– Дим, ты хлеб купил? – Лена, ловко орудуя ножом, шинковала капусту для щей. Аромат домашней еды густой волной разливался по кухне, наполняя ее уютом и теплом. За окном лениво падал первый снег, и от этого домашняя атмосфера казалась еще ценнее.
– Сейчас, – отозвался Дмитрий из комнаты, и вскоре появился с пакетом из магазина. – Держи. А что это у нас так вкусно пахнет?
– Щи, как ты любишь, – Лена улыбнулась, наблюдая, как муж, приобняв ее со спины, целует в макушку. В такие моменты, простые и незатейливые, она особенно ценила их совместную жизнь. Пятнадцать лет – срок немалый, а чувства, казалось, не угасли, стали только глубже, спокойнее, надежнее.
– Ммм, объедение, – Дмитрий потер руки. – Может, вина красного откроем к ужину? Вечер такой… домашний.
– Давай, – Лена кивнула, и тут зазвонил дверной звонок. – Кого это принесло? Мы же никого не ждем.
Дмитрий пожал плечами и пошел открывать дверь. Лена слышала приглушенные голоса, потом в кухню вошла Светлана.
– Лен, привет, – поздоровалась золовка, как ни в чем не бывало, но взгляд у нее был какой-то напряженный, бегающий.
– Света, привет. Ты чего вдруг? – удивилась Лена, откладывая нож. – Садись, чай будешь? У нас тут как раз…
– Нет, чай не надо, – отмахнулась Светлана, проходя вглубь кухни и останавливаясь посреди комнаты. – Я ненадолго. Тут… дело есть одно. Разговор… необходим.
Лена насторожилась, почувствовав перемену в тоне золовки. Да и Дмитрий как-то замялся в дверях, смотрел на сестру с непонятной тревогой.
– Что случилось, Света? – спросила Лена прямо, отбросив шутливый тон.
– Случилось… – Светлана вздохнула, словно собираясь с духом, и выпалила: – Мама… совсем плоха. Врач сказал, дни, может, недели… В общем, надо решать.
Сердце у Лены екнуло. Конечно, здоровье свекрови оставляло желать лучшего, но чтобы вот так… неожиданно. Она всегда жалела пожилую женщину, хоть и не отличалась та легким характером.
– Ох, боже мой, – только и смогла выдохнуть Лена. – Бедная мама… Что же делать-то?
– Вот именно, «что делать», – подхватила Светлана, и в голосе ее зазвучали какие-то жесткие нотки. – Надо маме уход. Круглосуточный. И кто, скажи на милость, ей этот уход обеспечит? Ты? Вы с Димкой? Вы же вечно на работах, как белки в колесе.
– Ну, почему сразу «мы»? У тебя же тоже… – начала было Лена, но осеклась, поняв, куда клонит золовка.
– У меня – что? Однокомнатная хрущевка, где развернуться негде? Да и работа у меня… сама знаешь, график плавающий, то густо, то пусто. Нет, Лен, тут надо реально смотреть на вещи. Маме нужен покой, тишина, свежий воздух, а не моя вечная беготня и нервотрепка. Единственный выход – это… это я должна переехать к маме. И жить с ней постоянно.
– Ну, так переезжай, кто мешает-то? – не поняла Лена. – Мама же в своей квартире живет, в двушке. Там места всем хватит.
Светлана поморщилась, словно Лена говорила какую-то глупость.
– В «двушке»? Маме – покой нужен, а не толчея в двух комнатах! Да и… ты как себе это представляешь? Я – в маминой квартире, а… ну, вот вы тут… – Светлана обвела взглядом кухню, словно прицениваясь. – Неправильно это. Не по-семейному.
– Что «неправильно»? Света, ты говори прямо, не ходи вокруг да около, – напряжение внутри Лены росло с каждой минутой.
Светлана сделала глубокий вдох, словно ныряя в омут решимости, и выдала:
– Лена, ты должна съехать. Из этой квартиры.
