— Юра, ты где был? — голос Ани дрожал, как тонкая струна, готовая вот-вот лопнуть. Она стояла у окна нашей тесной кухни, скрестив руки на груди, и смотрела на меня так, будто я только что вернулся с другой планеты.
— На работе задержался, — буркнул я, бросая ключи на стол. Они звякнули о стеклянную вазу, и этот звук почему-то показался мне громче обычного. — А ты чего такая нервная?
— Нервная? — Аня резко обернулась, её светлые волосы хлестнули по плечам, а глаза — серые, глубокие, как осеннее небо перед дождём — сузились. — Юра, ты серьёзно? Я весь день пытаюсь до тебя дозвониться, а ты… ты даже не берёшь трубку!
Я вздохнул, потирая виски. Усталость давила на плечи, словно мешок с песком, а её тон только усиливал раздражение.
— Да телефон сел, Ань. Что ты начинаешь-то сразу?
Она резко замолчала. Я знал этот взгляд — смесь обиды и чего-то ещё, чего я не мог уловить. Мы с Аней прожили вместе семь лет, и я думал, что читаю её как открытую книгу. Оказалось, я ошибался.
***
Меня зовут Юра. Мне тридцать три, и я работаю менеджером в небольшой фирме по продаже товаров для дома. Аня — моя жена, младше меня на три года. Худенькая, с острыми скулами и привычкой кусать губу, когда волнуется. Она дизайнер в рекламном агентстве, и я всегда гордился её талантом. У неё лёгкий нрав, но есть в ней что-то упрямое, как корень старого дерева, который не выдернешь с первого раза.
А ещё у меня есть лучший друг — Лёша. Мы с ним с детства не разлей вода. Высокий, шумный, с широкой улыбкой и вечной привычкой хлопать меня по плечу так, что отдаётся в костях. Он тоже работает в нашей фирме, только в отделе логистики. Мы с ним делили всё: пиво после работы, байки про рыбалку, даже при долгах пару раз выручали друг друга. Я доверял ему, как себе.
Полгода назад дела у нас с Аней пошли на спад.
Она стала задерживаться на работе, я — тоже. Разговоры наши сократились до "что на ужин?" и "ты мусор вынес?". Я думал, это временно, что мы просто устали.
Но потом начались странности. Аня стала чаще краситься, носить туфли на каблуках, которые раньше пылились в шкафу. Я шутил, что она, мол, в начальницу метит, а она смеялась — звонко, но как-то неискренне.
А Лёша… Лёша стал реже звать меня на пиво, зато чаще упоминал Аню в разговорах. "Анька твоя молодец, такую рекламу для нас замутила!" — говорил он, а я кивал, не замечая, как его глаза блестят чуть ярче, чем нужно.
— Юра, я с тобой серьёзно поговорить хочу, — Аня присела на край стула, её пальцы нервно теребили ложку на столе. Я замер, чувствуя, как внутри что-то сжимается.
— Ну, говори, — я открыл холодильник, достал бутылку пива. Холод стекла успокаивал, но сердце уже колотилось.
— Я… — она запнулась, опустила взгляд. — Я с Лёшей… мы… в общем, это не просто так получилось.
Пиво чуть не выпало из рук. Я медленно повернулся к ней, пытаясь осмыслить слова.
— Что значит "не просто так"? — голос мой стал чужим, хриплым.
Аня подняла глаза, и я увидел в них слёзы.
— Юра, прости. Это было на корпоративе, в декабре. Мы выпили, а потом… всё закрутилось. Я не хотела, чтобы так вышло!
— Закрутилось? — я шагнул к ней, чувствуя, как кровь стучит в висках. — Ань, ты с моим лучшим другом… на работе? Ты серьёзно?
Она вскочила, её руки задрожали.
— Да, Юра! Я виновата, я знаю! Но ты… ты же сам меня не замечал! Ты приходил домой, садился за свой ноутбук, и всё! А Лёша… он был рядом, он слушал!
— Слушал? — я почти крикнул. — Это что, теперь оправдание, чтобы с ним спать?!
Аня отвернулась, прижав ладонь ко рту. Я смотрел на неё — на эту женщину, которую любил, с которой мечтал о детях, о доме за городом. И видел только предательство.
На следующий день я пошёл к Лёше. Он сидел в своём кабинете, заваленном бумагами, и что-то печатал. Увидев меня, он улыбнулся — так же, как всегда. Но я уже знал, что эта улыбка — маска.
