гостиной — не в кухне, как обычно. Почему-то казалось важным создать более официальную обстановку. Достала праздничную скатерть, мамину фарфоровую посуду. Расставляя тарелки, поймала своё отражение в серванте — осунувшееся лицо, седые волосы наспех убраны в пучок. Когда я успела так постареть?
Галина пришла первой, принесла свой фирменный пирог с капустой.
— Ириш, ты как? — спросила она, обнимая меня. От неё пахло привычными духами "Красная Москва" — она пользуется ими столько, сколько я её знаю.
— Да вот, — я махнула рукой, — сама не пойму. Всё как во сне каком-то.
Звонок в дверь прервал наш разговор. На пороге стоял Андрей — в дорогом костюме, прямой и какой-то чужой.
— Добрый вечер, — сказал он официально, проходя в квартиру. — Галина Петровна, здравствуйте.
Мы сели за стол. Я разлила борщ по тарелкам, стараясь унять дрожь в руках. Ложки звякали о фарфор в гнетущей тишине.
— Андрей, — наконец заговорила Галина, — может, объяснишь своё предложение? Что за спешка с квартирой?
Он отложил ложку, промокнул губы салфеткой:
— Всё просто. У меня сейчас небольшие финансовые затруднения. Временные, конечно. Но нужно их как-то решать.
— Какие затруднения? — спросила я, чувствуя, как холодеет всё внутри.
— Долги, мама. — Он посмотрел мне прямо в глаза. — Серьёзные долги. И квартира могла бы помочь их закрыть.
— То есть ты хочешь продать мою квартиру? — У меня перехватило дыхание. — А меня куда?
— Я же говорил — есть вариант с однокомнатной. — Он говорил теперь раздражённо, словно объяснял прописные истины капризному ребёнку. — Мам, ну должна же ты понимать — это твой родительский долг, помогать детям!
— Родительский долг? — тихо переспросила Галина. — А как же сыновний долг — заботиться о матери?
— Вы-то тут при чём? — резко повернулся к ней Андрей. — Не лезьте в чужие семейные дела!
— Не смей так разговаривать с Галиной! — Я ударила ладонью по столу, и чашки подпрыгнули. — Она мне ближе многих родственников!
— Ах да, — протянул Андрей с горькой усмешкой, — конечно. Тётя Галя всегда была для тебя важнее семьи. Как и твоя работа, между прочим. Сколько вечеров я один дома сидел, пока вы с подругами по театрам ходили? Сколько родительских собраний ты пропустила?
Я застыла, пораженная. Каждое его слово било наотмашь, задевая старые раны, бередя чувство вины, которое я тщательно похоронила много лет назад.
— Андрюша, — прошептала я, — но ведь я старалась... Я же одна тебя растила...
— Вот именно! — Он победно усмехнулся. — Ты задолжала мне, мама. За все те годы, когда меня воспитывала бабушка, пока ты на работе пропадала. За все мои одинокие вечера. Теперь твоя очередь чем-то пожертвовать.
Галина резко встала:
— Знаешь что, Андрей? Твоя мать убивалась на двух работах, чтобы ты ни в чём не нуждался. Чтобы у тебя была лучшая одежда, репетиторы, спортивные секции. А ты...
— А я вырос и хочу обеспечить будущее своих детей! — перебил он. — Что в этом плохого?
— За счёт того, чтобы выселить собственную мать из её дома? — Галина покачала головой. — Господи, да когда ты успел стать таким?
Я сидела, слушая их перепалку, и чувствовала, как что-то умирает внутри. Картины прошлого проносились перед глазами: вот маленький Андрюша делает первые шаги, вот я читаю ему сказки перед сном, вот провожаю в первый класс... Где и когда я совершила ошибку, что вырастила человека, способного так холодно распоряжаться моей жизнью?
— Знаете что, — Андрей поднялся из-за стола, — это бесполезный разговор. Мама, подумай ещё раз. Ты же не хочешь, чтобы твой единственный сын погряз в долгах? Чтобы твои внуки в чём-то нуждались?
Он ушёл, хлопнув дверью. Мы с Галиной остались сидеть в тишине, глядя на остывающий борщ и нетронутый пирог.
— Ирочка, — тихо сказала подруга, пересаживаясь ближе и обнимая меня за плечи, — ты же понимаешь, что нельзя ему это позволить? Он же не остановится. Сегодня квартира, завтра — что-то ещё...
