Выдали Антонину замуж в семнадцать лет. Считай, вовремя. Такая ладная девка в перестарках не засидится. Семья у нее хорошая, работящая была, под окнами милостыню не просили, и даже в страду работников держали. А это говорило о крепости хозяйства и умении хозяина жить. Тятя, Федот Гаврилович, держал домашних в ежовых рукавицах. И всякая копейка к этим рукавицам прилипала. Никакого клада у него зарыто не было. Кладом была Федота Гаврилыча голова, руки, женка, да дети. Семья поднималась с петухами. И к полудню у них, по холодку, добрая половина дел перелопачена. Улягутся, с позволения тяти, домашние в тенек, отдыхают часика два, когда солнце жарит темечко и работать невмочь. А потом опять вкалывают до седьмого пота, пока солнышко к лесу катиться не начнет.
И разве не было женихов на дочку такого родителя? Ой, были. Да еще скольким отлуп давали. Не из чванства, а от думок за будущее Таисии, любимой дочери Федотовой. Уж она любого осчастливит. Любого, да не каждого! Муж должен быть добрым и трудящим. Мужниным умом дом должен прирастать, чтобы Тося в люди не ходила и с протянтой рукой не стояла!
Искали, искали, нашли! Такой парень славный. Евдоким из Гагрино. Деревенька небольшая. Староверская. Правда, староверы повымерли, но корень трудовой, да не пьющий пустили. Красивые, крепкие оттуда людишки. Хоть и в лесах деревня, а даже барская усадьба имелась, и барин каждое лето из самого Петербурга на отдых наезжал. И такой забавник: озеро ему, вишь, не нравилось. Болотистое, мол. Так он червонцами платил мужикам за то, чтобы они барскую пристань сделали. Чтобы купальня, чтобы песочек на берегу и дно песчаное.
И вот выискался такой Евдоким. Вывел лошадку свою единственную. В возок запряг и поехал в сосновый бор, где у него была прятка запасена – песочек отборный, белый – месяц искал. И возил Евдоким песок потихоньку, да помаленьку, но каждый божий день, как по расписанию, что ли. Сам Евдошка был из плохонькой семьи, вдовий сын. Батька помер, да и маменька померла. Жил Евдоха бобылем, тихо, в маленькой своей избушке.
Тихий, тихий, а умом Бог его не обидел. Трех-трех на лошаденке своей, трех-трех. Он еще короткий путь нашел, посуху через болото, по гривке. Дерева все вырубил, дорожку плотную набил. Езди, да езди. Так с весны по середины лета и катался.
Барин уж серчать стал – наобещал и сгинул. Пустобрех! А Едоким в жаркий денек к барину – «Прошу ваше-с превосходительство-с, до купальни прокатиться-с. Запрягайте тарантас!»
Запрягли. Евдоха впереди, налегке бежит. Тарантас за Евдохой следом. И ничего не понимает барин – не туда гнет парень.
- Ты чего это, любезный, - ругается, значит, - погубить на болоте меня хочешь?
- Никак нет, вашество-с, будьте покойны, следуйте за мной!
До озера ездили, да ходили в обход болота. А это – семь верст. А Евдоким повел барина напрямки, а там и версты нет! Приехали. Барин глянул… обомлел от красоты такой – песочек беленький, и волна озерная тихонечко по песочку шуршит. Барин разоблакается, аж дрожит – не терпится ему. Ножкой своей белой ступает по дну – а дно ровненько, гладенько, чистенько. Благодать!
Ну, за такое подношение подарено было Евдокиму десять червонцев. Для мужика – целое состояние! Пристань с тех времен так и прозвали – Барской. А Евдокима все зауважали. Сам, потихоньку, на худой лошадке, а такую работу проделал, да еще и дорогу пробил короткую. До сих пор тамошние мужики рыбалят, а детишки купаться бегают. Да и быбы за ягодой охотно идут. Клюквы, брусники, морошки… Ложись на кочку, да собирай, знай. А перед болотом делянка старая, вся земляникой укрыта. Царская ягода, на базаре десятка за литр! Советские деньги-то, пожиже царских червонцев будут, однако, ценятся и приход в семью с этой ягоды хороший.
А потом уже там, где Евдоким песок брал, карьер разработали, при советской власти. И по сей день тот карьер работает.
Вот какой парень к Таисии свататься приехал. Он случайно ее повстречал. Вот уж случай, так случай! Отправился Евдоким с деньгами в Тихвин, на осеннюю ярмарку. Хотел продать лошадку за двадцать пять рублей, к сотне рублей прибавить. А на эти деньги справного битюга купить и тарантас подержанный. С таким обзаведеньем можно и в Петербург – на заработки. Капитал за три года утроить, да отстроиться, да жениться, да жить по-людски, с умом. И в то же время Тося с тятей и мамашей в Тихвин отправились. И получилось чудно: раньше Федот Гаврилович в Сомино на сезонные торги любил прокатиться. А тут его дернул кто – В Тихвин. И все тут.
Поехал и не пожалел. Тося во все глаза на город смотрит. И монастыри здесь богатые, и дома на набережной… И чудотворная икона есть! И рынок, и площади, и господа чинные по мостовой гуляют с дамами под ручку. И городовые на углах улиц стоят, грозные, нарядные, с гравированными кольцами на шнуре, прикрепленной к погонной пуговице! И даже сторожа с бляхами. Важные, важные городские-то! У-са-ты-е!!!
