Но... когда она подошла к знакомому переулку, то не узнала места. Латунной таблички не было и в помине. В здании оказался какой-то музей, закрытый на реставрацию. Но больше всего Марию Сергеевну даже не это: комнаты сбоку, где раньше горел мягкий свет, не существовало ― там была глухая стена.
Охранник, сидевший за небольшим столиком, с недоумением посмотрел на нее:
― Вы что-то ищете? Музей не работает. Сюда посторонним нельзя.
Мария Сергеевна попятилась и вышла из здания, чувствуя, как внутри закипает ярость.
«Тридцать тысяч рублей, девяносто семь дней, вся эта чушь про добрые дела ― просто развод для наивных дурочек!» ― возмущалась она про себя.
Возвращалась домой, все еще кипя от ярости. Снег скрипел под ногами, а в голове пульсировала только одна мысль: «Я была права с самого начала. Все это просто бред».
В этот момент она ненавидела себя за то, что поверила, за то, что так глупо надеялась на чудо. А больше всего за то, что даже теперь, когда все рухнуло, в глубине души все еще ждала, что что-то изменится к лучшему.
Но ничего не менялось. Жизнь шла своим чередом, и единственное, что осталось от всей этой истории ― потрепанный блокнот с записями о добрых делах, которые теперь казались такими бессмысленными. И череда неудач, которые еще больше омрачили эту глупую практику.
Мария Сергеевна, раздраженная и уставшая, резко открыла входную дверь и с грохотом бросила сумку на тумбочку. Ее обычно аккуратная прическа немного растрепалась, а в глазах читалось явное недовольство всем миром.
― Наконец-то я дома, ― пробормотала себе под нос, снимая пальто с таким видом, будто оно было ей в тягость. Шаги эхом отдавались в коридоре, пока она шла в гостиную, оставляя след из вещей, пока раздевалась.
Телефон в руке не переставал вибрировать от нескончаемого потока сообщений и звонков.
― Да сколько можно! ― Мария Сергеевна сердито швырнула телефон на диван.
В этот момент из кухни донесся звон. Заглянула ― это ее любимая кружка, которую она оставила на краю стола еще утром, упала и разбилась.
Мария Сергеевна тяжело вздохнула и, закатив глаза, поплелась убираться.
― Просто чудесный день, ― процедила она сквозь зубы, собирая осколки. Но тут же со злостью швырнула их обратно на пол.
Она резко встала и, стиснув зубы, направилась к сумке. Достав оттуда блокнот, Мария Сергеевна сжала его в руке так, что болью свело суставы. Затем выдвинула шкафчик в тумбе и вслепую достала какой-то предмет.
― Сожгу к чертям собачьим! ― ругнулась, хотя всегда старалась следить за языком.
Уже через минуту ее рука с блокнотом зависла над чугунной ванной. Другой рукой Мария Сергеевна с каким-то садистским удовольствием щелкнула зажигалкой. Пламя вспыхнуло, освещая ее решительное лицо. Медленно, смакуя каждый момент, она поднесла огонь к краю блокнота. Бумага начала тлеть, распространяя характерный запах.
Не дожидаясь, пока пламя разгорится сильнее, Мария Сергеевна резко бросила тлеющий блокнот на дно пустой ванны. К ее удивлению, вместо того чтобы погаснуть, огонь вспыхнул с новой силой, приобретая неестественный фиолетовый оттенок. Пламя извивалось и пульсировало, словно живое существо, отбрасывая на стены причудливые багровые тени.
Бумага горела необычно медленно, а языки фиолетового огня поднимались все выше. Воздух в ванной комнате наполнился едким запахом, как будто горела краска.
Мария Сергеевна испуганно отступила на шаг, потянулась к душевой лейке, но огонь вспыхнул сильнее и перекинулся на штору. Все случилось за несколько секунд. Со шторы огонь перешел на одежду, лежащую рядом в тазу. Пламя горело все сильнее, и тени, казалось, ожили.