– Что-о?! – изумление Лены было таким неподдельным, что она даже руками развела, словно спрашивая не только у Светланы, но и у стен родной кухни, у занавесок в цветочек, у уютного дивана. – Почему… почему я должна съезжать из своей же квартиры?
Светлана закатила глаза, изображая вселенское терпение.
– Лен, ну ты правда, как будто вчера родилась. Ну, подумай сама головой. Это же… как бы тебе сказать… родовое гнездо. Родительская квартира. Мама ее получала, когда мы с Димкой еще под стол пешком ходили. Мы тут выросли, каждый уголок знаем. А ты… ну, ты хорошая, я не спорю. Но ты тут человек как бы… пришлый. Взятая жена. Приходящая и уходящая.
Слова Светланы, словно змеи, ужалили Лену прямо в сердце. «Пришлая», «взятая жена», «приходящая и уходящая»… После пятнадцати лет брака, после всего, что они с Димой пережили вместе, построили, создали – она до сих пор «пришлая»? Ком обиды, горечи и несправедливости подкатил к горлу, задушил слова.
– Света, ты… ты сейчас это серьезно? – с трудом выдавила Лена, садясь на стул, словно ноги отказались держать.
– Абсолютно серьезно, – Светлана смотрела прямо в глаза, не отводя взгляда, в котором плескалась непоколебимая уверенность в своей правоте. – Это самое логичное решение. Мне – нормальное жилье, маме – постоянный уход, а вам… ну, вы люди молодые, – Светлана снисходительно улыбнулась, словно делая им одолжение, – снимете себе что-нибудь. Сейчас вон сколько предложений, на любой вкус и кошелек. Может, даже лучше найдете, чем эта старая клоповница.
«Клоповница»? Их уютная, любимая квартира, каждый уголок которой Лена обустраивала с любовью, – «клоповница»? Всю жизнь они с Димой вкалывали, копили, вкладывали в это жилье последнюю копейку, превращая казенные стены в настоящий дом. И вот так просто – «съезжайте»? Как будто она тут временная жилица, случайно задержавшаяся постоялица.
– Света, это наша квартира, – повторила Лена дрожащим голосом, пытаясь достучаться до разума золовки. – Она Димина. Его. Мы ее вместе… ремонтировали, обставляли, жили тут пятнадцать лет! Как ты не понимаешь?
– Ой, Лен, вот только не надо про «вместе», – махнула рукой Светлана, теряя последние крохи притворного терпения. – На чье имя оформлена, вот в чем вопрос. Ты у Димки спроси, он тебе скажет. Квартира – мамина. А мама решила, что так будет лучше для всех. Маме виднее, она жизнь прожила, а не вы… сопляки зеленые.
Лена похолодела. «Мамина»? Но как же так? Сколько лет они жили, и никогда, ни разу… Дмитрий молчал об этом? Не может быть. Или может? В голове замелькали обрывки фраз, какие-то недомолвки, уклончивые взгляды… Вспомнилось, как в самом начале их совместной жизни, когда они решали вопросы прописки, Дмитрий как-то неохотно, неопределенно отвечал на ее вопросы о собственности. Тогда Лена не придала этому значения, подумала, мало ли какие формальности, да и не до того было, любовь-морковь кругом… Неужели все это время… ее ослепила любовь, и она не заметила очевидного подвоха?
– Я не верю, – твердо сказала Лена, хотя внутри все дрожало и опускалось в пустоту. – Дима мне никогда бы не… Он же знает, как я люблю эту квартиру, как мы тут с ним…
В дверь звякнул ключ. Пришел Дмитрий. Обычный, домашний, ее Дима. Но смотрел как-то виновато, словно уже все знал, уже был готов к неприятному разговору. Увидев жену и сестру вместе, он как-то сразу поник, плечи опустились, вся его обычная жизнерадостность испарилась, словно ветром сдуло. Лицо стало виноватым, измученным. Лена все поняла по его виду. Все подтвердилось, рухнули последние надежды, разбились вдребезги розовые очки.
