Похороны прошли как в тумане. Влад помнил только отдельные моменты: охапки белых хризантем, которые так любила мать; заплаканные лица соседей; отцовскую спину, неестественно прямую, будто палку проглотил.
И ту женщину в чёрном. Она стояла поодаль от всех, не подходила к гробу, но и не уходила. Влад несколько раз ловил на себе её взгляд — изучающий, пристальный.
После кладбища все собрались в родительской квартире. Поминки — странный русский обычай заедать горе салатами и водкой. Влад сидел в углу, машинально ковыряя вилкой оливье. Разговоры доносились как сквозь вату: — Ольга Васильевна была такой... — Да, всем помогала... — А помните, как она...
— Сын, — отец тронул его за плечо. — Пойдём, надо поговорить.
Они вышли на балкон. Отец достал сигареты — он не курил уже лет десять, бросил после инфаркта.
— Будешь?
Влад кивнул. Они закурили, глядя на вечерний город.
— Ты ведь знаешь, кто та женщина? — спросил отец, стряхивая пепел.
— Какая?
— В чёрном. Которая всё время держалась в стороне.
— Нет, — Влад напрягся. — А должен?
Отец глубоко затянулся: — Это Марина. Сестра Аллы.
Сигарета выпала из пальцев Влада, оставив прожжённую точку на рукаве пиджака.
— Что?..
— Присядь, — отец кивнул на пластиковый стул. — Разговор будет долгий.
Влад опустился на стул. Ноги вдруг стали ватными.
— Алла умерла три года назад, — отец говорил ровно, глядя куда-то вдаль. — Рак, как и у матери. Только Алла сгорела быстрее — за полгода. Мать ездила к ней в больницу. Каждый день.
— Мама... знала?
— Конечно, — отец усмехнулся горько. — Она всё знала. С самого начала. И помогала им — Алле и девочке. Деньгами, связями... Устроила Катю в хороший садик, потом в гимназию. Марина после смерти сестры взяла опеку, но мать... Она считала Катю своей внучкой. По праву.
Влад сидел, оглушённый. В голове крутился хоровод мыслей: Алла умерла... Катя... мама знала... помогала...
— Почему... — он сглотнул. — Почему она мне не сказала?
— А ты бы послушал? — отец посмотрел на него в упор. — Ты же бегал все эти годы. От себя, от правды, от ответственности. Мать берегла тебя. А может, надеялась — одумаешься, вернёшься...
— И что теперь? — голос сел до шёпота.
— Теперь? — отец бросил окурок вниз. — Теперь тебе решать. Кате восемь. Она знает, что её отец жив, просто... далеко. Марина не говорила ей правды. Щадила.
— А она... какая она?
— Похожа на тебя, — отец вдруг улыбнулся. — Особенно когда хмурится. И характер такой же — упрямая, принципиальная. Только не трусиха.
Последнее слово ударило как пощёчина.
— Я не...
— Молчи, — оборвал отец. — Не оправдывайся. Ты взрослый мужик, Влад. Тебе решать, как жить дальше. Но знай: у тебя есть дочь. И она... она хорошая девочка. Лучше, чем ты заслуживаешь.
Он развернулся и вышел с балкона, оставив Влада наедине с рухнувшим миром.
В комнате продолжались поминки. Звенели вилки, журчали разговоры. А Влад стоял, вцепившись в перила балкона, и пытался осознать услышанное.
Алла умерла. Та девчонка с филфака, с которой он встречался когда-то... Её больше нет. А есть девочка — его дочь. Катя. Восемь лет. Похожа на него.
Он попытался представить её — и не смог. Какая она? О чём думает? О чём мечтает? Знает ли, что её отец — трус, сбежавший в дождливый вечер?
В кармане завибрировал телефон. Сообщение от очередной подружки: "Скучаю... Когда вернёшься?"
Влад посмотрел на экран и вдруг почувствовал тошноту. Вся его московская жизнь — работа, тусовки, случайные связи — показалась вдруг такой... пустой. Ненастоящей.
А настоящее было здесь. В этом городе. Где-то совсем рядом жила девочка с его глазами и его упрямым характером. Девочка, которая росла без отца — потому что он струсил, сбежал, спрятался...
— Влад! — донёсся голос отца из комнаты. — Иди сюда. Марина хочет поговорить с тобой.
Он сделал глубокий вдох. Выпрямился. И шагнул с балкона в комнату — навстречу правде, от которой больше нельзя было спрятаться.
Марина ждала его в отцовском кабинете. Стояла у окна, такая же прямая и напряженная, как в церкви.
— Присядем? — она кивнула на диван, не глядя на него.
Влад опустился на краешек. Странно, но он чувствовал себя виноватым перед этой незнакомой женщиной.
— Я не хотела говорить сегодня, — Марина села в кресло напротив. — Но время... время не ждёт.