Я кивнула, чувствуя, как по щекам катятся слёзы. В голове билась одна мысль: "Что же теперь делать? Что же теперь делать?.."
После ухода Андрея мы с Галиной просидели до глубокой ночи. За окном давно стемнело, и только жёлтый свет торшера создавал уютный круг, в котором мы пытались найти ответы на вопросы, раздирающие мою душу.
— Галь, — я грела руки о чашку с давно остывшим чаем, — может, я правда плохая мать? Может, надо было больше времени ему уделять?
— Прекрати! — Галина резко поставила свою чашку. — Ты что, забыла, как в две смены работала? Как по ночам шила людям на заказ, чтобы ему джинсы импортные купить? А помнишь, как копила на его компьютер?
Я помнила. Помнила, как дрожащими от усталости руками считала купюры, как радовалась каждой дополнительной возможности заработать. Как гордилась, что мой сын не хуже других одет, что может учиться музыке, ходить в бассейн...
— Знаешь, что меня больше всего пугает? — Галина придвинулась ближе. — Это то, что будет дальше. Представь: ты отдаёшь квартиру. Переезжаешь на окраину, в однушку. А долги? Ты уверена, что они вообще есть? А если есть — что он их отдаст? А не наделает новых?
Я вздрогнула. В памяти всплыл разговор с соседкой, случайно подслушанный месяц назад: она говорила кому-то по телефону, что видела Андрея выходящим из казино.
— Ириш, — Галина взяла меня за руку, — ты же знаешь, что я права. Нельзя так рисковать. Это твой единственный дом, твоя защита. А ему сколько ни дай — всё будет мало.
За окном проехала машина, на стене мелькнули тени от фар. Я смотрела на знакомые обои, на старые фотографии в рамках — вот Андрюша маленький, вот мы с ним в парке, вот его школьный выпускной...
— А если я его потеряю, Галь? — голос предательски дрогнул. — Если он перестанет приходить? Если внуков не будет привозить?
— А сейчас он зачем приходит? — жёстко спросила подруга. — Чтобы манипулировать тобой? Чтобы давить на чувство вины? Это не любовь, Ира. Это шантаж.
Я закрыла глаза. Перед внутренним взором промелькнуло лицо Андрея — холодное, расчётливое, с этой снисходительной улыбкой. Где мой мальчик? Куда делся тот добрый, чуткий ребёнок, которого я знала?
— Знаешь, — медленно проговорила я, чувствуя, как внутри растёт что-то новое, твёрдое, — а ведь у меня есть ещё дочь.
Галина удивлённо моргнула:
— Катя? Но ты же...
— Да, я давно с ней не общалась. После того, как она уехала в другой город, как-то... разошлись. Но она никогда ничего у меня не просила. Даже когда трудно было.
Я встала и начала ходить по комнате. Мысли вдруг стали кристально ясными.
— Я продам квартиру, — твёрдо сказала я. — Продам и разделю деньги между ними поровну. Это будет справедливо. А себе куплю небольшую двушку — мне хватит.
— Ирочка... — Галина смотрела на меня с удивлением и... гордостью?
— Нет, правда, — меня уже было не остановить. — Почему я должна выбирать между детьми? Почему должна чувствовать себя виноватой? Это моя квартира, моя жизнь, и я имею право распоряжаться ею так, как считаю нужным!
Я схватила телефон и, пока решимость не покинула меня, набрала номер сына.
— Андрей? Нам нужно поговорить. Сейчас.
— Мам, уже поздно... — в его голосе слышалось раздражение.
— Да, поздно. Поздно манипулировать мной, поздно давить на чувство вины. Я приняла решение: я продаю квартиру. Деньги поделю между тобой и Катей поровну. Это всё, что я готова для вас сделать.
В трубке повисла тяжёлая тишина. Потом раздался взрыв:
— Что?! С какой стати ты будешь делить МОИ деньги с этой... с Катькой?! Она же бросила тебя, уехала! А я всегда был рядом!
— Рядом?! — я почувствовала, как дрожит голос, но уже от гнева, не от страха. — Ты был рядом, чтобы следить за своей "долей наследства"? Чтобы при первой возможности предъявить мне счёт за своё "тяжёлое детство"?
— Мама, ты не посмеешь! Это... это...
— Это МОЯ квартира! — я почти кричала. — И МОЁ решение! Либо так, либо никак!
Я нажала "отбой" и рухнула в кресло. Руки тряслись, сердце колотилось как сумасшедшее, но внутри было удивительно спокойно.
