1970 г. Балет «Третья сюита Чайковского» /Оркестровая сюита No. 3 ля мажор/
Это второй подход мастера к Оркестровой сюите номер 3. Первый был двадцать три года назад, когда по заказу Нью Йоркского Театра балета им была поставлена последняя часть сюиты под названием «Тема и вариации» (Theme and Variations).
Последняя часть сюиты, «Тема и вариации», с небольшими изменениями вошла в целую постановку всего произведения.
Надо сказать, Баланчин имел обыкновение весьма свободно подходить к использованию многочастных произведений Чайковского. Его ничуть не смущал авторский замысел и последовательность частей. Он легко мог поменять части местами (как, например, в «Серенаде») или просто удалить их из финальной партитуры (как в «Бриллиантах» и др.), посчитав лишними, или заказать свою собственную оркестровку, если оригинальной не случилось под рукой («Моцартиана»).
Музыка, как и хореография, была для Баланчина исходным материалом художника, который он как глину брал столько, сколько считал нужным и делал из нее то, что ему нравилось и что он умел. Правда, в отличие от глины, Георгий Мелитонович никогда не позволял своим балетам затвердеть и приобрести окончательную, незыблемую форму – он их постоянно переделывал и доделывал, в чем мы в очередной раз убедились на примере «Темы и вариаций», переросших в полноразмерную «Третью сюиту Чайковского».
«Тема с вариациями» была поставлена Баланчиным в 1947 году по заказу Американского Балетного театра на заключительную часть Оркестровой сюиты номер 3 ля мажор, а в 1970 году вошла в целый балет на музыку всей сюиты.
Иногда кажется, что Георгий Мелитонович с восточной хитростью и ковбойской смелостью застолбил полюбившуюся ему музыку за 23 года до того, как руки дошли до финальной постановки.
Интересный факт. Петр Ильич написал это сложнейшее произведение за три с половиной месяца летом 1884 года. Идея пришла к нему в Париже, а партитура была закончена в киевском имении своей родственницы.
Декорации и костюмы были разработаны Николя Бенуа, сыном Александра Бенуа, художника многих ранних балетов, заказанных Дягилевым, причем первые три части танцевались в мягко освещенном бальном зале, который становится величественным и имперским в финальной части балета.
Чайковский невероятный мелодист. Нет, наверное, второго такого композитора (вынося Баха за скобки), который бы столь щедро разбрасывал по своим произведениям драгоценнейшие зерна мелодий, прораставшие в самых невероятных местах общего замысла. Двенадцать вариаций заключительной части на одну тему удивительны еще и тем, что некоторые из них умудряются не просто развить основную мелодию, но чудесным образом трансформируются в собственную, новую и самостоятельную.
Видимо, в этом секрет танцевальности музыки Петра Ильича — она развивается не только по законам симфонизма, но и в измерении мелодизма, столь понятном и близком простому слушателю, каковым глубоко внутри себя являемся все мы, время от времени признаваясь самим себе в ужасной крамоле: если мелодию нельзя спеть, её не существует, а если её нет, можно ли назвать музыкой то, что очень умные и образованные дяди с тетями играют нам иногда со сцены? Ой, что это я такое говорю... А вы еще и слушаете...
Тс-сс... Не бойтесь. Я никому об этом не расскажу...
Подпишитесь, чтобы не пропустить