Она достала из сумочки конверт — точно такой же, как тот, восьмилетней давности. У Влада внутри всё сжалось.
— Здесь фотографии, — она положила конверт на журнальный столик. — Катины. От рождения до... до сегодня.
— Можно? — он потянулся к конверту, но замер, не решаясь взять.
— Бери. Они твои.
Первое фото — крошечный свёрток в роддоме. То самое, палата 306... Следующее — годовалая девочка делает первые шаги. Третье — детский сад, утренник, пушистое белое платье...
— Это Алла шила, — тихо сказала Марина. — Она всё мечтала дочку принцессой сделать.
Влад молча перебирал снимки. Вот школьная линейка — белые банты, огромный букет. Вот какой-то праздник — девочка у новогодней ёлки. Последняя фотография — совсем свежая. Катя сидит за партой, сосредоточенно что-то пишет. Тёмные волосы забраны в хвост, между бровями залегла складочка...
— Правда, похожа? — Марина словно прочитала его мысли. — Особенно эта привычка хмуриться. Алла всегда говорила — вылитый отец.
— Она... — Влад сглотнул комок в горле. — Она рассказывала обо мне?
— Только хорошее, — Марина впервые посмотрела ему в глаза. — Говорила, что ты талантливый, умный... Что уехал учиться в Москву, делаешь карьеру. Катя гордится тобой. Думает, у тебя какая-то важная работа, поэтому не приезжаешь.
Каждое слово било как пощёчина. Он не заслужил этого — ни гордости дочери, ни доброй памяти Аллы.
— Почему? — вырвалось у него. — Почему она не сказала правду?
— А какой смысл? — Марина пожала плечами. — Чтобы ребёнок знал, что отец — трус и подлец? Алла была мудрее. Она хотела, чтобы у Кати был хороший отец. Пусть даже выдуманный.
— Я не... — он осёкся. Что тут скажешь? Всё правда.
— Знаешь, — Марина вдруг заговорила совсем другим тоном — усталым, будто разом постарев на десять лет. — Когда Алла заболела, она всё время твердила: "Только бы Катю увидеть взрослой". Не дожила...
Она достала платок, промокнула глаза: — Ольга Васильевна тогда очень помогла. С больницей, с лекарствами... И потом, когда всё... В общем, если бы не она, не знаю, что бы мы делали.
— А я даже не знал, — пробормотал Влад.
— Конечно, — в голосе Марины звякнул лёд. — Ты же был занят. Карьера, женитьба, развод... Мы всё знаем, не беспокойся.
Влад вздрогнул: — Следили за мной?
— Ольга Васильевна следила, — поправила Марина. — Всё надеялась... А, неважно.
Она встала: — Я сказала всё, что хотела. Фотографии можешь оставить себе. И вот ещё...
Достала из сумочки сложенный лист бумаги: — Здесь адрес. Мой и Катин. Решать тебе.
— Что решать?
— Как жить дальше, — она направилась к двери. — Только учти: если решишь появиться в её жизни, это должно быть навсегда. Второго предательства она не переживёт.
Уже в дверях обернулась: — И ещё. Катя каждый год загадывает одно и то же желание на день рождения. Знаешь какое?
Влад молча покачал головой.
— Чтобы папа приехал, — Марина усмехнулась горько. — Глупая девочка, да? Всё ещё верит в сказки.
Дверь закрылась. Влад остался один — с фотографиями, адресом и рухнувшим миром вокруг.
Он снова взял снимки. Вот она — его дочь. Не абстрактная "какая-то девочка", а живой человек. С мечтами, надеждами, желаниями... Которые он предал, даже не узнав.
На одной из фотографий Катя смеялась, подбрасывая осенние листья. Солнце путалось в тёмных волосах, глаза сияли... Его глаза. Его улыбка.
"Чтобы папа приехал..."
Влад спрятал лицо в ладонях. Внутри что-то ломалось, крошилось, рассыпалось прахом — как та жизнь, которую он строил все эти годы. Жизнь-бегство. Жизнь-ложь.
А где-то в городе маленькая девочка ждала папу. Верила в него. Гордилась им.
И он больше не имел права её предавать.
Через месяц Влад снова стоял в родном городе. Уволился с работы, сдал московскую квартиру, собрал вещи — и вернулся. Насовсем.
Отец не удивился: — Я знал, что ты вернёшься, — сказал он, помогая разбирать коробки. — В тебе всё-таки есть что-то от матери.
Влад промолчал. Он много думал об этом за прошедший месяц. О матери, которая втайне помогала внучке. Об Алле, которая не сказала дочери правду. О Марине, взявшей на себя чужую ответственность...
Все эти женщины оказались сильнее его. Мудрее. Человечнее.
Записка с адресом жгла карман. Он выучил его наизусть: улица Весенняя, дом 15, квартира 47. Совсем рядом — минут двадцать пешком.
— Собираешься? — отец кивнул на конверт с фотографиями, который Влад то и дело доставал.