Мария Сергеевна ахнула и смахнула таз с вещами в ванну. Но пламя уже успело перекинуться на полотенце рядом. Схватив какую-то тряпку, Мария стала хлопать ею по пламени, пытаясь сбить. Сердце бешено колотилось. Кто-то из соседей, видно, почуяв запах едкого дыма через вентиляцию, с неистовым стуком стал ломиться в дверь квартиры.
В панике Мария Сергеевна схватилась за душевую лейку и направила струю воды на горящие вещи. Вода с шипением погасила открытое пламя, но ситуация только ухудшилась. Вещи начали тлеть, распространяя по квартире густой, удушающий дым с резким химическим запахом.
За дверью уже собралась целая толпа соседей, которые продолжали стучать и требовали открыть. Сквозь шум Мария Сергеевна услышала вой сирен подъезжающих пожарных машин. Она стояла посреди ванной комнаты, кашляя от дыма, сгорая от стыда и унижения.
Когда пожарные вломились в квартиру, она уже не пыталась ничего скрывать. Просто стояла, глядя на почерневшие вещи и испорченные стены, и думала о том, как один необдуманный поступок может разрушить все, что создавалось годами.
― Я виновата, ― произнесла она, когда командир пожарной части спросил, что произошло. ― Я виновата. Это все из-за меня.
Когда пожарные покинули квартиру, Марию Сергеевну накрыло отчаяние. Она пребывала в состоянии шока, сидя на полу в коридоре, глядя на следы копоти на стенах и потолке, и пыталась осмыслить произошедшее.
Она понимала, что нельзя во всем винить Светлову и ее практику, ведь это она сама решила сжечь дневник, она не справилась с эмоциями, она вогнала себя в такое положение.
Внезапно Мария Сергеевна услышала шаги на лестнице и женский голос, зовущий ее по имени. Подняв голову, она увидела соседку ― мать той самой Арины из квартиры №23, ее первого доброго дела.
― Мария Сергеевна, как вы? Я только домой вернулась, мне Арина позвонила. Какой ужас.
― Это я виновата, ― снова униженно повторила Мария.
― Главное, что вы живы и никто не пострадал, ― соседка присела рядом с ней. ― Мария Сергеевна, вставайте, я помогу вам. Здесь нельзя долго находиться. Угарный газ опасен.
-Мне некуда идти. У меня никого нет, ― Мария Сергеевна посмотрела на соседку пустым взглядом.
― Помните тот день, когда Арина забыла ключи? ― соседка крепко сжала ее ладонь. ― Вы слышали, что во втором подъезде нашего дома квартиру обокрали? Все в то же утро произошло. Домушники. Кто знает, может, и в наш заглядывали, а тут им был бы такой подарок на блюдечке. Я понимаю, что это совпадение, но я не могу вас оставить в беде. Поживите пока с нами, у нас места достаточно. И спокойно свою квартиру в порядок приведете.
Мария Сергеевна удивлено подняла голову. Не бывает таких совпадений… Или бывает?
* * *
Прошла неделя. Мария Сергеевна все еще жила у соседки, помогала с домашними делами в благодарность за приют. Ее собственная квартира по-прежнему пахла гарью, но оставалось совсем немного, чтобы доделать ремонт в ванной и вернуться домой.
На работе Мария Сергеевна взяла больничный. В школе, когда узнали об ее проблемах, тут же скооперировались, и буквально на следующий день после пожара на пороге нарисовалась толпа учеников из разных классов. Мальчишка, который еще недавно тяжело переживал развод родителей, с благодарной улыбкой протягивал конверт.
― Что это? ― удивилась Мария Сергеевна.
― Вам небольшая помощь от нас, ― вразнобой ответили ребята.
― Что вы, не стоило! ― на глазах проступили слезы.
― Родители настаивают, ― вперед вышла девчушка лет двенадцати. ― Мы в соседнем доме живем, и мама вас сразу узнала. Она, оказывается, недавно кошелек обронила, а вы ей вернули.