— Лёш, нам поговорить надо, — сказал я, закрывая дверь.
— Давай, брат, что стряслось? — он откинулся на стуле, скрестив руки.
— Ты с Аней спал? — я спросил прямо, глядя ему в глаза.
Улыбка сползла с его лица, как краска с облупившейся стены. Он замялся, потёр шею.
— Юр, слушай, это не то, что ты думаешь…
— А что я думаю? — я шагнул ближе, голос дрожал от ярости. — Что мой лучший друг спал с моей женой за моей спиной? Это не то?!
Лёша встал, поднял руки, словно сдаваясь.
— Юра, это было один раз! Мы оба были пьяные, я не хотел тебя обидеть!
— Один раз? — я засмеялся, но смех вышел горьким, как прогорклое масло. — А она говорит, что это "закрутилось". Так сколько, Лёш? Сколько раз ты её "слушал"?
Он молчал, опустив голову. И в этом молчании я понял всё.
Дома меня ждала тётя Соня, мамина сестра. Ей шестьдесят два, и она — мой главный советчик с тех пор, как мама умерла. Полная, с добрыми морщинками вокруг глаз, она всегда пахла пирогами и лавандой. Я позвонил ей утром, рассказал всё. Она приехала сразу.
— Юрочка, садись, — тётя Соня хлопнула по дивану рядом с собой. — Чай будешь?
— Не хочу, — я рухнул рядом, закрыв лицо руками. — Тёть, что мне делать? Аня с Лёшей… я их обоих потерял.
Она погладила меня по спине, её рука была тёплой, успокаивающей.
— Потерял, да не совсем. Ты их любил, а они тебя предали. Но ты, Юра, сильнее этого. Ты всегда был упрямый, как твой отец.
— Я её простить не могу, — прошептал я. — И его тоже.
— И не надо, — тётя Соня нахмурилась. — Прощать — это не значит забыть. Аня твоя… она слабая, Юра. Ей захотелось лёгкости, а Лёшка — он всегда был бабником, я тебе сколько раз говорила!
Я кивнул. Она права. Лёша любил женщин, но я думал, что наша дружба — это граница, которую он не переступит.
А потом была встреча с Марьей Фёдоровной, Аниной мамой. Ей пятьдесят пять, и она — женщина строгая, с прямой спиной и взглядом, который пробивает насквозь. Я пришёл к ней, чтобы забрать свои вещи — Аня уехала к ней на пару дней "подумать".
— Юра, заходи, — Марья Фёдоровна открыла дверь, её голос был холодным, как февральский ветер. — Аня в комнате, но говорить с тобой не хочет.
— Я и не за этим, — я прошёл в прихожую, стараясь не смотреть на знакомые фотографии на стене. — Вещи заберу и уйду.
Она кивнула, но вдруг схватила меня за локоть.
— Юра, ты ей муж. Ты должен был её удержать.
Я замер, глядя на неё.
— Удержать? Марья Фёдоровна, это она с Лёшей… а не я с кем-то!
— Знаю, — она вздохнула, её лицо смягчилось. — Но ты её не видел, Юра. Она же плачет каждый день. Говорит, что любит тебя, а Лёша… это ошибка была.
— Ошибка, — я покачал головой. — А мне теперь как с этим жить?
Она промолчала, только посмотрела на меня с жалостью. И в этот момент я понял: Аня не вернётся прежней. Да и я уже не тот.
Прошла неделя.
Я снял квартиру у знакомого, жил один. Аня звонила, писала, но я не отвечал. Лёшу я видел пару раз в офисе — он отводил взгляд, а я чувствовал, как внутри всё кипит. Но однажды вечером я вернулся домой и застал Аню у двери. Она стояла, сжимая сумку, её лицо было бледным, а глаза красными от слёз.
— Юра, поговори со мной, — голос её дрожал. — Я не могу так больше.
— А я могу? — я открыл дверь, но не пригласил её войти. — Ты хоть понимаешь, что натворила?
— Понимаю, — она шагнула ближе, её пальцы коснулись моего рукава. — Юра, я люблю тебя. Лёша… это было глупо, я сама себя ненавижу за это!
Я смотрел на неё — на эту женщину, которую знал до последней родинки на плече. И вспоминал, как мы с ней лежали в постели субботним утром, как её волосы пахли ванилью, как она смеялась, когда я целовал её шею. А потом я вспомнил Лёшу — его руки на её талии, его губы там, где раньше были только мои. И меня затрясло.
