- «Я тебе верю». Глава 65.
Славу выписали не скоро, вручив голубоватый бланк больничного с печатью и подписью врача. В кладовке нашлась оставленная без присмотра палочка, прибранная то ли рачительным дворником, то ли внимательной медсестрой. На крыльце его встречала Зина, раскачивающая коляску так, будто видела в сыне будущего космонавта и развивала в нём способности вестибулярного аппарата.
- Пошли, до вокзала провожу, - она шмыгнула, утерев нос засаленным рукавом старой куртки.
- Может, не надо? - засомневался мужчина. - Вы пивку я тебе всё равно купить не смогу, в больнице поистратился, - он говорил не совсем разборчиво, будто во рту застряла горячая густая манная каша.
- Ну, ты даёшь! - искренне удивилась Зинаида. - Ты что, правда думаешь, что мне только этого и надо?
В этот момент она оглядела свою одежду, плохо вымытые руки с неприятно отросшими ногтями. Сдвинула шапку - петушок на затылок, и вернула на лицо прежнюю неискреннюю улыбку.
- Да, выгляжу, прямо сказать, не фонтан. Пошли, давай, провожу. Всё равно в банк надо зайти.
Мальчик в коляске спал, надышавшись свежего воздуха. Бледные щёки порозовели, губы чуть присобрались, и выглядели так, будто ждут пустышку. Зина толкала перед собой коляску, не особенно разбирая дороги. То и дело попадалась выемка или нарост в тротуаре, пленённом затоптанной наледью. Головка мальчика подпрыгивала, как у бесчувственной куклы.
- Зин, чего ты так неосторожно, - негромко заметил Слава. - Что ты его трясёшь-то так?
- Он так лучше спит ещё. На-ка, сам попробуй, советчик! - она отпустила одну руку, чтобы Слава мог перехватить коляску.
Женщина думала, что он не сможет катить ребёнка, но с удивлением заметила, что Слава, отдавший ей тяжёлую уродливую трость, справлялся легко и ловко. Он и опирался на коляску, и одновременно направлял её.
- Ну ты даёшь, - повторила Зинаида свои недавние слова. - Будто всю жизнь коляску катал.
- Да я на старом Алтайском тракторе работал, у которого сцепление ручное. После него уже ничего водить не страшно, - Слава вспомнил, как отец подсаживал его в пыльную кабину. Как с рёвом запускался могучий двигатель, и казалось, что трясётся не трактор, а целый мир вокруг.
Через несколько секунд Слава опомнился, лицо снова стало грустным и унылым.
- Соскучился? - спросила его спутница.
- По чему? - удивился мужчина.
- По железякам своим ходячим, - улыбнулась Зина. - Помню, с каким гордым лицом ты запрыгивал в кабину.
- Как ты можешь помнить, у вас ведь «Домоводство» тогда шло. Или «Цветоводство». Или, чему там ещё вас учили?
- Наивный ты, Славка. Мы всё время за вами подглядывали. Нас Гадюка прогонять уставала, - вспомнила и Зина ученическую молодость, и прозвище преподавательницы.
- Надо же, а я и не знал.
- С этим не поспоришь, ты много не знал, - опустив глаза, согласилась женщина.
Слава молча крутил головой по сторонам.
- Ты устал, наверное? - спросила Зина. - Конечно, как это я не догадалась! Пошли, в магазин зайдём, - она крепко взяла его за рукав.
- А как же Женя? Нельзя ребёнка одного на улице оставлять! - возмутился Слава.
- Ой, можно подумать, нужен он кому! Тормоз на коляске работает. Ну, давай ещё вот сосульку подсуну под колесо, - она и вправду подняла прозрачный обломок с тротуара и пинком ткнула под заднее резиновое колесо.
Странная пара зашла в продуктовый магазин: хромой мужчина с перекошенным лицом и неопрятная женщина без возраста.
- Гражданочка, дайте стул, пожалуйста. Вот, муж после операции, ему бы посидеть минуту.
Продавщица взглянула на просительницу. Её лицо не выражало никаких эмоций, и Зина была готова ко всему. Не сказав ни слова, продавщица в синем фартуке вышла. Слава стоял, опираясь на палку, и поддерживаемый Зиной под локоть. Появилась продавщица, неся старый деревянный стул в неряшливых подтёках светлой краски.
- Сиди, только не долго, - она, тут же отвернувшись, стала переставлять жестяные банки на витрине, пытаясь построить из них заманчивую блестящую пирамидку.
Мужчина сел, вытянув непослушную ногу, и тихо сказал Зинаиде:
- Иди к сыну, я сейчас приду.
