Дождь хлестал по окнам, превращая городской пейзаж в размытую акварель. Яна стояла у высокого окна их гостиной, скрестив руки на груди. На журнальном столике остывала нетронутая чашка чая, которую Андрей сделал для неё полчаса назад – последняя попытка примирения.
– Ты же не мог не понимать, что я узнаю, – слова падали тяжело, как капли дождя за окном. – Маленький город, Андрей. Слишком маленький для таких... тайн.
Он сидел в кресле, сгорбившись, совсем не похожий на того уверенного мужчину, за которого она вышла замуж двадцать лет назад. Комната, где они провели столько вечеров, смотря фильмы, обсуждая дни, строя планы, теперь казалась чужой декорацией.
– Это была ошибка, – его голос звучал глухо. – Минутная слабость. Яна, двадцать лет – это же не шутка. У нас дети, внуки скоро будут...
– Именно, – она наконец повернулась к нему. – Двадцать лет. И за эти двадцать лет я ни разу... ни разу, слышишь? А ты смог. С первой же смазливой девочкой из бухгалтерии.
В комнате повисла тишина, нарушаемая только шумом дождя. Яна подошла к креслу, где висело её пальто – синее, любимое, с чуть потёртыми рукавами.
– Знаешь, что самое обидное? – она медленно застегивала пуговицы, словно каждое движение давалось с трудом. – Не сама измена. А то, что ты растоптал наше "долго и счастливо". Теперь каждое твоё "люблю" будет звучать фальшиво. Каждый взгляд будет вызывать вопрос – а не смотрел ли ты так на неё?
– Яна, – он вскочил с кресла, – давай всё обсудим...
– Нет, Андрей, – её голос стал тверже. – Я много лет была хорошей женой. Правильной. Верной. А сейчас хочу быть... просто собой. Женщиной, которая уважает себя достаточно, чтобы уйти.
Она открыла дверь, впуская в комнату свежий воздух с улицы. На пороге остановилась, обернулась в последний раз:
– Я прощаю тебя. Не ради тебя – ради себя. Чтобы не нести эту тяжесть дальше. Но остаться не могу. Просто... не могу.
Дверь закрылась беззвучно. В пустом подъезде гулко отдавались её шаги. Выйдя на улицу, Яна подняла лицо к небу, позволяя дождю смешиваться со слезами.
Это был конец. И это было начало.
В кухне у Маши пахло корицей и яблочным пирогом. Этот запах напоминал Яне детство – время, когда всё было простым и понятным. Она сидела за круглым столом, покрытым старой клеёнкой с выцветшим рисунком подсолнухов, и грела руки о чашку с чаем.
– Знаешь, – Маша присела рядом, положив перед подругой кусок свежеиспечённого пирога, – иногда такие вещи случаются, чтобы мы наконец-то поняли: пора что-то менять.
Яна смотрела, как пар поднимается от чашки тонкой струйкой. В этом уютном пространстве, наполненном теплом и запахами выпечки, боль казалась чуть менее острой, но вопросы... вопросы никуда не делись.
– Но что менять, Маш? – её голос дрогнул. – Я двадцать лет была его женой. Мамой наших детей. Хозяйкой нашего дома. Я даже не помню, когда в последний раз думала о себе не как о чьей-то жене или маме. Просто о себе. Как начать жить для себя, когда ты... когда ты даже не знаешь, кто ты?
Маша протянула руку через стол, накрыла ладонь подруги своей: – А помнишь, в институте ты вязала? Те твои шарфы, свитера... У меня до сих пор жива та розовая шаль, помнишь? Ты говорила, что каждый узор – это как маленькая история.
Яна слабо улыбнулась: – Господи, это было так давно...
– Но ты любила это, – мягко напомнила Маша. – Начни с малого. Найди то, что когда-то приносило тебе радость. Не думай сразу о большом – о работе, о новых отношениях. Просто... вспомни себя. Ту девчонку, которая могла часами сидеть с пряжей и спицами, придумывая узоры.
За окном мягко шелестел дождь – тот же самый, что был вчера, но сегодня его звук казался иным. Более... обнадёживающим, что ли. Яна отломила кусочек пирога, и тепло свежей выпечки разлилось по языку.
– Я даже не знаю, где моя старая корзина с нитками, – призналась она. – Наверное, где-то на антресолях...
– Вот и начни с этого, – Маша встала, чтобы подлить чаю. – Найди эту корзину. Просто найди. А дальше... дальше посмотрим.
Яна поймала своё отражение в оконном стекле – размытое, нечёткое. Но, может быть, именно сейчас, когда все прежние черты стёрлись, самое время нарисовать новые?
– Спасибо, – тихо сказала она. – За чай. За пирог. За то, что слушаешь.
– Глупая, – Маша обняла её за плечи. – Для этого и существуют друзья. Чтобы напоминать нам, кто мы есть, когда мы сами это забываем.
Пыль взметнулась облачком, когда Яна открыла старый шкаф на антресолях. Пахнуло нафталином и чем-то неуловимо знакомым – запахом прошлой жизни. В глубине, за коробками с детскими игрушками и старыми альбомами, она увидела её – плетёную корзину с выцветшей розовой лентой.
Яна осторожно вытащила корзину, словно та могла рассыпаться от прикосновения. Села прямо на пол, не заботясь о пыли. Внутри всё было таким, как она помнила: клубки пряжи разных цветов, старые спицы, недовязанная шаль цвета морской волны.