— Ань, уходи, — сказал я тихо. — Я не могу тебя видеть.
— Юра, пожалуйста… — она всхлипнула, но я закрыл дверь.
Прошло время.
Аня уволилась из агентства, уехала к Марье Фёдоровне в деревню. Лёша пытался помириться, но я ушёл из фирмы, не желая дышать с ним одним воздухом. Тётя Соня зовёт меня на пироги, говорит, что время всё лечит. Я не верю, но живу дальше.
Иногда я вижу Аню во сне — её улыбку, её руки. И просыпаюсь с пустотой в груди. Но я знаю: я справлюсь.
Прошло три месяца с тех пор, как я закрыл дверь перед Аней. Жизнь потихоньку налаживалась — я устроился в новую фирму, продавал оборудование для заводов. Работа была нервная, но деньги приличные, а главное — никаких знакомых лиц.
Я старался не думать о прошлом, хотя по ночам всё ещё просыпался от звука её голоса в голове. Тётя Соня пекла мне пироги, подсовывала банки с вареньем и ворчала, что я похудел. "Тебе бы женщину хорошую, Юрочка, а не эту твою тоску!" — говорила она, а я отмахивался. Не хотел я никого.
Пока не встретил Яну.
— Юра, ты документы на "Северсталь" видел? — она ворвалась в мой кабинет без стука, как вихрь. Я поднял глаза от монитора и замер. Яна стояла в дверях — высокая, с тёмными волосами до плеч, в строгом сером костюме, который не скрывал её фигуры. Её голос был чуть хрипловатым, с лёгкой насмешкой, а в зелёных глазах плясали искры.
— На столе где-то, — я кивнул на стопку бумаг, пытаясь собраться с мыслями. — Ты новенькая?
— Ага, с понедельника, — она улыбнулась, обнажив ровные зубы, и протянула руку. — Яна. Буду твоим логистом.
Я пожал её ладонь — тёплую, чуть шершавую от мозолей. Она не походила на Аню с её тонкими пальцами и мягкостью. Яна была другая — резкая, уверенная, с привычкой постукивать карандашом по столу, когда задумывается. Мне это понравилось.
С ней было легко — никаких намёков, никаких игр. Мы быстро сработались: она ругалась с поставщиками, я подписывал контракты, а вечерами иногда перекидывались парой слов за кофе в офисе.
— Юр, ты вечно такой серьёзный? — спросила она как-то, глядя на меня поверх чашки. Её брови приподнялись, а губы сложились в лёгкую усмешку.
— Жизнь такая, — я пожал плечами, но она засмеялась, и этот смех — звонкий, живой — вдруг отогрел что-то внутри меня.
Мы начали встречаться через пару недель. Часто гуляли по набережной, пили кофе, болтали о прошлой жизни. Однажды во время прогулки пошёл сильный ливень. Я тогда впервые её поцеловал — прямо под дождём, чувствуя, как её губы дрожат от холода и страха. Она пахла мятой и мокрой шерстью своего свитера.
В постели она была не такой, как Аня. Аня любила нежность, долгие ласки, шепот на ухо. Яна же была резкой, страстной. С ней я чувствовал себя живым.
— Ты мне нравишься, Юр, — сказала она как-то ночью, лежа рядом и глядя в потолок. — Только не строй планов, ладно? Я не из тех, кто замуж рвётся.
— Да мне и не надо, — ответил я, и это было правдой. После Ани я не хотел ничего серьёзного. Яна казалась идеальной — лёгкой, свободной, без лишних обещаний.
А потом появился Лёша.
Я не знал, что он тоже устроился в эту фирму — в отдел снабжения, на другом этаже. Увидел его случайно в коридоре, и внутри всё сжалось, как от удара. Он хлопнул меня по плечу, как раньше, и улыбнулся той же широкой улыбкой.
— Юрка, ты тут? А я думаю, знакомая фамилия в списках! — он говорил так, будто ничего не случилось, будто не было той грязи между нами.
— Ты как тут оказался? — я отстранился, голос был холодным.
— Да перевёлся, брат, работа хорошая, — он пожал плечами. — Слушай, давай забудем всё, а? Я виноват, знаю, но мы же друзья были…
— Были, — я кивнул и ушёл. Не хотел с ним говорить. Не хотел его видеть. Но он остался — шумный, наглый, как всегда.
