Ибрагим-паша мчался во весь опор. Если бы расстояние до Бейкоза было бОльшим, он мог бы загнать лошадь. Когда Идрис-ага, отправленный пашой для охраны Нигяр, привёз весть о рождении у женщины дочери, Ибрагим сделался вне себя от радости. С трудом уняв эмоциональное возбуждение, он стал строить план, как навестить новорожденную дочь и дать ей имя. Только он должен дать ей имя. У него уже было двое детей, но они считались детьми династии, и имя им дал султан Сулейман. А эта новорожденная девочка не имела никакого отношения к султанской семье, она не дочь великого визиря Ибрагима-паши Хазрет-лери. Она из рода рыбака Манолиса, дочь Теодориса из Парги. Она только его дочь, и только он, её отец, несёт ответственность за её судьбу. От этих мыслей Ибрагим чувствовал себя таким счастливым, как будто высший свет снизошёл и озарил его. В ту же секунду Ибрагим понял, как назовёт дочь.
Придумать предлог покинуть на день столицу Ибрагиму было не сложно. Обладая талантом дипломата, он легко объяснил повелителю, для чего необходимо встретиться с беями из пригорода Стамбула, и был таков.
Задремавшую после утреннего кормления дочери Нигяр разбудили громкие разговоры за окном. Не успев встать с постели, она увидела, как открылась дверь её покоев, и на пороге появился Ибрагим-паша. Изумлению её не было предела. В тайне она, конечно, мечтала, чтобы паша приехал посмотреть на дочку, но не ожидала, что её мечта так быстро станет явью.
Жестом Ибрагим остановил пытающуюся встать Нигяр и искренне поинтересовался :
- Как ты чувствуешь себя, Нигяр-хатун, иншалла, всё хорошо, ты выглядишь славно.
Нигяр зарделась от смущения и произнесла:
- Благодарю Вас, Ибрагим-паша, я здорова, а Ваш приезд сделал меня счастливой.
- Хорошо, Нигяр. Я приехал дать имя моей дочери. Прикажи готовить церемонию имянаречения. И ещё, я сказал слугам, что я родственник твоего пропавшего мужа и по османской традиции приехал дать новорожденной имя. С этими словами Ибрагим вышел из комнаты, дав возможность Нигяр подготовиться к церемонии.
Взволнованная и счастливая Нигяр приказала служанкам позвать Джанфеду-хатун. Управляющая, первой встретив Ибрагима-пашу, уже была в курсе всех дел и с удовольствием принялась за свои обязанности подготовки церемонии имянаречения новорожденной. Женщина свято чтила правила и традиции, поэтому была рада предстоящему событию.
Спустя некоторое время в покои Нигяр-хатун неспешно вошли Ибрагим-паша, Джанфеда-хатун и две девушки-служанки. Счастливая мать, нарядно одетая, опершись на подушки, сидела в постели, а рядом с ней лежала в красивом кружевном одеяльце малышка. Ибрагим подошел, взял дочь на руки и стал читать над ней молитву. Закончив, он наклонился к лицу девочки и трижды произнёс:
- Тебя зовут Эсманур! Тебя зовут Эсманур! Тебя зовут Эсманур!
Все присутствующие, проведя ладонями по лицу, дружно сказали “Аминь!”
Девочка открыла глазки и как будто бы заулыбалась. Ибрагим не мог оторвать взгляд от такого милого и родного личика, сердце его зашлось от нежности. Он осторожно коснулся губами лба дочери и отдал её матери.
Степенная Джанфеда-хатун, не сумевшая совладать с нахлынувшими чувствами, вытирала глаза платком. Нигяр, не отрываясь, наблюдала за каждым движением Ибрагима-паши и пыталась поверить в реальность происходящего. Казалось, не было на свете человека счастливее, чем она, ведь её девочке, как и полагается, имя дал отец, который не только признал, но горячо полюбил малышку. Нигяр отлично поняла это по его взгляду.
По окончании церемонии присутствующие одарили Эсманур амулетами-оберегами и высказали ей пожелания счастья и здоровья.
Ибрагим, вежливо поклонившись и поблагодарив всех за оказанную честь, попросил оставить его наедине с Нигяр. Женщины послушно вышли.
- Нигяр-хатун, я благодарен тебе за дочь, обещаю, что ни она, ни ты, никогда не будете ни в чём нуждаться и всегда будете под моей надёжной защитой. А пока прими от меня это. Он открыл шкатулку и положил её на кровать рядом с Нигяр. Взору женщины предстала прекрасная брошь в виде тюльпана, посредине красовался рубин грушевой огранки, который поражал своим размером, далее шёл ряд с россыпью небольших белоснежных бриллиантов, завершал прекрасный ансамбль ряд сверкающих изумрудов в золотой оправе. Нигяр не могла оторвать глаз от такой красоты.
