Свекровь разливала борщ по тарелкам с той особой грацией, которая была присуща только ей — каждое движение выверено, словно она не суп наливает, а священнодействие совершает. Я старалась не морщиться от её пристального взгляда, делая вид, что увлечена рисунком на скатерти. Почему-то сегодня эти розы казались особенно яркими, почти кричащими.
— Дашенька, — начала она тем самым тоном, от которого у меня всегда холодело внутри. — Я тут подумала... Когда ты уже начнёшь искать работу? Руслан ведь устал тебя содержать.
Ложка в моей руке замерла на полпути. Я чувствовала, как горячий борщ стекает обратно в тарелку, оставляя после себя красные капли — совсем как мои щёки, вспыхнувшие от стыда и обиды. Муж сидел рядом, уткнувшись в свою тарелку, словно там были написаны ответы на все жизненные вопросы.
— Мама, я... — начал было Руслан, но осёкся под её взглядом.
— Что «мама»? Я же о вас забочусь. — Она промокнула губы салфеткой, аккуратно складывая её пополам. — Вот у Людмилы Петровны дочка устроилась в банк, и ничего — справляется. А ты, Дашенька, чем хуже?
Я сжала пальцы под столом так, что ногти впились в ладонь. Хотелось встать и уйти, но ноги словно приросли к полу. Руслан продолжал молчать, и это молчание давило сильнее любых слов.
— Я... я ищу, — голос предательски дрогнул. — Просто хочу найти что-то... подходящее.
— Подходящее? — Свекровь приподняла бровь. — В наше время любая работа хороша. Вот я в твои годы...
Она говорила и говорила, а я чувствовала, как каждое её слово впивается иголкой. Борщ остывал, превращаясь в унылое месиво, совсем как моя уверенность в себе. Руслан продолжал есть, методично работая ложкой, будто не слыша ничего вокруг.
— Спасибо за ужин, — выдавила я наконец, когда пауза в монологе свекрови позволила вставить слово. — Очень вкусно, но мне что-то... нехорошо.
Поднимаясь из-за стола, я случайно задела локтем стакан с компотом. Тёмная жидкость растеклась по белоснежной скатерти, образуя причудливый узор.
— Ох, извините, — пробормотала я, хватая салфетки.
— Оставь, — холодно сказала свекровь. — Я сама.
В её глазах читалось явное: «Вот, даже с простым ужином справиться не может». Руслан наконец поднял взгляд, но было уже поздно. Я выскочила из-за стола, чувствуя, как предательские слёзы подступают к глазам.
Последнее, что я услышала, выходя из комнаты, было: «Сынок, ну разве я не права? Она же совсем не старается...»
Дверь захлопнулась за моей спиной, отрезая эти слова, но они всё равно продолжали звенеть в ушах. На улице моросил дождь, такой же мелкий и противный, как укоры свекрови. Я стояла под козырьком подъезда, глядя на серое небо, и думала о том, что даже природа, кажется, против меня сегодня.
Дома я сразу ушла в спальню. Села на краешек кровати, даже не включив свет. В темноте было легче – не видно ни своего отражения в зеркале, ни этих стен, которые вдруг стали такими чужими.
Руслан топтался у двери. Я слышала его шаги – три вперёд, два назад.
— Ну и чего ты завелась? — наконец решился он. — Мама ничего такого...
— Ничего такого? — я даже задохнулась от возмущения. — А что она должна сказать, чтобы это стало "таким"? Может, ещё раз напомнить, какое я ничтожество? Или как ты меня содержишь?
— Перестань...
— Нет, это ты перестань! — я резко встала. — Знаешь, что самое обидное? Что ты молчишь. Всегда молчишь! Сидишь и смотришь в тарелку, будто тебя вообще там нет.
— А что я должен делать? — в его голосе появилось раздражение. — Кричать на мать?
— Да хоть что-нибудь! Сказать, что я не бездельница. Что мы вместе решаем, как жить. Что ты... — я осеклась, чувствуя, как к горлу подступают слёзы.
— Даш...
— Не надо, — я отвернулась к окну. — Просто уйди. Мне нужно побыть одной.
Он постоял ещё немного и вышел. А я смотрела на мокрые фонари за окном и думала – как же так вышло? Когда мы стали чужими? Когда его молчание стало громче любых слов?
За дверью были слышны его шаги – теперь уже в сторону кухни. Наверное, будет звонить матери, извиняться за мою несдержанность. А я... я просто устала. Устала быть плохой невесткой. Устала от этого вечного чувства вины. Устала делать вид, что всё хорошо.
В детстве мама говорила – самое страшное одиночество, это когда ты не одна. Теперь я понимаю, что она имела в виду.