Она только открыла рот, чтобы привычно отделаться шуткой, но что-то во взгляде Славы помешало ей. Странно улыбнувшись, и склонив голову на бок, она вышла на зимнюю улицу с пятнами фонарей, робко освещавших ранние сумерки. Зине странно было чувствовать, что чужой человек переживает о ребёнке, о котором она сама часто забывает. Конечно, иногда приходит соседка Диляра, многодетная мать. Но её взгляд такой страшный, полный не нависти, что Зина иногда начинает икать от растерянности. Диляра берёт мальчика на руки, кормит его детским питанием, переодевает. Всё это время Зина чувствует, будто женщина наказывает её своими поступками, и ей очень хочется убежать, чтобы никогда не видеть доброту злой соседки и улыбку нелюбимого сына.
Вышел Слава, тяжело приваливаясь на дедовскую клюку. Зина притопывала на месте, засунув замёрзшие руки в карманы.
- Руку мне за пазуху засунь, - с серьёзным лицом велел мужчина.
- Это ещё зачем? - она опасливо посмотрела по сторонам.
- Да не бойся. Перчатки у меня там. Сам не знаю, зачем ношу с собой. Руки у меня даже в мороз не мёрзнут.
Зина осторожно запустила ладонь в уютное человеческое тепло, и в горле вдруг защипало, свело судорогой. Перчатки были большие и колючие, но очень тёплые. Почти, как Слава. Странная пара снова отправилась в дорогу, толкая коляску перед собой и осторожно переходя улицу по пешеходным переходам. Серость окутывала город на глазах, маревом фонарей и автомобильных фар обманывая пешеходов и водителей.
Мужчине показалось, что прошёл не один год с того дня, когда он узнал странную правду. Правду о том, что его жена не хотела ребёнка, и обманывала его уже несколько лет.
Очередь была длинной и злой. Так бывает, когда один человек может своим недовольством, как болезнью, заразить многих. Это, как если в стакан с прозрачной водой отпустить крохотную щепотку марганца.
- Ты посиди, я в очереди постою, - предложила Зина.
- Может, ты мне и билет купишь? - спросил Слава, согнувшись, и боком опускаясь на неудобное пластмассовое кресло.
- Давай, куплю, - Зина поддёрнула повыше длинноватые рукава, готовясь принять купюру из рук мужчины.
Слава, запустив руку в куртку, достал кожаный бумажник и протянул его женщине. Ладонь Зинаиды непроизвольно отдёрнулась назад, будто обожжённая пламенем огня. Она с недоверием посмотрела на него.
- Зин, ты чего? На, держи бумажник. Там немного денег.
Женщина вздохнула, и приняла бумажник. Слава сидел, разглядывая спящего ребёнка, коляску, и Зину. Она тоже то и дело поглядывала на него, криво улыбаясь. Вот подошла её очередь. Открыв бумажник, женщина не увидела, сколько там денег. Взгляд остановился на цветной фотографии, с которой смотрела красивая молодая женщина с рыжими вьющимися волосами. Её улыбка будто старалась показать все белые зубы, что были во рту, от чего странно напрягалась длинная шея.
Зина купила билет у молодой серьёзной кассирши, которая два раза пересчитала сдачу, проверяя саму себя.
- Какое место? - спросил Слава, опираясь правой рукой на подлокотник, чтобы встать.
- Не знаю, - равнодушно пожав плечами, сказала Зина. Перед её глазами застыла натужно улыбающаяся женщина. - Думаю, дальше сам сможешь. Пока! Мы пошли.
- Зина, да что случилось? - Слава, скособочившись, пытался протянуть руку в след уходящей женщине. - Ведь всё было нормально!
- У меня и так всё нор-маль-но! - кивнув напоследок, Зина толкнула коляску в дверной проём. Удар, нанесённый невысоким металлическим порожком, разбудил Женю, который спал уже больше двух часов. Он обиженно заплакал, а мать со злостью подняла задние колёса коляски, чтобы не повторить свою ошибку.
Дорога домой шла под уклон, и Зине приходилось время от времени притормаживать, остановившись и потянув коляску с ребёнком на себя. В ней закипала злость, затмевая зимний холод, раздражение от детского плача, и разочарование от послевкусия живительного человеческого тепла.
Миновав памятник с длинной поднятой рукой, она свернула в свой двор. Занеся Женю домой и положив его на диван, она вышла за коляской. Поднимать её по подъездным ступеням было настоящее испытание. Неудобная и тяжёлая, она, казалось, старалась изо всех сил, чтобы женщина почувствовала свою беспомощность. Зина упёрла ручку с резиновой оплёткой в живот, руками взялась за края люльки, и подняла коляску. В порыве Зина шоркнула внешней стороной ладони о шершавую бетонную стену, содрав тонкую кожу. Эта боль, как разорвавшаяся тоненькая нить, разрешила ей выплеснуть наружу переживаемые чувства. Женщина с раздражением приткнула коляску к стене в прихожей. Скинула обувь и засаленную куртку, сунув в рукав смешную шапку.
