«Минуло два, три года… прошло шесть лет, семь лет… Жизнь уходила, утекала… а я только глядела, как утекала она». В тетрадке, переданной Сусанной, и рассказывается, как «утекает» её жизнь, на какое-то мгновение озарившаяся радостью и надеждой.
Вспоминая жизнь в доме своего отца, так и не проявившего отцовских чувств, она скажет: «Но Боже мой! как мне было тяжело с ним, с какою радостью я всякий раз от него уходила, какие нехорошие мысли возмущали меня в его присутствии!» Но она даже не подозревала, что ждёт её впереди.
А испытать придётся слишком многое. Совсем молодая девушка («Мне тогда уже пошёл девятнадцатый год», - заметит она, но для большинства из нас это не «уже», а «ещё»), она теряет и покровителя. Её оскорбляют слова Колтовского «Впрочем, надеюсь вспомнить о вас… в моём завещании» («Ах, это уже было слишком… слишком презрительно и обидно!»), ей снова хочется сказать: «Да ведь я ваша дочь! я дочь ваша!» Что не даёт ей это сделать? Обида? Гордость? Или просто опасение – «Ведь он, пожалуй, в этих словах, в этом сердечном вопле услышит одно желание заявить мои права, права на его наследство, на его деньги» (наверное, именно поэтому некоторые современные читатели решили, что Сусанна «слишком сильно жалеет себя и винит во всех бедах других»).
После смерти Ивана Матвеича ей предстоит пройти и ещё одно испытание: сначала «шушукание» окружающих, подозревающих, что она станет действительно «барыней» («Все искали во мне; старались мне угождать… а я не знала, что делать и как быть, и только дивилась, как это люди не понимают, что оскорбляют меня»), а затем, когда не найдётся «ни одной строки, написанной в её пользу», - презрение: «Все вдруг отхлынули от меня…Все досадовали на меня и старались мне выказать свою досаду: точно я их обманула».
А дальше? А дальше – приезд нового господина, Семёна Матвеича, брата покойного, - и неожиданное его внимание, причины которого ей пока не понятны, внушающее ей страх: «Не любила я его глаз; не любила их откровенного выраженья, их светлого взора… Мне всегда казалось, что самая эта откровенность скрывала что-то нехорошее, что под этим светлым блеском темно там у него на душе». И действительно, темно. Совершенно ясно, что готовится для неё положение «барской барыни», только сама Сусанна, в своей чистоте, этого не понимает, а только неясно чувствует приближение беды: «В этом человеке, я это чувствовала, было что-то такое, что отталкивало, что пугало меня. И это "что-то" высказывалось не словами, а в глазах его, в этих нехороших глазах, да ещё в его хохоте».
А затем неожиданно придёт любовь. Любовь к сыну нового покровителя. Та самая любовь с первого взгляда. «Знаю, что с самого того вечера, когда он вошёл в гостиную,.. я уже не могла забыть его, не могла забыть его молодое доброе лицо. Он заговорил… и голос его так и прильнул к моему сердцу… Мужественный и тихий голос, и в каждом звуке такая честная, честная душа!» И первые, ещё не понятые до конца, чувства - «Я последовала за ним не без волнения, но с полным доверием. Я уже тогда, кажется, ушла бы за ним на край света, хотя и не подозревала ещё, чем он стал для меня. Ах, я привязалась к нему со всею страстию, со всем отчаянием молодого существа, которому не только некого любить, но которое чувствует себя непрошеным и ненужным гостем среди чуждых ему, среди враждебных людей!..»
Позднее, когда стараниями «вотчима» героини тайна их будет раскрыта, разгневанный Семён Матвеич закричит: «Узы крови? а? А за брата, за двоюродного, выйти замуж можно?» Да, любовь кузенов, наверное, греховна, хотя и воспета не в одном литературном произведении (любопытно, что именно в этом случае официальным препятствием могло бы послужить лишь сословное неравенство любящих, потому что родство их никому не было известно), но достаточно вспомнить, что чувства Семёна Матвеича к Сусанне тоже отнюдь не родственные и сам он про «узы крови» не думает, делая свои предложения: «У иного старика сердце ещё горячее, и уж коли старик кого полюбит, так уж это — каменная скала! Это навек! Не то что эти безбородые лоботрясы, у которых только ветер в головах ходит! Да, да; старичками брезгать не следует! Они могут сделать многое! Только взяться за них надо умеючи! Да… да! И ласкать старички умеют тоже, хи-хи-хи… — Семён Матвеич опять засмеялся. — Да вот позвольте… Вашу ручку… для пробы… только так… для пробы…» Раньше Сусанна не понимала, почему Колтовской «никогда не говорил с ней о её отце, о своём брате», ей только «казалось, что он избегал этого разговора не потому, что не желал возбуждать в ней честолюбивых мыслей или притязаний, а по другой причине», которую она пока не в силах понять.
