Мука, соль, сахар, молоко — привычные движения. Замес теста — как медитация. Я смотрю, как тесто растекается по сковороде тонким кружевом, и думаю о Нине Петровне. Свекровь. Странное существо, которое я никак не могу разгадать.
- Маша, - говорил мне муж накануне, - не старайся слишком. Она... особенная.
Особенная? Да уж точно не как все.
Первый блин — комом. Второй — тоже. Третий — почти идеален. Я смазываю сливочным маслом, выкладываю стопкой на большое блюдо. Пышные, с румянцем, с легкими подпалинами по краям. Как я их люблю! В детстве мама учила: блины — это целое искусство.
Дверь открывается — и в кухню входит она. Нина Петровна. Строгая, подтянутая, в аккуратном костюме цвета топленого молока. Взгляд — будто рентген.
- Блины пекла? - спрашивает не глядя.
- Да, - отвечаю. - Только что.
Она подходит ближе. Один взгляд — и я чувствую: что-то не так. Что-то очень не так.
Её пальцы чуть касаются края блюда. И тут же — отдергиваются, словно обожглись.
- Опять? - тихо говорит она. - Опять?!
Что "опять"? Я не понимаю. Но в её голосе — какая-то древняя обида. Глубокая, как старый колодец.
История без слов
Позже, за чаем, муж всё объясняет. Историю, которую я не знала.
- Когда папа умер, мама одна поднимала меня и брата. Работала день и ночь. И блины... - он замолкает. - Блины были нашим праздником.
Каждое воскресенье она пекла блины. После смерти мужа — единственное, что могла позволить детям в качестве лакомства. Простое, но сытное угощение.
А потом — новый муж. Богатый. Успешный. И всё изменилось.
- Он не любил, когда она пекла блины, - продолжает муж. - Считал это признаком бедности. Унижением.
Нина Петровна, гордая женщина, послушалась. Никогда больше не пекла блины. Забыла это умение — как забывают старый язык.
И каждый раз, когда я беру сковороду, когда тесто растекается по кругу — она видит призрак прошлого. Воспоминания о бедности, которую так хотела забыть.
Диалог поколений
- Почему ты не сказала? - спрашиваю мужа.
- А что говорить? - пожимает плечами. - Такое не объяснишь в двух словах.
Блины остывают. Нина Петровна сидит напротив — прямая, негнущаяся. В глазах — далёкое море памяти.
- Хотите? - предлагаю, протягивая блюдо.
Она молчит. Секунда. Другая.
- Один, - тихо говорит. - Только один попробую.
И берёт. Осторожно. Как реликвию.
Первый укус. Второй.
- Совсем как у мамы, - шепчет. - Совсем как раньше...
И впервые за все мои годы замужества — улыбается.
Незаконченный разговор
Странно устроена память. Кажется, только что всё было иначе — а теперь словно тонкая трещина проступила между мной и Ниной Петровной. Трещина, сквозь которую просачивается понимание.
- Расскажешь? - спрашиваю осторожно.
Она медлит. Долгий взгляд — сквозь меня, сквозь стены, в прошлое.
- Про маму? - уточняю.
- Про блины, - поправляет Нина Петровна.
И начинает. Негромко, будто секрет доверяет.
История блинов
- Папы не стало, когда мне было четырнадцать. Брату — восемь. Мама осталась одна. Работала в две смены: днём в типографии, ночью — сторожем.
Она замолкает. Пальцы чуть заметно дрожат.
- По воскресеньям готовила блины. Помню — тесто на столе, муки в доме — еле-еле. А блины — как праздник. Брат плакал от счастья, когда мама доставала сковородку.
Голос становится твёрже.
- Потом я вышла замуж. Муж — директор завода. Всё, что напоминало о бедности, категорически не принимал. "Аристократизм — в мелочах", — любил повторять.
Блины исчезли. Вместе с памятью о маме. О прошлом.
Примирение
- Почему не сохранила рецепт? - спрашиваю.
- Сохранила, - неожиданно улыбается Нина Петровна. - В самом сердце. Просто... забыла доставать.
Протягивает руку. Касается моей ладони.
- Научишь?
И я понимаю: это не просто блины. Это — разговор поколений. Память. Прощание с прошлым и встреча с настоящим.
- Конечно, - отвечаю. - Вместе.
Уроки мастерства
Воскресенье. Кухня превращается в маленькую мастерскую. Нина Петровна — рядом, внимательно наблюдает.
- Смотри, - говорю, - тесто должно «дышать».
Муки — чуть-чуть, молока — щедро. Всё взбиваю венчиком — легко, воздушно. Она смотрит, будто ученица. Странно. Та, что всегда была строже учительницы.
- Сковорода — как инструмент, - продолжаю. - Чугунная, раскалённая. Смазываешь маслом — одним движением.
Первый блин. Второй. Третий.
- Папа учил? - спрашивает Нина Петровна.
- Мама, - улыбаюсь. - У неё были золотые руки.
Семейный альбом
После готовки — чай. Старинный альбом между нами. Фотографии — как открытые окна в прошлое.
- Смотри, — протягивает мне снимок, — мама. Блины печёт.
Женщина в платке, у печи. Руки в муке. Улыбка — такая же, как у моей свекрови сейчас.
- Похожи, - шепчу.
Она кивает. Без слов.
Признание
- Боялась, - внезапно говорит Нина Петровна. - Что ты… не та. Не поймёшь.
- Чего боялась?
- Прошлого. Его вкуса. Запаха.
Слёзы? Нет. Только блеск в глазах. Понимание.
- Теперь поняла, - тихо добавляет. - Блины — не только еда. Память.
Эпилог
Муж вошел. Смотрит — и улыбается. Мы втроём. Разные. Но вместе.
А на столе — горячие блины. С хрустящими краешками. Как маленькое чудо.
А вот и рецепт:
Истории которые больше всего читают:
В комментариях расскажите про свои блины. Ваши слова, как солнечный свет вдохновляют нас!