Развернула Женю, поменяла ползунки, и повесила сушиться на батарею мокрое шерстяное одеяльце. В дверь, как обычно, без стука, вошла Диляра. Золото в ушах, золото на пальцах и на шее не раздражало хозяйку. Её раздражало брезгливое лицо с поджатыми губами. Зина, не помня себя, выхватила из рук непрошенной гостьи банку с детским питанием:
- Я сама! Уходи! - она нечаянно брызнула слюной, попав в надменное лицо.
Ей показалось, что соседка сейчас плюнет ей в отместку, так сверкнули слегка раскосые глаза. Но Диляра развернулась и вышла, не сказав ни слова.
Зина вскипятила чайник, налила воду в глубокую тарелку. Поставила баночку с изображением счастливого ребёнка, такого же рыжеволосого, как Женя, греться.
Дала сыну обвисшую грудь, в которой молока было чуть-чуть, и смотрела, как он чмокает, недоумённо глядя на мать. Во второй груди молока было не больше, и скоро мальчик отвернулся, разочарованно захныкав. Тело женщины болело, не в силах накормить сына. Казалось, ребёнок пытается высосать из неё полумер твую душу. Тогда Зина, держа ребёнка на руках, помешала питание в банке и стала кормить его, собирая маленькой ложкой расползающуюся от края детского рта, жижу. Питание закончилось быстро.
Заметив, что темнота настойчиво вползает в квартиру, женщина стала задёргивать шторы. Острозубый крокодильный крепёж с краю полотна ослабил свою хватку, и штора повисла с одной стороны, перестав защищать комнату от мрака. Тогда Зинаида встала на табурет, чтобы поправить штору. Но оступилась, и упала, ударившись плечом. От внезапной боли она завыла по-собачьи, тоненько и жалостливо. От странных звуков Женя тоже заплакал. Мать взяла его на руки и положила вместе с собой на диван, накрыв сверху одеялом. Немного повозившись, мальчик довольно засопел, чувствуя близость матери и её тепло. Разочарование, боль и обида долго выливались слезами, пока глаза и нос женщины не опухли, и она не смогла почувствовать облегчение.
§§§
В институте были каникулы, а на комбинате работа шла круглосуточно. Аля решила сходить к матери, чтобы повидаться и посоветоваться. Мороз заставил раскраснеться её щёки, пока она ждала такси. В машине у неё замёрзли ноги, несмотря на густой мех новых сапожек. В магазине, знакомом с детства, она купила огромный торт, украшенный ненастоящими жемчужинами и шоколадными свитками, и поднялась на этаж.
Дверь открыла мама, чуть заспанная и какая-то странно расслабленная. Владимир Петрович, скоро появившийся в кухне, выглядел немного опухшим и слишком довольным.
- С Праздником, Алечка, с прошлого года не виделись!
- Спасибо, и Вас тоже, - дежурно ответила она. - Как новая электробритва, работает? - поинтересовалась Аля судьбой подаренной вещи.
- Да, работает. Очень хорошая штука. Только знаешь, неудобно получилось. Не слишком это дорого для молодой семьи? Мы-то вам с Алексеем чисто символически, постельное бельё, а вы...
-Ой, знаете, Владимир Петрович, для человека, который сделал мою маму счастливой женщиной, и пол мира не жалко, - Аля была польщена словами мужчины.
Фаина Николаевна подошла к дочери сзади, и нежно обняла.
-Доченька, даже не вериться, что ты у меня уже такая большая! Замужем, скоро институт закончишь! А я старею-ю-ю... разочарованно протянула она.
-Мамочка, ты у меня самая-самая, сама же знаешь!
- И у меня тоже, - хитро улыбнувшись, подтвердил муж.
- Мы, наверное, с мамой чаю попьём, посплетничаем. Можно? - Аля искоса посмотрела на мужчину.
- Конечно, девочки, конечно. Фаечка, давай, я в магазин пока схожу. Хочешь чего-нибудь?
Фаечка отрицательно покачала головой, остановив взгляд на улыбающихся губах Владимира Петровича.
- Ну, я пошёл. Вернусь не скоро, - с серьёзным лицом заявил мужчина, исчезнув в прихожей.
Фаина Николаевна поставила кипятиться новый чайник.
- Ой, мам, у вас чайник новый? - спросила Аля.
- Да, представляешь, поставить - поставила, а выключить забыла. Ручка вся оплавилась, - широко раскрытые глаза говорили, что женщина не обманывает.
- Ну да, бывает, - сказала Аля, отвернувшись от стола.
Мама разрезала торт, достала зефир в шоколаде и вафельные пирожные с жареным арахисом.
