Я стояла посреди своей кухни и смотрела на эту женщину. Галину Васильевну. Соседка сверху. Всегда такая приличная, в костюмчике, с укладкой. А сейчас сидит за моим столом. Пьёт мой чай.
— Леночка, ты не понимаешь... Это квартира моего дяди. Была. До приватизации.
Я купила эту квартиру три года назад. Обычную двушку в панельке. С обшарпанными стенами, убитой сантехникой и пластиковыми окнами, которые почему-то постоянно запотевают. Влезла в ипотеку на пятнадцать лет. Каждый месяц отдаю половину зарплаты. И вот теперь эта женщина...
— Галина Васильевна, я не понимаю, о чём вы говорите. У меня есть документы на квартиру. Я её купила.
Она отхлебнула ещё чай. Посмотрела на меня почти с жалостью.
— Документы у всех есть, Леночка. Но ты же знаешь, как тогда всё оформлялось... Наспех, с нарушениями. Мой дядя Витя здесь жил с шестьдесят третьего года. А потом... — она сделала паузу, — случилась эта история с приватизацией.
Я присела напротив. В голове крутилось: «Вызвать полицию? Попросить её уйти? Посоветоваться с юристом?» Но было что-то в её взгляде... Какая-то абсолютная уверенность.
— Какая история? — спросила я тихо.
— Обычная для тех времён. Дядя лежал в больнице. А его сосед по палате оказался... предприимчивым человеком. С связями в ЖЭКе.
Я почувствовала, как по спине пробежал холодок.
— И при чём тут я? Я купила квартиру у Соколовых. Они тут жили лет десять.
— Соколовы... — она произнесла эту фамилию как-то странно, будто пробуя на вкус. — Да, они были третьими. После того человека из больницы и ещё одной семьи.
Моя кухня вдруг показалась мне чужой. Эти жёлтые шкафчики, которые я собиралась перекрасить, но всё руки не доходили. Потрескавшаяся плитка на полу. Вытяжка, которая гудит как самолёт.
— И что вы от меня хотите?
Галина Васильевна поставила кружку и выпрямилась.
— Справедливости, Леночка. Я хочу восстановить справедливость.
Ночью я не могла заснуть. Лежала, смотрела в потолок и вспоминала, как риелтор показывала мне эту квартиру. «Отличный вариант для одинокой девушки», — говорила она, пока мы ходили по комнатам. «Чистая продажа, никаких обременений. Предыдущие хозяева уже купили дом за городом».
Я тогда обратила внимание на фотографии на стенах — счастливая семья, двое детей. Светловолосая женщина так похожа на свою дочку. Когда я въехала, на антресолях нашла детский рисунок. Корявый домик с трубой и четыре фигурки. «Моя семья» — было написано сверху печатными буквами.
Утром я позвонила риелтору.
— Лена, что за бред? — возмутилась она, выслушав мою историю. — Документы чистые, я же всё проверяла. Эта соседка просто решила вас развести. Сейчас таких мошенников много развелось.
Её слова немного успокоили. Но что-то всё равно грызло меня изнутри.
На работе я не могла сосредоточиться. Перед глазами стояло лицо Галины Васильевны. Морщинки вокруг глаз. Аккуратная брошка на лацкане пиджака — маленькая стрекоза.
Вечером она снова позвонила в дверь.
— Я принесла документы, — сказала она вместо приветствия и протянула мне папку.
Старые бумаги. Выцветшие чернила. Фотографии какого-то пожилого мужчины в военной форме. И ордер на квартиру. Мою квартиру. Выданный в 1963 году на имя Виктора Степановича Кравцова.
— Это ваш дядя? — спросила я, разглядывая фотографию.
— Да. Он прошёл всю войну. Был ранен под Сталинградом. Эту квартиру получил как фронтовик.
Я листала документы и чувствовала, как реальность продолжает трескаться.
— И что он? Скончался в той больнице?
Галина Васильевна покачала головой.
— Нет. Вышел. Вернулся домой, а в его квартире уже живут чужие люди. Показывают какие-то бумаги. Говорят, всё законно оформлено, пока он лежал.
Дядя пытался судиться, но... сама понимаешь, 90-е годы. Законы менялись каждый день.
Она достала ещё одну фотографию. Тот же мужчина, но уже совсем старый, сгорбленный. Сидит на скамейке во дворе.
— Он снимал комнату в коммуналке на окраине. А каждый день приезжал сюда. Садился на эту лавочку и смотрел на свои окна.
Я поймала себя на том, что не дышу.
— Галина Васильевна, даже если всё это правда... Я-то тут при чём? Я честно купила эту квартиру. Плачу ипотеку.
Она вздохнула.
— Леночка, я ведь не говорю, что ты виновата. Но дядя Витя скончался в прошлом месяце. И перед кончиной взял с меня обещание...
Я не знала, что делать. Позвонила отцу, рассказала ситуацию.
— А документы у этой тётки хоть настоящие? — спросил он недоверчиво.
— Вроде настоящие. Старые, пожелтевшие. С печатями.