Мария Сергеевна не знала, что сказать. Это не было похоже на совпадение. Неужели практика «97 дней» начала срабатывать?
«Глупости. Так не бывает», ― подумала она.
Спустя несколько дней, вечером, когда Мария Сергеевна собирала вещи, чтобы переехать обратно к себе, ее телефон зазвонил.
― Алло?
― Здравствуй, Маш. Как ты там? Ужасная ситуация, сожалею, ― сказала Тамара Васильевна, пожилая коллега, которой Мария Сергеевна помогала с компьютером в последний день практики.
― Здравствуйте, Томочка. Да я в порядке. Завтра к себе в берлогу перебираюсь.
― Запах ушел? Ты все доделала?
― Нет, работы непочатый край. Запах остался. Говорят, от пожара гарь долго не выветривается. Даже ремонт не помогает.
― Терпения тебе и сил! Я с дочерью сегодня говорила. У нее подружка в нашем городе живет и работает в какой-то компании по уборке квартир. Слово такое новомодное... кл... клигинг, что ли. В общем, она тебе позвонит, а ты не отказывай. Они что-то делают, отчего такие специфические запахи уходят быстрее. Это от меня тебе небольшая помощь за твою отзывчивость!
На следующий день Мария Сергеевна наконец-то вернулась в свою квартиру. Жить, конечно, можно… Если лишний раз по сторонам не смотреть. Но Мария Сергеевна осмотрелась ― и сглотнула подступившие слезы.
«Ввязалась в эту авантюру, спалила квартиру, и все ради чего?»
В дверь постучали. Гостей она не ждала, но предположила, что сейчас опять произойдет очередное «чудо». После нескольких совпадений она даже немного поверила, что практика Светловой действительно работает. Но есть ли смысл? Жизнь-то ей эта практика тоже хорошенько так подпортила.
Открыла дверь ― и ахнула. На пороге стояла сама Елена Владимировна Светлова.
― Добрый вечер, Мария, ― улыбнулась незваная гостья.
― Что вы… Как вы здесь… ― растерялась Мария Сергеевна.
― Я зашла к вам на минутку поблагодарить за то, что вы доверились мне и выполнили задание. Вижу, что вы в растерянности.
― Да как вы смеете ко мне приходить?! Откуда вам вообще знать, что я выполнила ваши дурацкие задания?! ― повысила тон Мария Сергеевна. ― Вас... вас даже не существует! Я была в том здании. Там музей! Вы ― шарлатанка! Уходите прочь! От вас одни беды!
Светлова подняла ладонь и жестом попросила замолчать.
― Я скоро уйду, и мы с вами больше не увидимся. Но вы должны это услышать от меня. Судьба ― удивительная вещь. У одних людей ее невозможно предопределить, у других она формируется в течение всей жизни. А у вас воистину уникальный случай: ваша судьба была предопределена, но поддавалась корректировке очень необычным способом. Ее можно было разделить с другими, смягчить удар, если угодно. И раз вы попали ко мне на прием ― значит, вам оставалось немного. Девяносто семь дней, если точнее. Но вы смогли отсрочить неизбежное, оттянуть срок, выполняя мои задания, и дать себе время. Сколько прошло дней с момента визита ко мне? Около трех недель? Могу ошибаться, но, думаю, некоторое время вы раздумывали.
― Что вы несете? ― Мария Сергеевна сделала шаг назад. ― Что значит «мне оставалось немного»?
― Видите ли, ― продолжила Светлова, ― жизнь в целом ― это река событий. Неважно, с какой скоростью протекают эти события, человек все равно достигнет своего конца рано или поздно. Кто-то оседает на мель, а кто-то впадает в море… Конкретно ваша жизнь тоже представляет собой реку. Но бурную, неподвластную вам. Вы ведь тоже это чувствовали, что ваша жизнь вела вас сквозь камни и бурные водопады? Простите за мою метафоричность, по-другому я, увы, не умею. То, что вы потеряли вкус к жизни, говорило лишь о том, что скоро ваш путь закончится. Вы перестали сопротивляться и просто ждали конца.