- Чай свежий у нас. Володенька очень любит с бергамотом, а ты?
- А-а-а-а, -протянула Аля, повторив про себя с издёвкой «Володенька...», - да, можно и с бергамотом.
- Давай, Аля, рассказывай. Что случилось? - мама села рядом с ней, как будто, чтобы не смущать взглядом глаза в глаза.
- Мама, я в положении,- Аля прикрыла верхнюю часть лица открытой ладонью.
- А почему так трагически об этом говоришь? Ты замужем, Алексей неплохо зарабатывает, как я понимаю, - взгляд матери остановился на внушительной толщине золотой цепочке, подобно гладкой змее обвившей Алину шею.
- Деньги и наличие мужа, это всё, что нужно для рождения ребёнка? - странная горечь послышалась матери в словах Али.
- Я не знаю, как сказать об этом... Мне стыдно и жалко себя одновременно. Стыдно, что я не хочу этого ребёнка. Везде пишут, и по телеку показывают, какое это счастье, быть матерью. Тошнит от этого всего. Я боюсь, - она гневными глазами посмотрела в лицо Фаины Николаевны. - Я боюсь, - повторила она, - растолстеть, рожать, стать истеричной мамашей. Боюсь, что Лёшка бросит меня, как тебя - мой отец. Что я буду одна растить несчастного ребёнка! Сейчас ты мне лекцию задвинешь, о том, как я не права. Давай, начинай! Мне больше не к кому пойти, ты у меня одна! - с отчаянием выпалила свою претензию молодая женщина.
Фаина Николаевна дышала прерывисто и громко. Закипел чайник, напомнив о себе подпрыгивающей крышкой. Она повернула ручку конфорки, и села, выпрямившись, и сложив руки на груди.
- Прости, что не сладко тебе пришлось. Прости, что твоё детство было не самым обеспеченным. Прости, что я так и не смогла купить тебе этот чёр тов велосипед! - несмотря на усилия матери, её голос раздавался всё резче и громче. - Прости за всё, в чем я виновата перед тобой. - Фаина Николаевна часто задышала открытым ртом, от чего её грудь стала подниматься высоко. - Я не буду тебе рассказывать, как тяжело одной растить ребёнка. Не буду упрекать, что столько раз пришлось отказывать себе в обыкновенных вещах. Очень надеюсь, что ты никогда не узнаешь, что это такое. - Она приложила правую руку с обручальным кольцом на безымянном пальце, будто пытаясь успокоить взбунтовавшееся сердце. - Давай начнём вот с чего. Что Алексей говорит?
- Он не знает... - Аля больше всего хотела сейчас, чтобы мама обняла её, но просить об этом после своих обидных слов она не могла.
- Скажи ему, - категорично заявила Фаина Николаевна. - Ты не узнаешь, что такое быть матерью, пока не станешь ей. И ты не можешь судить об этом, пока не пережила сама. - Мягкая ладонь легла на Алину спину, между лопаток. - Есть матери, которые не любят своих детей, но их мало, очень мало. Зато в таких семьях отцовской любви предостаточно. Если ты сделаешь прерывание, можешь больше никогда не забеременеть. Ты будешь жалеть об этом, но будет слишком поздно, - постаревшие вмиг глаза матери налились слезами.
- Я боюсь, - жалобно протянула Аля, будто ей предстояло пойти в первый раз в новую школу, а не решить судьбу ребёнка.
- Если ты скажешь мне, что не любишь его, и он тебе не нужен, мы с Володей сами усыновим его, - нижняя губа Фаины Николаевны нервно подрагивала, предавая тайные переживания.
- А если он не согласится? Откуда ты знаешь, что он ... сможет... - Аля отстранилась от матери, будто пытаясь распознать обман.
- Он хочет ребёнка, очень. Но я уже не смогу родить. И потом, у меня есть ты, - мать улыбнулась сквозь нечаянную пелену слёз.
Чай с бергамотом Аля нашла отвратительным, и пообещала себе больше никогда его не пить. Зато вафельные пирожные с арахисом Фаине Николаевне пришлось убрать со стола после третьего, съеденного дочерью.
Вечерний морозец был не так и страшен, как дневной, и щёки Али пылали от решимости, которой она смогла набраться у матери.
Алёшка от радости прыгал по комнате, как молодой кенгуру, рискуя до смер ти напугать соседей. Множество безумных ласковых слов было сказано им в этот вечер. Глаза жены наконец-то снова засияли, а на лице заиграла странно застенчивая улыбка, не виданная Алёшкой раньше.
- Пошли, маме расскажем! - муж, не дожидаясь её ответа, схватил за руку, чтобы в пару шагов преодолеть метр, разделяющий их. - Мама! Мы беременные! Можешь нас поздравить!
- Путеводитель здесь.