Над бесконечным полем ржи висели полупрозрачные облака, держащие на своих невесомых ладонях упругий небесный свод.
В картине величия природы, распахнутой Господом для нашего любования, очень не хватало бело-голубого храма с колоколенкой и золотым крестом на маковке.
Глаза закрыть и представить – и вот он, красавец, радостный всегда, особенно в Пасхальные дни. Колокольный звон, куличи, платочки белые, звонкие детские голоса…
Храм Успения Матери Божьей стоял здесь до 1927 года, а потом его сожгли пьяные люди с диким безумным воем бесовской своры. Даже керосина не пожалели.
Сам Господь с верой и надеждой заглядывал в изувеченные страстями лица и не находил ничего человеческого. Господь в очередной раз дал людям выбор, и они отвергли Его.
Следующей ночью похолодало градусов на пятнадцать. Была середина сентября. К утру неровными полосами выпал снег, и худые голенастые мальчишки Петруша и Павлик, дети вдовы диакона из соседнего села, на пепелище отыскали кусочки окладов, кое-какую утварь и несколько медных крестиков. Большой крест с купола и колокол устроители пожарища забрали на переплавку. Никто не думал, что в пожаре с заревом на полнеба может что-нибудь уцелеть.
Петруша разгребал руками золу, когда услышал тоненький крик брата: «Нехристи! Богородицу пожгли!» Он подбежал и увидел, что Павлик плачет, утирая слезы левой рукой, а на правой ладони держит маленький образок Богородицы «Умиление».
Края образка обугленные, краски темные, но Богородица смотрит на них из-под опущенных ресниц и улыбается. Мальчишек будто кто-то погладил по вихрастым затылкам, и они понеслись, обрадованные, домой. А дорога – верст двенадцать по холоду.
Мать их Лидия крестилась всю ночь, молилась и плакала, глядя на них, спящих, и на Матерь Божию, которая смотрела проникновенно, словно сочувствовала. Лида сидела в сорочке, поверх которой накинула на плечи шерстяной платок, горестно подпирала рукой голову и говорила с Пресвятой Богородицей на языке материнского сердца.
Лидия была женщиной скромной, знаний больших богословских не имела. Но речь ее была достойна стать подлинной проповедью, произнесенной с амвона:
«Матерь Божия, как же Ты Сына Своего руками собственными с Креста приняла? Как Твое сердце не лопнуло пополам от боли невыносимой? Воистину Ты Матерь Бога Живого! А как нам, простым, грешным, немощным, принять на руки распятую Церковь нашу? Ты нам помоги, на Тебя надеемся и Тобою хвалимся. Мы Твои рабы, да не постыдимся…»
Матерь Божия вливала ей силы, потому что Павлик скоро покинет мать и пойдет искать обитель, чтобы стать иноком Вениамином и пострадать за Веру в 1938 году.
А Петруша пойдет на войну с найденным образком в кармане, и не возьмет его ни снаряд, ни пуля, ни хворь никакая. Он вернется с орденами, пойдет учительствовать в школу, женится, нарожает детишек, и всю свою жизнь, презирая клевету и порицания, будет хлопотать о восстановлении Успенского храма.
Храм так и не восстановили. Даже Поклонный Крест установить не позволили. Люди – это очень сложно. Самые сильные из них зачастую оказываются всего-навсего марионетками в бесовских когтях.
Таким и был председатель колхоза Дмитрий Иванович – громогласный, с героической биографией, преданный партиец, забывший о своих корнях, о земляках, о деде-пономаре и прадеде-иерее. Он днем говорил умные вещи, звал всех к «светлому будущему», а ночью избивал и унижал несчастную жену. Таких врагов церкви, как он, надо бы еще поискать. Слава Богу, времена уж были не те, чтобы расстреливать Петра с семейством или в Сибирь ссылать, а то бы он разошелся!
Дмитрий Иванович не только не позволил восстанавливать храм. Он приказал распахать эту землю и сеять зерно. Сначала колос был пустым, но вдруг в трудный год поле, которое колхозники так и называли «Храмовым», выдало невиданный урожай. Старушки тихо сказали: «Господь накормил». А Дмитрий Иванович запил на радостях и умер.
Его хоронили с оркестром. Все время похорон лил мерзкий дождь, временами расцвечивая небо сполохами корявых молний. Кое-кто крестился, а его вдова, благодарная Богу, что от мужа-дебошира избавил, бледнела и держалась за сердце. Она женской чувствительной натурой ощущала, что хоронит богоотступника и богохульника, и добра ему не будет.