– С чего я вообще думала, что могу это сделать? – пробормотала она, разглаживая складки на шали. Узор... Она помнила этот узор. "Кельтская коса" – сложное переплетение петель, похожее на бесконечную дорогу, где каждый поворот ведёт к новому началу.
Яна взяла спицы. Они легли в руки как-то непривычно и в то же время... правильно. Первая петля далась с трудом – пальцы будто забыли то, что когда-то умели делать без раздумий. Вторая пошла легче. К третьей руки вспомнили ритм.
Лучи заходящего солнца окрасили комнату в золотистый цвет. Яна не заметила, как пролетело время. Узор рос под её пальцами – неровный, местами с ошибками, но живой. Как она сама.
Зазвонил телефон – Аня, дочь. Яна ответила, не выпуская спиц из рук.
– Мам, ты как? – голос дочери был наполнен тревогой.
Яна посмотрела на своё творение, на солнечные блики в спицах, на клубок пряжи, уютно устроившийся на коленях.
– Знаешь, – ответила она, удивляясь спокойствию в собственном голосе, – я, кажется, начинаю понимать, как быть собой.
Яна сидела в своей новой квартире, перебирая пряжу для очередной работы. За окном догорал осенний вечер, окрашивая стены в тёплые тона. Эта маленькая однушка, снятая после развода, постепенно обретала уют – в углу примостился старый бабушкин комод, на стенах появились картины, а на подоконнике цвела герань.
Телефон завибрировал – на экране высветилось имя Андрея. Яна замерла, чувствуя, как сердце пропустило удар. Три месяца. Три месяца он не звонил.
– Алло, – её голос прозвучал спокойнее, чем она ожидала.
– Яна... – он помолчал. – Как ты?
Она посмотрела на недовязанный свитер на спицах. Светло-серый, с витиеватым узором по воротнику – первый заказ от подруги Маши.
– Хорошо, Андрей. Правда хорошо.
– Я много думал, – его голос звучал устало, надломленно. – Ты всегда была мне дорога. То, что случилось... Это была ошибка. Я всё понимаю теперь.
Яна поднялась, подошла к окну. Внизу зажигались фонари, в их свете кружились последние осенние листья.
– Знаешь, – она улыбнулась, глядя на этот танец, – я благодарна тебе.
– За что? – в его голосе послышалось удивление.
– За то, что заставил меня проснуться. Ты важная часть моего прошлого, Андрей. Но сейчас я хочу жить в настоящем. Мы сделали свой выбор – каждый свой. Я не злюсь, просто... я больше не там. Не в том месте, не в той жизни.
В трубке повисла тишина. Потом он тихо произнёс: – Ты изменилась.
– Да, – просто ответила она. – Изменилась.
Положив трубку, Яна вернулась к своему свитеру. Пальцы уверенно подхватили спицы, продолжая узор. Впервые за долгое время она чувствовала абсолютную правильность происходящего. Свобода оказалась не пустотой, как она боялась, а пространством для роста.
Выставочный зал заполнял мягкий свет и негромкий гул голосов. Яна стояла у своего стенда, где были развешаны её работы – шали, свитера, шарфы, каждый со своим уникальным узором, каждый со своей историей. "Рукодельная магия Яны Соколовой" – гласила табличка над экспозицией.
– Мам, это просто невероятно! – Аня подлетела к ней, сияя от гордости. – Ты видела, сколько людей останавливается у твоих работ? А та дама в синем платье уже полчаса не может выбрать между бежевой шалью и серым кардиганом.
Яна обняла дочь, чувствуя, как в груди разливается тепло. Год назад она и представить не могла, что будет стоять здесь, на своей первой выставке-продаже. Что её хобби превратится в маленький, но успешный бизнес. Что она будет получать заказы через Instagram, который завела по настоянию той же Ани.
– Спасибо, милая. Это только начало, – Яна поправила выбившуюся прядь дочери. – Знаешь, я недавно нашла свой старый дневник. Там было написано: "Хочу создавать красоту своими руками". Мне тогда было девятнадцать, и это казалось такой несбыточной мечтой...
– Простите, – раздался мужской голос рядом. – Эта работа... она продаётся?
Яна обернулась. Мужчина лет пятидесяти с добрыми глазами и легкой сединой на висках указывал на большую шаль цвета морской волны – ту самую, первую, которую она начала вязать после ухода от мужа.
– Нет, – она покачала головой, улыбнувшись. – Это моя личная история. Но я могу связать для вас похожую.
– Для моей дочери, – он улыбнулся в ответ. – У неё скоро свадьба, и я ищу что-то особенное. В ваших работах есть... душа.
Их взгляды встретились, и на мгновение Яна почувствовала то самое – искру узнавания родственной души.
– Я Михаил, – он протянул руку.
– Яна, – она ответила на рукопожатие, чувствуя, как внутри разливается спокойная уверенность.
Где-то за спиной хихикнула Аня, но Яна не обернулась. Она не думала о том, что будет дальше. Не строила планов. Не загадывала. Просто наслаждалась моментом, зная, что каждый новый день – это новая петля в бесконечном узоре жизни, и теперь она готова вязать этот узор так, как хочет сама.
Снаружи начинался дождь – точно такой же, как год назад, когда она стояла у окна в их с Андреем гостиной. Но теперь этот звук не вызывал грусти. Теперь это был звук обновления, звук жизни, которая продолжается. Всегда.