— Ты их проверяла?
— Нет ещё...
— Так проверь сначала! Может, она их сама нарисовала. А вообще, пошли её куда подальше. Квартира твоя, есть документы. Точка.
Но я не могла просто «послать» Галину Васильевну. Было в ней что-то... достоверное. И в её историях тоже.
На следующий день я взяла отгул и поехала в архив. Просидела там полдня, копаясь в старых домовых книгах. И нашла. Виктор Степанович Кравцов действительно был прописан в моей квартире с 1963 по 1993 год. А потом запись о нём исчезла, и появились другие фамилии.
В Росреестре мне показали всю цепочку собственников. Действительно, первым владельцем после приватизации был какой-то Игнатьев А.П. Потом квартира дважды перепродавалась, пока не попала к Соколовым. А от них — ко мне.
Вечером я снова встретилась с Галиной Васильевной.
— Я всё проверила, — сказала я. — История с вашим дядей похоже на правду.
Она кивнула, как будто и не сомневалась.
— Но что вы хотите от меня? Я же не могу просто взять и отдать вам квартиру.
— А я и не прошу всю квартиру, — неожиданно сказала она. — Дядя Витя в последние годы мечтал только об одном: ещё раз побывать в своём доме. Посидеть на кухне. Посмотреть в окно, из которого он столько лет наблюдал за жизнью города.
Я недоверчиво посмотрела на неё.
— То есть... вы хотите просто... посидеть здесь?
— Не я. Дядя хотел. Но не решался попроситься. Гордый был. Фронтовик. А теперь его нет. И я... я просто хочу исполнить его последнее желание. Символически.
— Как символически?
Галина Васильевна достала из сумки фотографию дяди в рамке.
— Я хочу просто побыть с ним здесь. Один вечер. Как будто он вернулся домой.
Мы сидели на кухне, пили чай. Разговаривали... Фотография дяди Вити стояла на подоконнике. За окном медленно опускались сумерки. Зажигались огни в соседних домах.
— Он любил смотреть на закат, — тихо сказала Галина Васильевна. — Говорил, что отсюда город как на ладони.
Я молчала. Что тут скажешь?
— А ещё он очень любил музыку. Старые пластинки. У него была большая коллекция.
— И что с ней стало?
— Пропала. Вместе с квартирой. Но одну я сохранила.
Она достала из сумки старый конверт с пластинкой... Шостакович.
— У вас есть проигрыватель?
— Нет... но... — я задумалась. — У меня есть колонка. Я могу включить эту музыку с телефона.
Мы слушали Шостаковича, смотрели на закат и молчали. И это было странно — сидеть в моей квартире с фотографией незнакомого мне человека, который когда-то давно жил здесь. Человека, у которого эту квартиру отняли.
— Спасибо, Леночка, — сказала Галина Васильевна, когда музыка закончилась.
— Дядя Витя был бы благодарен.
Она начала собираться...
— Вы... заберёте его с собой? — почему-то спросила я.
Галина Васильевна посмотрела на меня долгим взглядом.
— А куда ещё? Это был только символический визит.
Но я вдруг поняла, что не хочу, чтобы она уходила. Вернее, не хочу, чтобы уходил он — этот неизвестный мне Виктор Степанович, чья квартира досталась мне через столько рук.
— Знаете, — сказала я, удивляясь самой себе. — Может быть... может, оставите его здесь? В конце концов, это его дом.
Прошёл месяц. Фотография дяди Вити (так я стала его называть про себя) стоит на книжной полке в гостиной. Иногда я рассказываю ему, как прошёл мой день. Иногда включаю Шостаковича.
Я заказала в интернете старые фотографии нашего района — 50-х, 60-х годов. Развесила их по стенам. Мне кажется, дяде Вите это понравилось бы.
Галина Васильевна заходит раз в неделю. Приносит пирожки, рассказывает истории из жизни своего дяди. Как он учил её кататься на велосипеде. Как показывал созвездия на ночном небе...
Я до сих пор не уверена, что поступила правильно.
Но иногда, когда я возвращаюсь домой. Мне кажется, что в квартире кто-то есть. Не страшный незнакомец, а... хранитель этих стен. И мне становится спокойней.
Я всё ещё плачу ипотеку. Всё ещё собираюсь перекрасить кухонные шкафчики. Всё ещё считаю эту квартиру своей.
Но теперь я знаю, что у неё есть история. И что стены помнят больше, чем люди.
А недавно Галина Васильевна принесла ещё одну фотографию. Молодой Виктор Степанович с красивой женщиной.
— Это его жена — сказала она. — Твоя тёзка, кстати. Тоже Елена.
И почему-то именно в этот момент я окончательно поняла, что всё правильно. Что круг замкнулся. Что теперь я — хранитель не только квартиры, но и памяти о людях, живших здесь до меня.
Квартирный вопрос... Он действительно испортил многих. Но, может быть, иногда он способен и исцелять?
Рекомендую:
Подписывайтесь, чтобы не пропустить следующие публикации.