– Дим, что тут происходит? – спросила Лена прямо, глядя мужу в глаза, пытаясь уловить хоть искру протеста, хоть тень сомнения в его покорности. – Света говорит… такое… что мы должны съехать. Это правда? Что это она тут удумала? Скажи ей что-нибудь!
Дмитрий молчал, смотрел в пол, переминаясь с ноги на ногу, мял в руках шапку, словно ища в ней ответы на ее вопросы. Он словно растворился, стал меньше ростом, съежился под тяжелым взглядом жены.
– Дим! – Лена повысила голос, чувствуя, как внутри нарастает волна гнева и отчаяния. – Ответь мне! Это правда, что квартира не твоя? Что она мамина? Почему ты молчал? Почему никогда ничего не говорил? Ты хоть понимаешь, что происходит?
Дмитрий медленно поднял голову. В глазах – тоска и какая-то беспомощность, словно он сам стал жертвой обстоятельств, а не соучастником обмана.
– Ну… как тебе сказать… – пробормотал он тихо, стараясь не смотреть жене в глаза. – Она… ну да, на маме оформлена. Так исторически сложилось… Мама всегда говорила, что квартира – это наш семейный резерв, на черный день, так сказать. Я как-то не придавал значения… Думал, это формальность все. А тут вот… маме плохо стало, Света забеспокоилась… Ну, и мама заявила… что так будет лучше для всех. Чтобы Света с ней жила, ухаживала.
Словно обухом по голове. Все поплыло перед глазами. Предательство. Обман. Годы жизни – псу под хвост. И все это – рядом, стоит, виновато смотрит в пол. Ее муж. Ее Дмитрий. Человек, которому она доверяла как себе самой, оказался чужим, слабым, бесхребетным. Тряпкой, по сути, готовой прогнуться под любым давлением матери и сестры.
– И ты… ты молчал? Все это время? – голос Лены сорвался на крик, в котором смешались боль, гнев, разочарование и полное крушение всех надежд. – Ты знал и молчал? Зачем? Почему не сказал мне правду сразу? Почему дал мне жить в этой лжи, как дуре набитой?
Дмитрий вздрогнул, словно от удара, закрыл лицо руками.
– Лен, ну не кричи ты, – попросил он тихо, словно боясь разбудить кого-то. – Что кричать-то? Ну, так получилось… Мама так хотела… Я не хотел тебя расстраивать… Думал, как-нибудь само рассосется, все уладится… Не хотел ссоры в семье…
– Не хотел расстраивать?! – Лена засмеялась горько, сквозь слезы. – Ты меня предал! Обманул! Растоптал мою любовь, мое доверие! Все эти годы я жила как дура, думала, что это наш дом, наша семья, а оказывается… я тут никто! Приживалка! Просто мебель в маминой квартире, которую можно выкинуть в любой момент, когда захочется сестричке гнездо свить!
– Ну что ты такое говоришь, Лен, – вмешалась Светлана, пытаясь сгладить остроту ситуации, но в голосе уже чувствовалась победа, торжество над слабостью снохи. – Кто тебя приживалкой считает? Никто. Просто… ну, так вот обстоятельства сложились. Надо маме помочь. Пойми же! Это же для мамы все делается, ради нее!
– Понять? Что я должна понять? – Лена смотрела на Светлану с такой ненавистью, какую никогда раньше не испытывала. – Что меня за пятнадцать лет ни во что не поставили? Что мой муж – бесхребетное существо, которое мамину юбку держится и слова сказать не может? Что ты, Света… – Лена перевела взгляд на золовку, – что ты, пользуясь ситуацией, просто решила нас вышвырнуть на улицу, чтобы себе место освободить, царицей здесь воссесть и маминым наследством распоряжаться? Да ты просто… ты…
Светлана обиделась, надула губы.