Мать открыла дверь сразу, будто ждала. На столе уже стоял чайник и любимое малиновое варенье – то самое, из детства.
— Сынок? Что-то случилось?
Руслан прошёл на кухню, сел на привычное место у окна. Сколько раз в детстве он сидел тут, рассказывая про двойки и разбитые коленки? А теперь вот...
— Мам, нам надо поговорить.
Она присела напротив, подперев подбородок рукой – совсем как раньше.
— О Даше?
— И о ней тоже.
Мать вздохнула:
— Я же для вас стараюсь. Вижу, как ты выматываешься на работе...
— Мам, — он впервые перебил её. — Я сам решаю, как мне жить с женой.
— Но...
— Нет, послушай. Я люблю тебя. Ты самая лучшая мать. Но то, что ты делаешь... Это неправильно.
— Что неправильно? — она даже отодвинула чашку. — Я забочусь о тебе! Думаешь, мне приятно видеть, как она сидит дома, а ты...
— А я что? — он посмотрел ей прямо в глаза. — Несчастен? Разорён? Мам, я сам выбрал эту жизнь. Сам выбрал Дашу.
Она замолчала, разглядывая свои руки. Руслан вдруг заметил, как постарела мать – когда успела?
— Ты всегда был послушным мальчиком, — тихо сказала она.
— Был. А теперь я мужчина. И муж. И я прошу тебя – перестань вмешиваться.
— Я не вмешиваюсь! Я советую...
— Нет, мам. Ты давишь. На меня, на Дашу. И я больше не могу молчать.
Они долго сидели в тишине. За окном смеялись дети, лаяла соседская собака. Мать медленно размешивала остывший чай.
— Я просто хотела помочь, — наконец сказала она.
— Знаю. Но иногда лучшая помощь – это просто... доверять.
Он встал, поцеловал её в макушку – как в детстве.
— Мы справимся, мам. Правда.
Уже в дверях она окликнула его:
— Передай Даше... пусть приходит в воскресенье. Я пирог испеку. Её любимый, с яблоками.
Руслан кивнул. Может, не всё потеряно?
Объявление о работе в благотворительном фонде я увидела случайно. Маленькая заметка в районной газете – требуется координатор социальных проектов. И что-то ёкнуло внутри.
— Знаешь, — сказала я Руслану вечером, — кажется, я нашла работу.
Он оторвался от ноутбука:
— Правда? Где?
— В фонде "Надежда". Там помогают детям из детских домов... — я замялась. — Зарплата, конечно, не как в банке...
— А тебе нравится?
Я кивнула. Впервые за долгое время в груди разливалось тепло.
Собеседование прошло как во сне. Директор фонда, Анна Сергеевна, слушала внимательно, кивала:
— Опыта нет, зато есть желание. Это главное.
Через неделю я уже разбирала документы, планировала встречи, общалась с волонтёрами. Вечерами рассказывала Руслану о детях, о проектах, о новых идеях. Он слушал и улыбался – как раньше.
А потом был первый выезд в детский дом. Маленькая Оля, пять лет, схватила меня за руку:
— Тётя Даша, а вы ещё придёте?
В горле встал ком:
— Конечно, малыш. Обязательно приду.
Дома я долго не могла уснуть. Руслан обнял меня:
— Знаешь, я горжусь тобой.
— Правда?
— Правда. Ты нашла себя. И это важнее любых денег.
Я уткнулась ему в плечо. Может, правда нашла?
Новоселье решили отметить скромно – только свои. Я накрыла стол в новой квартире, суетилась на кухне. Свекровь пришла с яблочным пирогом:
— Сама пекла.
Помню, как замерла с тарелками в руках. Это был первый её пирог для меня.
За столом говорили о разном. О работе, о планах. Я рассказывала про детский дом, про новый проект по обучению подростков. Свекровь слушала молча, потом вдруг сказала:
— А ведь ты молодец, Даша.
Я чуть не выронила чашку:
— Спасибо...
— Нет, правда, — она отложила вилку. — Нашла своё дело. Я-то думала – банк, офис... А ты вон как.
Руслан сжал мою руку под столом.
— Главное, что человеку по душе, — сказала я тихо.
Свекровь кивнула:
— Верно. Я... я ведь тоже не сразу поняла. Думала, как лучше...
— Мам, — перебил Руслан.
— Нет, дай скажу. Прости меня, Даша. Характер у меня... — она махнула рукой.
Я смотрела на неё – и видела уже не грозную свекровь, а просто уставшую женщину, которая хотела как лучше.
— Давайте чай, — сказала я. — С вашим пирогом.
Мы пили чай, говорили о пустяках. А я думала – может, счастье оно такое? Не в большой зарплате и престижной работе, а в том, чтобы быть собой. И чтобы рядом были те, кто это понимает.