Яна его заметила быстро.
"Это твой Лёша? Весёлый парень!" — сказала она как-то, когда мы пили кофе в столовой. Я промолчал, но заметил, как она смотрит на него — с интересом, с лёгкой улыбкой. Я прогнал эти мысли.
Не может же молния дважды ударить в одно дерево, правда?
Я ошибся.
Это случилось на складе, куда я спустился за документами. Было поздно, офис почти опустел. Я услышал голоса за стеллажами — низкий, знакомый смех Лёши и её хрипловатый голос. Я замер, сердце заколотилось так, что в ушах зазвенело. Шагнул ближе, выглянул из-за ящиков. И увидел.
Яна стояла, прижавшись спиной к металлической стойке. Её юбка была задрана, блузка расстёгнута, а Лёша… Лёша целовал её шею, его руки скользили по её бёдрам. Она запрокинула голову, её пальцы вцепились в его рубашку, а из горла вырвался тихий стон. Это была не просто связь — это было грубо, быстро, как у животных. Я видел, как его ладонь сжимает её тело, как она выгибается ему навстречу. Они даже не заметили меня.
Я отступил, ноги подкосились. В голове — пустота, только этот звук, её дыхание, его смех. Я выронил папку, она шлёпнулась об пол, и они обернулись. Яна ахнула, одёрнула юбку, а Лёша выругался.
— Юра, ты… это не то… — начала она, но я уже шёл к выходу.
— Юр, стой! — крикнул Лёша. — Давай поговорим!
Я не остановился. Вышел на улицу, вдохнул холодный воздух. Внутри всё горело — шок, боль, ярость. Как? Как это могло случиться снова? Я доверился ей, я открыл сердце, а она… с ним. С тем же Лёшей.
Дома я сидел на кухне, глядя на пустую бутылку пива. Телефон разрывался — Яна звонила, писала: "Юра, прости, это случайно вышло, я не хотела!".
Лёша тоже прислал сообщение: "Брат, я дурак, прости". Я выключил телефон. Включил телевизор, но не слышал ничего — только гул в голове.
Тётя Соня приехала утром. Я открыл дверь, и она сразу всё поняла по моему лицу.
— Юрочка, что опять? — она схватила меня за руку, её глаза округлились.
— Яна. С Лёшей, — выдавил я, и голос сорвался. — Тёть, я проклятый, что ли?
Она ахнула, прижала ладонь ко рту. Потом обняла меня, крепко, как ребёнка.
— Не проклятый ты, Юра. Это они… они слабые, бесчестные. А ты — ты настоящий, — она отстранилась, посмотрела мне в глаза. — Ты сильнее их всех.
— Я устал, тёть, — прошептал я. — Устал верить.
— А ты не верь, — она покачала головой. — Ты живи. Для себя живи.
Я уволился на следующий день.
Яна пыталась поговорить, но я прошёл мимо, не глядя. Лёшу я больше не видел — и слава богу. Переехал в другой район, сменил номер. Тётя Соня зовёт меня к себе, говорит, что в деревне воздух чище и люди проще. Может, и поеду.
А ночью я вижу их — Аню, Яну, Лёшу. Они смеются, обнимаются, а я стою один, в темноте. Но я просыпаюсь и думаю: я справлюсь. Не ради них, не ради мести. Ради себя.
Прошёл год.
Я всё-таки уехал к тёте Соне в деревню — не насовсем, а так, пожить пару месяцев, проветрить голову. Там было тихо: скрип половиц в старом доме, запах травы после дождя, гудение шмелей над малинником.
Тётя Соня хлопотала по хозяйству, заставляла меня рубить дрова и есть её пироги с капустой. "Смотри, Юрочка, щеки-то появились!" — шутила она, а я улыбался — впервые за долгое время искренне. Город с его шумом, предательствами и пылью остался где-то далеко, как чужая жизнь.
Я устроился на местный лесопильный завод — простая работа, но руки заняты, и мысли не лезут в голову. Там я познакомился с людьми, которые не знали ни Ани, ни Яны, ни Лёши. Они были грубоватые, с мозолистыми ладонями и громким смехом, но честные. С ними я научился молчать, когда хочется выть, и смеяться, когда внутри пусто. Это помогало.
Однажды тётя Соня позвала меня на рынок в соседний посёлок — продать мёд и варенье. Я грузил банки в старую "Ниву", когда она вдруг сказала:
— Юра, там дочка Клавдии будет, Ирина. Хорошая девка, работящая. Познакомьтесь, а?