Шло время. Верующих среди людей становилось все меньше и меньше, и богатое село скоро пойдет прахом, ведь безбожие не созидает ничего, оно может только разрушать. Иллюзия грандиозных строек и прожектов отвлекала от духовного ничтожества, но не могла заменить собой веру. Значит, она бессмысленна.
Обстановка вокруг была неприглядной – погибающие от страстей люди и, как отдельные вспышки, материнская любовь, забота, терпение, страдание, милосердие, осколки веры. Ангел вздыхал и продолжал молиться о каждом из людей, которые в иные времена могли стать прихожанами Успенского храма.
От Пасхи до Троицы было благодатное время молитвы и труда. Торжество Веры осветляло самые потаенные черные закутки человеческих душ. Бесы сидели по норам притихшие, испуганные, потому что в селе, несмотря на советское безбожное время, все равно жила молитва.
В один из дней накануне Троицы по полю прямо на храм бежал мальчик лет шести. То был младенец Алексей – сын смиренной Любови и бесноватого Ивана. Щека Алексея багровела от пьяной отцовской пятерни. Он уже не плакал, просто всхлипывал и дрожал всем телом. Наконец, он, ведомый своим Ангелом, добежал до места алтаря, упал перед ним на колени и зарыдал чистыми серыми глазками и всем сердцем. Это была первая молитва в Успенском храме за долгие годы, значит, началась новая эпоха его жизни.
Алексей молился: «Папа, не пей больше никогда! Мама плачет, и я плачу! Помогите мне кто-нибудь! Мама Бога с маминой картинки, и ты мне помоги!» Мать его Любовь молилась у образа Божьей Матери «Умиление», которую ей оставила в узелке ее покойная мать вместе с документами, с похоронкой на отца и золотыми сережками-капельками.
Очень промыслительно, ведь с иконы «Умиление» и началось возрождение сожженного храма. И теперь детская молитва вместе с пролитой Алексеем ангельской слезой поднялась так высоко, что вскоре будет на нее нужный ответ. Над местом алтаря поднялся золотистый туман или дымка, скручивающаяся в форму колокола, обращенного широкой частью к небу.
По величайшей Милости Божьей младенец Алексей получит просимое, и начнётся возрождение Успенского храма. Храмы возвращаются, когда они очень-очень-очень нужны.
Через месяц Ивана, Алешиного отца, отвезли с прободной язвой в район. Сделали операцию, отрезали две трети желудка. Он чудом выжил, потеряв литра полтора крови. Четыре месяца он питался кашами и бульонами. Когда вышел из больницы, попробовал выпить, но желудок скрутила острейшая боль.
Иван никогда больше не пил и больше никогда в жизни не ударил сына.
Вскоре у одной из жительниц села погибла в городе дочь. Старушка не могла осилить путь в действующий храм, расположенный в десяти километрах. Тихая верующая Пелагея помнила очень хорошо Успенский храм, всегда крестилась, глядя на храмовое поле. А тут она стала регулярно ходить к нему.
Садилась Пелагея напротив алтаря и молилась о своей новопреставленной заблудшей дочери, променявшей деревенскую жизнь на шумную городскую. Ее Нина каждый год приезжала к матери с новым «мужем» и не хотела слышать никаких материнских наставлений. А тут смерть без веры и покаяния. ей утешение в том, что так много может сделать молитва матери – неустанная, истовая, горячая. Ангел храма уносил ее молитвы ввысь, а что происходило далее – Тайна великая.
Потом стали к Успенскому храму похаживать молоденькие девчонки, чтобы женихов просить. Они с полусмехом и полунадеждой, но с уважением к храму, неумело говорили что-то.
А потом одна из них посмотрела на молодую зеленую рожь и словно почувствовала святыню, потому что сказала очень серьезно: «Господи, прости меня. Я с мужиком женатым путалась. Жене его беды желала. А мне бы мужа и деток. Я бы хорошо их воспитала».
Так прозвучала в храме первая исповедь за долгие годы. Ангел храма слушал и умилялся.
Унося молитвы вверх, он сетовал, что не звучит в храме Литургия, не совершаются Таинства, ведь тогда путь молитв к Богу более прямой и плодоносный. Ангел помнил каждой клеточкой своего светоносного существа как звучало Пасхальное: «Христос воскресе!» Он помнил «Символ Веры», который слаженно пел полный храм народа, исполненного трепета духовного.
Ангел лежал на мягком седеньком облаке и видел ясно сквозь года, что храм будет восстановлен, и люди принесут в него свои иконы. И внучка Петра Машенька принесет дедушкин образок, на котором улыбается Богородица, глядя на нас из-под опущенных ресниц с бесконечной Любовью и покоем.
Слава Богу за все!
священник Игорь Сильченков.