Новую маслобойку по сходной цене приобрели, да петушка нарядного и курочку такой же дивной породы - на расплод. Кое-чего по кузнецкой части взяли, хотя, у самих в Анисимове кузница знатная работала при постоялом дворе. И еще в Анисимове в аренду бороны сдавали, и маслобойки – тоже. Ну… Хозяин – барин, тихвинский товар дешевле сказался. Да сбруя нарядная – в самый раз, для форсу. Сами продали жито, да масло белое, сладкое, да сыру – голов двадцать. Хозяин сам сыр варил. Получилось недурственно. Торговля шла резво.
Тося конфет купила и мороженого в костяном витом стаканчике. Матушка позволила у балагана с Петрушкой потолкаться и на карусели прокатиться. Сама зорким взглядом за девкой следит, как смешливая, нарядная, в новой зеленой плюшевой юбке, Тося, хохочет, сидя на пятнистой лошадке, круги нарезая. В косе лента алая, ботиночки со скрипом – да любую городскую барышню Тося за пояс заткнет. Матери приятно, а кавалерам интересно: как бы к девице подкатиться и знакомство завести?
Кавалеры кавалерами. Их вокруг пригожих девушек, как комаров вокруг бочажка. Евдоким отродясь кавалером не был, усы не завивал, да шевелюру топленым маслом не приглаживал, сюртуки не нашивал и дороже лаптей, да валенок ничего не обувал. Приглядывался к товарам дельным, не особо горюя, что в домотканой рубашке ходит, да в штанах грубых, на веревочку подвязанных. И тут карусель увидел, да Тосю на ней. И такой она ему ладной показалась, такой аккуратненькой, будто куколку фарфоровую на игрушечную лошадку посадили. Видал он такую куколку у дочек барина – басенькая, глазки синеньки, а в косе бант шелковый. Ах!
На кавалеров прилизанных посмотрел. На себя взглянул. На городовых, на чиновников, на купчишек и купцов, на приказчиков и бар… Помрачнел даже. Где ему угнаться за такими щеголями. Тенью за Тосей бродил, все высматривал родителей. Знать бы, чья? Узнал. Встренул мужика знакомого из Дудинского. Мужик тот гостевал в Тихвине у кума, особых денег у него не водилось, хоть и кум – городской. Но на ярмарке всяк уважающий себя человек должен побывать. Вот и этот таскался меж рядов, гостинцы для своей родни выбирал. Поздоровались. Евдоким и брякнул, мол, откуда девица? Тихвинская?
- Нет, - говорит, - не Тихвинская. Нашенская. Из Анисимова девка. Родители – крепкие. На ногах стоят и другим велят. А тебе зачем?
- Жениться хочу, зачем, зачем, - Евдоким насупился.
Мужик тот по коленям ударил, захохотал.
- Ты не гогочи, а то по сопатке врежу. Скажи лучше, как бы с тятей ейным побалакать? – нахмурился Евдоким.
Нахмурился и мужик. Поскреб затылок.
- Пошли в кабак. Опохмелишь меня, чайком угостишь, верное средство скажу.
Ну… Евдоким мошну к груди прижал.
- Лошадку продам, вот тогда и…
Как не уговаривал Евдокима мужик – без толку. Пока парень не сторговался за два червонца, в кабак его сбагрить не удалось. Да и в кабаке: рюмкой вина угостил, чаю с баранками купил, а сам – ни-ни! Мужик-то надеялся подпоить Евдокима, чтобы с барыша тот щедрым стал, да улыбчивым. Не та косточка. Не тот характер. Сначала – дело. А уж потом – все остальное. Да и не любил Евдоха пьянства и гулянок. Знал – где зеленый змий, там и разруха – рядышком.
Мужичок, расстроенный, что его дельце не выгорело, на настойчивую просьбу Евдокима пробурчал:
- Монастырь у реки видал?
- Ну, видал.
- Вот и топай туда. Проси у чудотворной помощи. Вот и весь мой сказ.
Евдоким с кабатчиком расплатился, да пулей к монастырю припустил, к чудотворной, Тихвинской Божьей Матери. Просить у нее жену. Да не какую-нибудь, а ту, куколку на карусели. Чувствовал свою судьбу, значит. А Тосе тогда шестнадцать лет стукнуло. Самая невестина пора по тем временам.
Однажды вечером явился Евдоким в дом Федота. Низко поклонился. И попросил руки дочери. Хозяин видит – паренек одет бедно, но зато за спиной лошадь справная в упряжи. Сытая, холеная.
- Не сейчас прошу свадьбы. Свадьбы я не заслужил. Свадьбу я не заработал. Прошу только одного – не выдавать Антонину Федотовну замуж, пока не обернусь и капиталы не удвою.
Ну, Федот ус накручивает, усмехается.
- Ну, а если ты лет пять свои капиталы удваивать будешь, что же Антонине Федотовне, у моря погоды ждать прикажешь?
- Только год, Федот Гаврилович, истинный Бог, клянусь вам.
Ударили по рукам. Пока парень в городе вкалывал, Федот Гаврилович про него у народа кое-что повыспросил. Все вызнал. Все вынюхал. И больно ему понравилось, что говорят про Евдокима люди. Но больше всего понравилось Федоту Гавриловичу, что парень в кабак не пошел, пока лошадь не продал. И не копейки не пропил. И ни копейки не просадил даже, чтобы хоть принарядиться перед сватовством. Дальние у парня думки. Славный хозяин из него получится. Прижимистый.
Автор: Анна Витальевна