Галина молча подошла и обняла меня за плечи.
— Знаешь, — сказала я тихо, глядя на ночной город за окном, — а ведь я впервые в жизни сказала ему "нет". Действительно сказала.
За окном начинал брезжить рассвет. Новый день — и моя новая жизнь.
Прошло две недели. Я уже начала подбирать варианты новой квартиры, когда Андрей позвонил сам.
— Мам, — голос в трубке звучал непривычно тихо, — может, встретимся? В том кафе у твоего дома... Помнишь, где мы в детстве пирожные ели?
Что-то дрогнуло в груди от этого воспоминания. Сколько раз, возвращаясь с работы, я заходила туда с маленьким Андрюшей... Он всегда выбирал эклеры с заварным кремом, а я брала себе чёрный кофе.
— Хорошо, — ответила я после паузы. — В шесть?
Кафе почти не изменилось за эти годы. Те же клетчатые скатерти, те же пластиковые цветы на столах. Только цены другие, да официантки моложе.
Андрей уже ждал меня за угловым столиком. Без костюма, в простом свитере — таким я его давно не видела. На столе стояли две чашки кофе и знакомая тарелка с эклерами.
— Привет, мам, — он поднялся мне навстречу. — Я... помнил, что ты любишь крепкий.
Я молча села. Пар от кофе поднимался тонкой струйкой, закручиваясь в причудливые узоры.
— Знаешь, — начал Андрей, глядя в свою чашку, — я тут много думал. О нашем разговоре, о твоём решении... О себе.
Он помолчал, собираясь с мыслями.
— Ты права. Я вёл себя... отвратительно. Думал только о себе, о своих проблемах. Даже детей использовал, чтобы давить на тебя. — Он поднял глаза, и я увидела в них что-то давно забытое, детское. — Прости меня, мама.
Я смотрела на него, не зная, что ответить. Слишком много было сказано, слишком много ран нанесено.
— А долги? — спросила я наконец. — Они действительно есть?
Андрей кивнул, опустив голову:
— Есть. Я... я играл. Думал, смогу быстро решить все проблемы. А получилось... — он махнул рукой. — Но я уже встречаюсь с психологом. И нашёл группу поддержки. Представляешь, оказывается, таких, как я, много...
— Почему ты не пришёл ко мне раньше? — тихо спросила я. — Не рассказал о проблемах? Мы могли бы вместе найти выход.
— Стыдно было, — он криво усмехнулся. — Да и гордость... Знаешь, когда ты сказала про Катю, я как будто очнулся. Понял, каким чудовищем стал. Она ведь правда никогда ничего не просила, даже когда трудно было.
Я смотрела на его осунувшееся лицо, на появившуюся седину на висках, и сердце сжималось. Всё-таки это мой мальчик, как бы ни было больно.
— Мам, — он накрыл мою руку своей, — я не буду просить тебя изменить решение. Ты права — это твоя квартира, твоя жизнь. Просто... дай мне время, ладно? Время доказать, что я могу измениться. Что я всё ещё твой сын, а не только... наследник.
Эклер на тарелке таял от тепла, крем медленно вытекал на блюдце. Совсем как в детстве, когда Андрюша слишком долго рассказывал мне о своих школьных приключениях, забывая про пирожное.
— Знаешь что, — я сжала его руку, — давай попробуем начать сначала. Без манипуляций, без давления. Просто как мать и сын. Идёт?
Он кивнул, часто моргая:
— Спасибо, мам. И... можно я в воскресенье детей привезу? Они скучают. Машка вчера спрашивала, почему мы к бабушке не ходим...
— Конечно, — я улыбнулась, чувствуя, как отпускает многодневное напряжение. — Только на этот раз без разговоров о недвижимости, хорошо?
— Обещаю, — он тоже улыбнулся, впервые за долгое время искренне. — Знаешь, а котлеты твои им тоже стали сниться. Как мне в детстве.
Мы просидели в кафе до закрытия. Говорили о его работе, о детях, о Кате — оказывается, они списались за эти дни, впервые за несколько лет. О его проблемах с игрой и о том, как важно вовремя признать, что нужна помощь.
А на следующее утро я позвонила риэлтору и отменила просмотры квартир. Иногда, чтобы сохранить семью, нужно быть готовой её потерять. И иногда, когда набираешься смелости сказать "нет", получаешь в ответ нечто более ценное, чем просто покорное "да".