— Тёть, не начинай, — я закатил глаза, но она только хитро прищурилась.
— Да я и не начинаю. Просто посмотри.
Ирина оказалась невысокой, крепкой, с русыми волосами, заплетёнными в косу, и веснушками на носу. Она торговала рядом с нами — продавала молоко и творог. У неё были быстрые движения и привычка вытирать руки о фартук, а голос — мягкий, но с твёрдой ноткой, как у человека, который знает себе цену.
— Ты Юра, да? — спросила она, когда я помог ей донести канистру до машины. — Соня про тебя рассказывала.
— Ну, если тётя Соня что-то наплела, не верь, — я усмехнулся, а она посмотрела на меня внимательно, чуть склонив голову.
— Она сказала, что ты надёжный. Это правда?
Я замялся. Надёжный? После всего, что было, я сам в себе сомневался. Но ответил:
— Стараюсь.
Она кивнула, будто приняла это к сведению, и больше не лезла с вопросами. Мы разговорились — о погоде, о том, как её корова сбежала на прошлой неделе, о том, что я не умею доить. Она смеялась — негромко, но тепло, и я поймал себя на том, что мне нравится её слушать.
Мы стали видеться чаще.
Ирина заходила к тёте Соне с молоком, я помогал ей носить дрова или чинить забор. Она была не такая, как Аня или Яна. Не яркая, не громкая, но в ней была сила — спокойная, как река, которая течёт себе и не торопится.
Она любила простые вещи: закаты над полем, запах свежескошенной травы, старые песни под гитару. У неё была фобия — боялась высоты, и однажды, когда я затащил её на чердак за сеном, она вцепилась в меня и шептала: "Юра, не смей смеяться!". А я и не смеялся — мне нравилось, как она доверяет мне в такие моменты.
В постели она была другой. Не страстной, как Яна, не нежной, как Аня, а… настоящей. Её руки гладили мою спину медленно, будто запоминая, губы были тёплыми и чуть солёными от пота. Она не торопилась, не играла — просто была со мной, и этого хватало.
"Ты хороший, Юр," — сказала она как-то ночью, прижавшись щекой к моей груди, и я впервые за долгое время поверил, что это может быть правдой.
А потом пришло письмо. От Ани.
Я нашёл его в почтовом ящике у тёти Сони — простой конверт, её аккуратный почерк. Она писала, что живёт в деревне у Марьи Фёдоровны, работает в местной школе, учит детей рисовать. Что Лёша звонил ей, просил вернуться, но она отказалась. "Я поняла, Юра, что потеряла. Прости меня, если сможешь. Я не жду, что ты ответишь, просто знай — я жалею".
Я долго смотрел на эти строчки. Внутри шевельнулось что-то — не боль, не злость, а какая-то тихая грусть. Я сложил письмо, убрал в ящик стола. Может, когда-нибудь напишу ей. А может, и нет.
Про Яну я узнал от знакомого из старой фирмы. Она уволилась вскоре после меня, уехала в другой город. Лёша остался — всё такой же шумный, всё такой же пустой. Говорят, он теперь один, женщины от него бегут, как от чумы. Я не злорадствовал. Просто кивнул и пошёл дальше.
Вечером я сидел с Ириной на крыльце. Она пела что-то старое, про берёзы и дорогу, а я подыгрывал на гитаре, которую нашёл в сарае. Закат горел над полем — красный, как спелая рябина, и тёплый ветер шевелил её волосы. Она вдруг замолчала, посмотрела на меня.
— Юр, ты счастливый?
Я задумался. Счастливый ли я? После всего — предательств, боли, пустоты? Но глядя на неё, на её спокойные глаза, на тётю Соню, которая возилась в огороде, на этот дом, где пахло пирогами и жизнью, я понял: да. Не громкое счастье, не то, о котором кричат, а тихое, настоящее.
— Кажется, да, — сказал я, и она улыбнулась.
— Тогда держись за это, — она положила руку на мою, и её пальцы были тёплыми, как летнее солнце.
Я больше не оглядывался назад. Аня, Яна, Лёша — они стали тенями, которые растворяются в утреннем тумане. Я нашёл своё место — не идеальное, не громкое, но моё. С Ириной, с тётей Соней, с этой землёй, что пахнет дождём и свободой.
И я знал: что бы ни случилось, я не сломаюсь.