- Ибрагим-паша, я не могу подобрать слов, чтобы выразить Вам свою благодарность за столь щедрый подарок. Брошь великолепна. Только…это слишком дорогая вещь, могу ли я принять её?
- Ты достойна такого подарка, Нигяр. Благодарю тебя за дочь! Теперь это самое дорогое, что есть у меня. Это свет, озаривший мой путь, это живительная влага, наполнившая мой организм, это свежий ветер, вдохнувший в меня силы, чтобы жить дальше. Помолчав, Ибрагим-паша многозначительно добавил:
- Ты умная женщина, Нигяр, надеюсь, ты поняла меня. Береги моё сокровище, мою Эсманур, частичку души грека Тео.
Нигяр широко раскрытыми глазами смотрела на Ибрагима, сосредоточенно слушала его, пытаясь уловить смысл сказанного. И она уловила этот смысл. Привстав с постели, женщина вдохновенно произнесла:
- Я поняла Вас, паша, можете не сомневаться, пуще зеницы ока я буду беречь вашу дочь, дочь Паргали. Нигяр намеренно назвала Ибрагима этим именем, именем рыбака из Парги, показывая этим, что слова паши дошли до её ума и сердца.
- Аминь! – удовлетворенно ответил Ибрагим.
- Паша, позвольте сказать, - несмело обратилась к нему Нигяр.
- Говори, - одобрительно кивнул Ибрагим.
- Все маленькие детки похожи друг на друга, только сердце матери сможет из десятка малышей безошибочно выбрать своего, - издалека начала Нигяр. Видя, как Нигяр в волнении зарделась, Ибрагим застыл и с нетерпением ожидал дальнейших слов женщины. Помолчав, она продолжила:
- А нашу малышку и Вы сможете найти среди сотни деток, сам Аллах сделал ей отметочку. Иншалла, это принесёт дочери счастье.
- Что это значит, хатун, - брови Ибрагима взметнулись вверх, и не дожидаясь ответа, он подошел к новорожденной дочери. Неловкими движениями он осторожно развернул одеяльце и остановился, боясь прикоснуться к крошечному тельцу. Нигяр взяла малютку на руки, повернула спинкой к паше и, улыбаясь, произнесла:
- Смотрите!
И тут он увидел под левой лопаточкой девочки точно такое же родимое пятнышко, какое было у него, и у его матери, в форме нераскрывшегося бутона тюльпана. Слёзы навернулись ему на глаза, только сейчас он понял, чьи глазки и носик были у его Эсманур. “Мама, я знал, что ты все эти годы была рядом со мной, и будешь,” – обратился он мысленно к своей горячо любимой матери, которая, не выдержав разлуки с угнанным в рабство сыном, тяжело заболела от тоски и умерла. Султан Сулейман разрешил Ибрагиму навестить свою оставленную в Парге семью, лишь назначив его великим визирем. Как горько плакал Тео на могиле матери, не дождавшейся его. Отец отдал ему тогда мамину скрипку, на которой она хорошо играла сама и научила играть сына.
В минуты отчаяния Ибрагим доставал инструмент, и прекрасные звуки успокаивали его душу, как ласковые слова матери.
Мысли Ибрагима прервали недовольные покряхтывания дочери. Он осторожно взял её на руки и стал почти шёпотом ей что-то напевать.
Изумлению Нигяр не было предела, таким Ибрагима она не знала. В эти минуты она яснее ясного поняла, что значит для него эта девочка, и почему он дал ей имя Эсманур, что означало “высший свет”.
А малышка тем временем сладко уснула на папиных руках. С большой неохотой он отдал ребёнка матери и объявил, что ему пора отправляться в столицу.
- Ибрагим-паша, позвольте обратиться к Вам с просьбой, я бы хотела написать пару строк Дайе-хатун, я так соскучилась по ней, да и она волнуется. Сможете ли Вы передать ей моё послание?
- Хорошо, Нигяр, пиши, я подожду внизу. Он ещё раз взглянул на сопящую в кроватке дочурку и вышел. Нигяр поспешно взяла перо, бумагу и принялась за послание. Закончив, она положила письмо в футляр, и решила сама передать его паше. Осторожно спустившись по ступенькам вниз, она позвала стоявшего на крыльце пашу, и передала ему послание со словами:
- Вот, я написала. Счастливого Вам пути, Ибрагим-паша, да будет Ваша дорога лёгкой, да хранит Вас Аллах! Знайте, что Эсманур и я всегда будем Вам рады.
- Хорошо, Нигяр, береги себя и дочь. Аллах да прибудет с вами!
Он ловко вскочил на коня и понёсся, как вихрь.