– Ну, вот опять ты начинаешь! Истерика на ровном месте! Никто тебя не вышвыривает! Просто… надо по-семейному решить. Мы же семья! Разве нет? Или ты против семьи? Против мамы?
«Семья»? После всего этого? Фальшивое, лицемерное слово, за которым прячется жадность, эгоизм и полное безразличие к ее чувствам. Лена посмотрела на мужа. Дмитрий все так же стоял, опустив голову, словно провинившийся школьник, готовый принять любое наказание. Ни слова в защиту, ни взгляда сочувствия. Словно она тут одна против всех, чужая среди своих. И только сейчас, в этот горький момент осознания, Лена по-настоящему поняла, что никогда не была частью этой «семьи», что все пятнадцать лет жила рядом, но не вместе, так и не став своей.
В глазах защипало сильнее, слезы готовы были брызнуть градом. Нет, она не позволит себе плакать перед ними. Не дождутся. Собрав всю волю в кулак, Лена выпрямилась, расправила плечи, словно сбрасывая с них груз обиды и унижения, и посмотрела сначала на Светлану, потом на Дмитрия – твердым, немигающим взглядом решительной женщины, которая только что потеряла все, но обрела нечто большее – саму себя.
– Хорошо, – сказала она ровным голосом, хотя внутри все кипело и рвалось на части. – Вы хотите, чтобы я ушла? Вы хотите эту квартиру себе? Забирайте. Подавитесь ею. Пусть она вам счастья принесет.
Светлана даже обрадовалась, засветилась победной улыбкой.
– Ну, вот и славно. Видишь, Лен, если по-хорошему, без истерик и скандалов… Все можно решить мирным путем. Мы же цивилизованные люди.
– Только… – перебила ее Лена, не дав договорить, словно ставила последнюю точку в их истории. – Я уйду. Прямо сейчас соберу вещи и уйду. Но Дима… Дима пусть остается. Если захочет. Здесь его мама, его сестра… Его… квартира, в конце концов. Пусть живет здесь и радуется семейному счастью вместе с вами. А я… я как-нибудь устроюсь. Не пропаду.
И, не дожидаясь ответа, Лена развернулась и быстрым шагом вышла из кухни. В спальне открыла шкаф, на автомате стала собирать самые необходимые вещи – несколько кофточек, джинсы, теплый свитер, косметичку, документы. Фотография Дмитрия в рамке упала на пол, стекло разбилось. Лена подняла ее, смотрела в знакомые, родные еще недавно черты и не узнавала этого человека. Боль острой иглой пронзила сердце. Она бросила фотографию в сумку как тяжелый камень на память о потерянной любви и разбитых мечтах.
На автомате надела куртку, обулась. Взяла сумочку, захлопнула дверь шкафа. Остановилась в дверях комнаты, посмотрела последний раз на уютную спальню, на кровать, где провела столько счастливых ночей, на занавески, которые выбирала с такой любовью. Все казалось одновременно знакомым до боли и чужим, далеким, словно кадры из прошлой жизни. В прихожей еще раз взглянула в зеркало, поймала в отражении свое бледное, но решительное лицо. В глазах не было слез, только сталь и непоколебимая воля. И вышла. Вышла в ночь, в неизвестность. Вышла из дома, который считала своим. Который, как оказалось, никогда и не был ее.
А в квартире остались двое – сестра и брат. И тишина, тяжелая и неловкая, словно густой туман заполнила все пространство. Светлана облегченно вздохнула, уже мысленно переставляя мебель и обустраивая свое новое жилище. Дмитрий поднял голову и смотрел на дверь, за которой исчезла Лена, в пустоту, словно потерял что-то невозвратно ценное. В первый раз за этот вечер в его глазах мелькнуло что-то похожее на отчаяние, на понимание совершенной ошибки, но было уже поздно. Дверь за Леной закрылась, захлопнулась, словно перечеркнув пятнадцать лет их совместной жизни. И что будет дальше, никто из них не знал. Но одно было ясно – прежней жизни уже не будет никогда.