— Страшно, — признался он.
— Ещё бы, — отец присел рядом. — Но знаешь... Иногда надо просто сделать шаг. Первый самый трудный, а потом...
— А потом что?
— А потом будет то, что заслужишь.
Влад решился через неделю. Купил огромный букет — белые хризантемы, как любила мать. Позвонил Марине: — Я хочу... можно мне...
— Приходи, — она поняла без слов. — Сегодня в шесть. Катя будет дома.
Он пришёл раньше. Стоял во дворе, курил одну за другой. Руки дрожали.
Без пяти шесть поднялся на четвёртый этаж. Позвонил.
Дверь открыла Марина: — Проходи. Катя в своей комнате, делает уроки.
— А она... знает?
— Нет. Я сказала, что придёт важный гость.
Влад шагнул в квартиру. В нос ударил запах яблочного пирога — такой домашний, уютный...
— Катя! — позвала Марина. — Иди сюда!
Звук отодвигаемого стула. Шаги — лёгкие, быстрые.
— Тётя Марина, я почти дописала сочине...
Она замерла в дверях. Худенькая, в джинсах и футболке с единорогом. Тёмные волосы собраны в небрежный хвост. Между бровями — знакомая складочка.
Его дочь. Его кровь. Его грех и его надежда.
— Здравствуй, Катя, — голос сорвался. — Я... я твой папа.
Время остановилось. Марина беззвучно всхлипнула где-то за спиной. А девочка стояла и смотрела — серьёзно, внимательно. Его глазами.
— Я знаю, — вдруг сказала она. — Я видела фотографии. У бабы Оли.
— Какие... фотографии?
— Ваши. С бабушкой и дедушкой. И ещё... — она замялась. — Баба Оля показывала мне твои детские альбомы. Говорила: "Смотри, какой папа был маленький..."
Что-то горячее потекло по щекам. Господи, мама... Даже после смерти она продолжала соединять разорванные нити.
— Ты... ты правда насовсем? — в голосе девочки дрогнула надежда.
— Да, — он шагнул ближе. — Если ты... если ты позволишь.
Катя склонила голову набок — совсем как Алла когда-то: — А почему ты не приезжал раньше?
Вот он — момент истины. Солгать? Придумать красивую сказку про важную работу и дальние страны?
— Потому что я был трусом, — сказал Влад. — Глупым, эгоистичным трусом. Я... я очень виноват перед тобой. И перед мамой.
Катя помолчала. Потом спросила: — А сейчас?
— А сейчас я хочу всё исправить. Если ещё не поздно.
Она вдруг улыбнулась — его улыбкой:
— Мама говорила: никогда не поздно начать сначала. Только нужно очень-очень захотеть.
— Я хочу, — прошептал Влад. — Больше всего на свете.
Катя шагнула вперёд и вдруг обняла его — крепко-крепко. От неё пахло карандашами, яблоками и чем-то неуловимо родным.
— Я тоже хочу, папа, — сказала она ему в рубашку. — Я так долго тебя ждала...
Марина беззвучно вышла, прикрыв дверь. А они стояли, обнявшись — отец и дочь, потерявшие долгих восемь лет, но нашедшие друг друга. А где-то высоко-высоко наверняка улыбались две женщины — одна совсем молодая, с васильковыми глазами, другая строгая и элегантная. Те, кто верил и ждал. Те, кто оказался мудрее и сильнее.
Через полчаса они сидели на кухне, пили чай с яблочным пирогом. Катя взахлёб рассказывала про школу, друзей, свою мечту стать художницей... А Влад слушал и не мог наслушаться. Впитывал каждое слово, каждый жест, каждую улыбку.
Его дочь. Его чудо. Его второй шанс.
— Знаешь, — вдруг сказала Катя, — я ведь каждый год загадывала одно желание — чтобы ты приехал.
— Я знаю, — Влад сжал её маленькую ладошку. — Прости, что так долго собирался.
— Ничего, — она улыбнулась. — Зато теперь можно загадать другое желание. У меня скоро день рождения.
— И что ты загадаешь?
— Секрет! — она лукаво прищурилась. — Но я думаю, оно сбудется. Правда ведь?
— Правда, — Влад поцеловал её макушку. — Теперь всё будет правда.
За окном догорал октябрьский день. Летели последние листья. Город жил своей жизнью — равнодушный к маленьким человеческим драмам. Но в этой уютной кухне на Весенней улице происходило чудо — рождалась новая семья. Не идеальная, со шрамами и ошибками, но настоящая.
И где-то высоко-высоко две ангела-хранителя радовались, что их любовь и мудрость не пропали даром. Что блудный сын наконец вернулся домой. Что маленькая девочка дождалась своего папу.
А значит, жизнь продолжается. И в ней всегда есть место прощению, надежде и любви.
Даже если для этого понадобилось восемь долгих лет.
Интересный рассказ: