Обратили ли внимание мои дорогие читатели, что не раз и не два у Тургенева возникает тема незаконнорождённых детей? Мы совсем недавно говорили о «Трёх портретах», где этот мотив едва намечен, но ведь в других произведениях тема будет появляться достаточно часто! И, думается, это не случайно, а связано с событиями из жизни самого писателя.
Когда примерно год назад в статье о повести «Муму» я упомянула воспоминания В.Н.Житовой, назвав автора их внебрачной дочерью В.П.Тургеневой, то получила от комментаторов немало нареканий: дескать, «доказательств нет, есть только домыслы, и уважаемому автору не стоило так уверенно утверждать».
Сейчас, в связи с разбираемой повестью «Несчастная», приходится возвращаться к этой теме, и, чтобы избежать новых упрёков, хочу сказать несколько слов.
Если говорить о происхождении Вареньки Богданович (Житова она в замужестве; предполагают, что исконная фамилия её вымышлена, а если ещё точнее, то сконструирована и означает «Богом данная дочь»), то нет верных доказательств ни одной, ни другой версии. Противники версии материнства Варвары Петровны ссылаются на дату рождения девочки, когда в семействе Тургеневых ещё не было разлада, говорят о строках из письма её сыну («Матери то невозможно знать никому… Мать известна была отцу и мне, а третье лицо слишком рассеяно, беспечно, чтоб об этом думать. Итак, Биби — моя собственность, несмотря ни на чьи толки»), но согласитесь, что их можно толковать по-разному.
Сторонники версии о «тургеневском» происхождении девочки ссылаются на выдержки из её писем той, о ком спорят: «Я была более сирота, нежели ты, потому что у тебя есть мать», «Когда-то я буду жить своею семьёю? Когда увижу всех вас, моих деточек? Из трёх не вижу ни одного!» Вспоминают и помещение девочки в пансион под фамилией Лутовинова, и то, что тратилось на неё во много раз больше, нежели на «законных» сыновей, и драгоценности, подаренные «воспитаннице». И, конечно же, весьма экзальтированные строки Варвары Петровны из альбома-дневника «Записи своих и чужих мыслей для сына Ивана» с обращением к Богоматери – мольбой: «Позволь же, о Мария, перенести на ребенка, которого я сейчас целую, всю любовь, что я дала бы нашим законным детям. Не бойся, пресвятая Мария, что в безумной, тщеславной забывчивости я перестану хоть на миг раскаиваться».
Так что не будем делать категорических выводов – вполне возможна и та, и другая версия. Но вот в пьесе «Нахлебник» «дворянин, проживающий на хлебах у Елецких», Кузовкин вдруг объявит: «Вы барин, знатный человек, не правда ли? Вы женились на Ольге Петровне Коринoй… Корины — фамилья ведь тоже старинная, столбовая… а знаете ли, кто она Ольга-то Петровна? Она… она моя дочь!» А затем расскажет поражённой Ольге: «А я, Ольга Петровна, на вашу матушку только что не молился, и любил же я её, вашу матушку… вот она и говорит мне вдруг: "Василий Семёныч, ты, я знаю, меня любишь, а он вот меня презирает, он меня бросил, он меня оскорбил… Ну так и я же"… Знать, рассудок у ней от обиды помутился, Ольга Петровна, — потерялась она вовсе… А я-то, а я… я ничего не понимаю-с, голова тоже эдак, кругом… вот — даже вспомнить жутко — она вдруг мне в тот вечер…» (не буду сейчас анализировать эту потрясающую пьесу). Наверное, не случайно появится этот мотив.
Конечно, нельзя не вспомнить и ещё одно имя – Полину, внебрачную дочь самого Ивана Сергеевича и белошвейки Авдотьи Ермолаевны Ивановой. Девочка сначала воспитывалась в семье крепостного. Тургенев вспоминал: «По приказанию моей матери девочку одевали на минуту в чистое платье и приводили в гостиную, а покойная мать моя спрашивала: "Скажите, на кого эта девочка похожа?"» Затем писатель забрал восьмилетнюю девочку и поселил её в семье Полины Виардо.
Истории этих двух таких разных женщин, проживших достаточно трудные жизни (сейчас обойдусь без подробностей), конечно, хоть и в самом начале своего пути, не могли пройти мимо внимания писателя.
И, конечно, тема эта отразилась в творчестве Ивана Сергеевича. Отразилась по-разному.
Есть её отражение в «Отцах и детях», где всё решится вполне благополучно (правда, только смех может вызвать «мнение», напечатанное в пресловутой Википедии: «В образе Николая Петровича Кирсанова и его заботах по поводу сына и незаконнорождённой дочери Тургенев также выразил собственные чувства по поводу незаконнорождённого ребёнка и своих отношений с уже взрослой Полиной» - откуда вдруг дочь взялась?!) А есть драматическая судьба прелестной Аси, которая «хотела… заставить целый мир забыть её происхождение; она и стыдилась своей матери, и стыдилась своего стыда, и гордилась ею». А брат её будет уверен, что есть уважаемые им «предрассудки», и уверенно повторяет: «Ведь вы на Асе не женитесь».
И в полную силу прозвучит эта тема в «Несчастной». Героиня её с горечью скажет: «Слишком, слишком много пришлось терпеть, слишком!»
А вот теперь попробуем разобраться в характере и судьбе той, кого некоторые читатели поспешили назвать «очень эгоистичной в своих желаниях». А собственно, какие они, эти желания?
«Вот мои первые воспоминания: я живу в Тамбовской губернии, у одного богатого помещика, Ивана Матвеича Колтовского, в его деревенском доме, в небольшой комнате второго этажа. Со мной вместе живёт мать моя, еврейка, дочь умершего живописца, вывезенного из-за границы, болезненная женщина с необыкновенно красивым, как воск бледным лицом и такими грустными глазами, что, бывало, как только она долго посмотрит на меня, я, и не глядя на неё, непременно почувствую этот печальный, печальный взор, и заплачу, и брошусь её обнимать». Печаль, грусть – это то, что окружает девочку, хотя сейчас, кажется, её никто не обижает: «Ко мне ездят наставники; меня учат музыке и зовут меня барышней. Я обедаю за господским столом вместе с матушкой».
А потом – роковое открытие: «Я узнала тогда, через горничных в девичьей, что Иван Матвеич Колтовской мне отец».
Тургенев не расскажет нам, что предшествовало рождению девочки, мать никогда ничего не говорила ей («Что могла она сказать мне? Но что я её не расспрашивала — это доказывает только то, что несчастные дети умнеют скорее счастливых… на свою беду»), мы можем сделать выводы, лишь исходя из немногих намёков. В комнате Колтовского «висела картина, изображавшая молодую женщину с ясным и смелым выражением лица, одетую в богатый еврейский костюм и всю покрытую драгоценными камнями, жемчугом… Я часто заглядывалась на эту картину, но только впоследствии узнала, что это был портрет моей матери, писанный её отцом по заказу Ивана Матвеича». Такой когда-то была эта теперь всегда грустная, запуганная женщина («Матушка со мной не говорила и никогда не жаловалась словами, хотя всё существо её было одна немая жалоба»), вышедшая, по приказу Колтовского, «за г. Ратча, который состоял у него чем-то вроде управляющего».
Очень скоро мы поймём, что Колтовской во всех своих поступках руководствуется одним – стремлением получать удовольствие. «Двенадцати лет от роду я стала его лектрисой… Я читала ему французские сочинения прошлого столетия,.. ничего, конечно, не понимая». И вот тут барский эгоизм проявится во всей красе. Послушаем снова героиню: «Каждый день я читала Ивану Матвеичу, иногда три, четыре часа сряду… Мне было вредно так много и так громко читать. Доктор наш боялся за мою грудь и даже однажды доложил об этом Ивану Матвеичу». И поразителен ответ барина: «Vous ne savez pas ce qu’il y a de ressources danscette jeunesse» [Вы не знаете, сколько сил в молодом возрасте]». А затем, когда напомнят ему про прежнего старика-чтеца - «Vous revez, mon cher, — перебил он его, — le Commandeur n’a plus de dents et il crache a chaque mot. J’aime les voix jeunes [Вы бредите, мой дорогой, у Командора нет зубов, и он плюётся на каждом слове. Я люблю молодые голоса]». И заключение – «И я продолжала читать, хоть и много кашляла по утрам и по ночам…»
Ради удовольствия слышать «молодой голос» отец (конечно же, он знает, кем приходится ему эта юная чтица!) не считается с её здоровьем. Скорее всего, в своё время он точно так же не захотел считаться с чувствами и положением юной красавицы и «сорвал цветок»… А позднее выдал замуж за грубого и бесчувственного человека, считая, «что таким образом всё устроилось к лучшему». Он любуется её портретом и после смерти несчастной женщины («И даже портрета матушки он не велел вынести!» - заметит Сусанна), не думая, какое впечатление производит он на только что потерявшую мать девушку, которую «точно тем же голосом попросил читать: "Si vous le voulez bien, les observations sur L’histoire de France de Mably, a la page 74… la, ou nous avons ete interrompus" [Будьте любезны, "Заметки к истории Франции" Мабли, страница 74… там, где нас прервали]».
А ведь ей хочется немногого – «хоть тёплого родственного слова от Ивана Матвеича», хочется понять, почему мать когда-то поддалась ему: «Ведь она его любила? За что-нибудь она полюбила же его?» «Я хотела было закричать ему: "Да ведь вы мой отец!", но я ничего не сказала и вышла». Очень интересно, какой эгоизм здесь можно разглядеть? Здесь просто желание получить хоть немного любви…
Если понравилась статья, голосуйте и подписывайтесь на мой канал!Уведомления о новых публикациях, вы можете получать, если активизируете "колокольчик" на моём канале
"Путеводитель" по тургеневскому циклу здесь
Навигатор по всему каналу здесь