Тот вечерний дождь стучал в окно храма, будто хотел что-то сказать. Я уже находился у выхода из храма около свечного ящика, когда в дверь постучали.
На пороге стоял мужчина лет пятидесяти, с лицом, на котором десятилетиями жила тяжесть. Высокий, выразительно сутулый, словно груз невидимый давит на плечи, не давая выпрямиться. Волосы с проседью, поредевшие у висков. Лицо – усталое, резкими чертами вырубленное, с морщинами, что глубоко врезались на лбу и у рта. А в уголках губ – печать молчаливой тоски.
Его звали Андрей.
— Батюшка, можно у Вас исповедоваться? — спросил он, не поднимая глаз.
Он говорил о брате. О Сергее. О том, как они разругались из-за наследства пятнадцать лет назад. Как Сергей уехал в другой город, а Андрей вычеркнул его имя из жизни. «Он даже на похороны матери не приехал», — голос его дрогнул.
— Я ненавижу его, — прошептал Андрей, сжимая кулаки. — Но сегодня… сегодня он позвонил. Говорит, болен. Просит встретиться. А я… я бросил трубку.
- Тяжело простить?
- Невозможно…
Андрей согнулся, как будто килограмм сто на плечах ввинчивали его в пол, обхватил голову руками.
Я попросил его сесть.
Разговаривать было тяжело. Тяжесть обиды надела панцирь на душу человека, держала крепко. Но первый шаг сделан, дверь к прощению уже открыта.
Обида жила в нём годами, проросла в сердце глухим узлом. Он сам уже не помнит, с чего всё началось, но каждый раз, когда думает о брате, что-то внутри сжимается, будто невидимая рука схватывает за горло.
Простить? Нет. Он не может. Слова застывают в горле, как комья земли на свежей могиле. Он пробовал – начинал говорить, но язык немел, а вместо облегчения приходил только стыд за свою немощь.
По ночам он долго не спит. Сидит у окна, медленно потирая виски, смотрит в темноту. Иногда кажется, что брат стоит там, за стеклом – молчит, ждёт. Но это только игра воображения, тень, что он носит в себе.
Я не стал приводить ему примеры, как люди мирятся после долгих ссор. Думаю, что он стыдится своей немоты.
Я позвал его подойти в распятию Христа, которое находится у нас в храме перед аналоем для исповеди. Просто подойти. Я молился.
Андрей тоже шептал молитву- но не просьбу о прощении.
Пока ещё не может.
Может, когда-нибудь… Но сейчас – нет. Молюсь.
— Прощение — не чувство, Андрей. Это решение. Даже если в сердце пока только зола. Господь поможет.
Он ушёл тогда, так и не договорившись с собой.
А через неделю Андрей пришёл снова. Не пришёл, а прибежал как безумный. В руках он держал помятый конверт.
- Мне пришло письмо. -сказал он и передал мне горячий от его рук конверт.
На нём адрес был написан дрожащей рукой. Внутри — фотография: два мальчишки на велосипедах, улыбающиеся, с разбитыми коленками. А на обороте:
«Прости. Я не успеваю сказать , что люблю тебя…»
Подпись: Сергей.
— Он умер! Сегодня утром! — кричал он, задыхаясь. — Что мне теперь делать?
Я взял его за плечи:
— Ты успел простить?
— Нет! Я хотел завтра поехать…
— Ты бросил трубку тогда в разговоре, а письмо сейчас сохранил?
Он кивнул. Слава силе Твоей, Господи!
— Тогда прочитай это вслух. Здесь. Перед распятием.
Он плакал, читая. Слова «прости» и «люблю» смешивались с рыданиями. А потом вдруг замолчал, будто услышав что-то.
— Он… он сказал, — произнёс Андрей, неожиданно успокоившись. — Чтобы я не винил себя. Что сам он давно простил. Ещё когда мама умерла.
Откуда он это узнал? Не знаю. Но в ту минуту в храме стало светло, будто дождь за окном превратился в солнечные струи.
— Батюшка, я сегодня впервые за пятнадцать лет… поеду домой. К себе. А не к обиде.
Люди часто спрашивают меня: «Зачем прощать, если уже поздно?». А я вспоминаю Сергея. Его письмо напоминает мне, что смерть забирает тело, но не диалог душ. Даже через годы, через боль, через тишину — слова «прости» и «люблю» находят того, кому предназначены.
Господь пишет письма нашими руками. Успеваем ли мы их прочесть?
священник Игорь Сильченков.
ПОДАТЬ ЗАПИСКИ на молитву в храме Покрова Пресвятой Богородицы Крым, с. Рыбачье на ежедневные молебны с акафистами и Божественную Литургию ПОДРОБНЕЕ ЗДЕСЬ