― Я ничего не понимаю! ― Мария Сергеевна схватилась за голову. В висках сильно и больно пульсировало.
Елена Владимировна замолчала, вглядываясь ей в лицо. А затем сказала то, от чего у Марии Сергеевны подкосились ноги.
― Пожар был неизбежен. Но вы могли избежать его исхода. Именно по этой причине я приняла вас так быстро. Ваше время уходило.
― Бред какой-то. Вы сами себя слышите? Пожар случился из-за этого чертового дневника! Если бы не вы...
― Если бы да кабы… ― задумчиво произнесла Светлова. ― Пожар. Был. Неизбежен. И сейчас он стал точкой кипения, после которой вы сможете увидеть истинные ценности. Считайте, что это катализатор перемен, а не случайность. Без моего вмешательства пожар не оставил бы вам шанса, вы бы погибли. Но вы разделили энергию своего жизненного потока, что нес вас к гибели, на всех тех, кому вы помогали на протяжении девяноста семи дней. В этом и заключался смысл моей практики. Вижу, что вы все еще не понимаете меня… Объясню проще: вам оставалось жить девяносто семь дней. И ваша жизнь закончилась бы трагически. Возможно, проводку бы замкнуло. Или вы забыли бы выключить утюг. Это неважно, если честно, ведь смысл один. Пожара было не избежать. А теперь смотрите: не появись та неравнодушная соседка, дочери которой вы помогли в первый день, вас бы просто удавил дым. Вот и все. Вы смогли совладать с бурным течением, нашли другое русло ― илистое, гладкое, ровное.
Марию Сергеевну нахлынул приступ тошноты. Она только и смогла выдавить из себя:
― Кто вы такая?
― Неважно, ― улыбнулась Светлова. ― Вам стоит выпить воды. Уверяю, вам станет легче. Ну же, идите.
Ноги Марии Сергеевны послушно увели ее в кухню. Мозг сопротивлялся, но тело как будто ей не принадлежало. Сделала несколько крупных глотков воды ― и действительно полегчало. Силы вернулись, тошнота отступила, а головная боль прошла.
Мария Сергеевна вернулась в коридор, но Светловой уже не было. Мария выглянула в подъезд, но и там было пусто. Всего несколько секунд прошло, а Елена Владимировна растворилась, будто и не приходила.
Ошеломленная, Мария Сергеевна вернулась в квартиру. Закрывая дверь на ключ, краем глаза увидела знакомый предмет. Она резко повернула голову и увидела тумбе тот самый блокнот.
Листая записную книжку, Мария Сергеевна не могла поверить своим глазам. Она ведь сжигала его своими руками! Но теперь все записи, которые она считала утраченными, были на месте ― каждая страница, каждый день ее практики. Внезапно она почувствовала странное спокойствие. Тошнота и головокружение полностью прошли, словно их и не было.
Мария Сергеевна медленно подошла к зеркалу. Отражение казалось чужим и в то же время таким знакомым. Она всматривалась в свои глаза, пытаясь понять, когда именно все изменилось.
Вначале она увидела ту самую женщину, которую знала много лет ― строгие черты лица, усталый взгляд, морщинки от постоянных переживаний. Но что-то было не так. Что-то неуловимо изменилось.
Постепенно она начала замечать детали. В ее глазах появился какой-то новый блеск ― не тот отчаянный блеск последних дней, а спокойный и уверенный свет.
Губы, которые обычно сжимались в тонкую линию, теперь чуть заметно улыбались.
Она прикоснулась к отражению, словно проверяя, действительно ли это она. Пальцы ощутили прохладное стекло зеркала, и в этот момент она поняла ― та опустошенность, которая преследовала ее все это время, исчезла.
― Да это же я! ― прошептала она, всматриваясь в зеркало. ― Я... я жива! И я хочу жить дальше... Не просто существовать, а именно жить!