А подлинная любовь пришла к ней «без спроса». Поначалу ведь и Мишель сказал ей только: «Что же касается до меня, то прошу вас быть всегда во мне уверенною, и знайте, что для меня вы сестра, да, сестра... Но помните: обязанность братьев заступаться за своих сестёр — и если вам нужна будет защита против кого бы то ни было, — положитесь на меня. Я недавно здесь, но я уже понял многое… и, между прочим, я понял вашего вотчима». Это потом, когда он будет лежать после нечаянного ранения, они поймут, что испытывают друг к другу вовсе не братские чувства.
И будет совместное чтение «Айвенго», и будут мечты о счастье. Удивительно, как умел Тургенев, никогда не повторяясь, найти слова, говорящие о любви героев: «Я, сама не знаю почему, переставала читать, и опускала книгу на колени, и неподвижно глядела на Мишеля, и он глядел на меня, и хорошо нам было обоим, и как-то радостно, и стыдно, и всё, всё высказывали мы друг другу тогда, без движений и без слов. Ах! наши сердца сходились, шли навстречу друг другу, как сливаются подземные ключи, невидимо, неслышно… и неотразимо».
И им уже кажется, что, несмотря на все препятствия и запреты, счастье вот-вот настанет…«Всё уже было решено между нами. Я уже вся отдалась будущему; я ничего не видела вокруг, точно я плыла по прекрасной, ровной, но стремительной реке, окружённая туманом». И в своём счастье не видит она, что за ними уже давно следят («Уже впоследствии я узнала, что вотчим мой с самого приезда Мишеля приставил и к нему и ко мне шпионов»), - и всё рушится.
Какое-то время её ещё поддерживает надежда – получено письмо: «Мишель умолял меня не падать духом, надеяться, быть уверенною в его неизменной любви; он клялся, что, кроме меня, никому принадлежать не будет, он называл меня своей женой, он обещал устранить все препятствия, он рисовал картину нашего будущего, он просил меня об одном: потерпеть, подождать немного…» Но вместо обещанного свидания приходит новое горе: она читает «известие о смерти гвардии ротмистра Михаила Колтовского… Исключён из списков». Остаётся лишь воспоминание («Мой бедный Мишель скончался с моим именем на устах… Мне это сообщил один преданный ему человек»).
Наверное, не желая ещё больше мучить и нас, и свою героиню, Тургенев как бы «сжимает» повествование: в первоначальном плане шла речь об отъезде Михаила Колтовского в действующую армию на Кавказ и гибель его «в экспедиции». Но мы ведь и так стали уже свидетелями полной безысходности для Сусанны: «Я стала какою-то бесчувственною; моя собственная судьба меня уже не занимала».
Нет, остаётся последнее. Что это, милость или новое издевательство? Семён Матвеич «назначил мне пенсию, которая должна была поступать в руки моего вотчима и выдаваться мне до тех пор, пока я выйду замуж… В случае моей смерти она должна перейти к г. Ратчу…» Сусанна предполагает причину: «Почувствовал ли он раскаяние или — что гораздо вероятнее — желал ли он навсегда приковать меня к моему дому, к моей семье — к моей семье!»
И «приковал»! Именно эта пенсия становится последним орудием подлецов, погубившим Сусанну.
Но, наверное, здесь нужно посмотреть и на других персонажей повести.
В статье использованы иллюстрации А.В.Ванециана к повести
Если понравилась статья, голосуйте и подписывайтесь на мой канал!Уведомления о новых публикациях, вы можете получать, если активизируете "колокольчик" на моём канале
"Путеводитель" по тургеневскому циклу здесь
Навигатор по всему каналу здесь