В зеркале отражалась женщина, которая обрела себя заново.
Только тут Мария Сергеевна прочувствовала то, о чем говорила Светлова. Она действительно ощутила спокойствие, словно бурное течение вынесло ее в спокойный, безмятежный поток.
Она улыбнулась своему отражению ― искренне и светло. И в этой улыбке было все: и пережитая боль, и обретенное понимание, и готовность к новым испытаниям. Словно здесь и сейчас Мария Сергеевна переродилась. И теперь внутри нее вместо зияющей пустоты горел маленький огонек.
Автор: Рита Л.
Янтарные бусы
- Зинка, совесть у тебя есть? – Чубкина, руки в боки, ноги на ширине плеч, раззявила варежку, х.рен заткнешь, - я тебя спрашиваю, морда ты п.омойная? А? Глаза твои бесстыжие, напаскудила, и в сторону? Я не я, и лошадь не моя? А ну, спускайся! Спускайся, я тебе говорю.
Зинка сидела на крыше. Как она туда забралась, и сама не помнит. Но от Чубкиной Людки и в космос улетишь, не заметишь. Страху эта бабенка нагнать может. У нее не заржавеет. С крыши Чубкина кажется не такой уж и большой: кругленький колобок в халате. Но это – оптический обман: у Чубкиной гренадерский рост, и весит Чубкина, как хороший бегемот.
«И угораздило меня…» - нервно думает Зинка, - «Теперь век на крыше сидеть буду»
Ее раздражало, что Чубкина орала на всю ивановскую, позоря несчастную Зинку. Хотя чего тут такого удивительного? Зинка опозорена на весь поселок не раз и не два. Зинка – первый враг супружеского счастья, кошка блудная. Так ее величают в Коромыслах, большом селе Вологодской области. Зинку занесли сюда жизненные обстоятельства, о которых она предпочитала молчать.
Зинка задолжала кое-кому очень много рублей. Пришлось продавать квартиру. Дяди в кожаных куртках попались гуманные. В чистое поле ее не выгнали, отправили Зинку в село, в домик о трех окнах и дряхлой печке – живи, радуйся, и не говори, что плохо с тобой поступили. Пожалели тебя, Зинка, ибо ты – женского полу, хоть и непутевая. Так что можешь дальше небо коптить и местных баб с ума сводить. Это твое личное дело, и дядей не касается, тем более, что натешились тобой дяди вдоволь! Скажи спасибо, что не продали Суренчику – сидела (лежала, точнее) бы у него, пока не п.одохла.
Зинка коптила и сводила с ума. Местный участковый Курочкин зачастил в храм, где задавал один и тот же вопрос:
- За что? Чем я провинился, Господи?
Господь молчал, сурово взирая с иконы на Курочкина, словно намекал Курочкину на всякие блудные мыслишки, которые тоже гуляли в круглой Курочкинской голове. А все из-за Зинки, так ее растак. Мало того, что мужичье в штабеля перед Зинкой укладывалось, так и Курочкин, между прочим, уважаемый всеми человек, закосил глазами и носом заводил. Сил не было держаться – Зинка манила и кружила несчастную Курочкинскую башку.
Дело в том, что Зинка уродилась на свет писаной красавицей. Джоли отдыхает, короче. Все, ну буквально все в ней было образцом гармонии и совершенства. И зеленые глаза, и брови, и алчные, зовущие к поцелую губы, и высокая грудь, и тоненькая, тоненькая талия, как у Анжелики на пиратском рынке. И вот это создание, достойное кисти Ботичелли, родилось в простой рабочей семье! Папка с мамкой и рядом не стояли. Обыкновенные вологодские физиономии, носики картошкой, глаза пуговицами и щербатые рты.
Папка Зинки всю жизнь потом жену травил:
- Не мое, - говорил, - изделие! – Где, - говорил, - сработала? . . .
. . . ДОЧИТАТЬ>>