Ночь. Полная луна. Поздний вечер. Под окнами нашего дома что-то очень быстро беззвучно пробежало. Илья уже спал, утомленный любовью, Варя тихо заворчала и прижалась к моей ноге, а я испугалась, перестала писать рассказ о прошлом.
Темный сад за окном, ветви деревьев без листьев. Что-то снова стремительно приблизилось. Решила рассмотреть лучше, ведь животное было слишком большим.
Открыла окно и увидела согнувшуюся старуху. Руки её висели до самой земли, словно она, как стол с четырьмя ногами. Стояла неподвижно, потом резко повернула голову и посмотрела прямо на меня. Я онемела, узнав в ней мою Наташку. Через мгновение это существо убежало, и я, напуганная, закрыла окно, закрыла тетрадь и села не за стол, а на кров ать, ближе к мужу.
Наташка была очень далеко, она училась в другом городе и не возвращалась больше, так рассказывали моя мама и моя тётя, мама Наташки. Решила ей позвонить прямо сейчас, ночью, и спросить, зачем она так меня пугает. Но на мой звонок никто не ответил, её телефон был выключен или вне зоны действия сети.
Это было какое-то безумие. Почему она стала старухой? Или мне уже мерещатся разные страшные существа?
Я не понимала, но решила, что не буду продолжать писать сегодня, легла и прижалась к Илье.
На следующий день муж поехал на работу, а я на очередное обследование. Меня сразу положили в больницу.
***
«Окно» - я открыла окно в палате. «Рука» - протянула руку и помахала. «Посредник» - Никита показал мне шикарный кружевной конверт с голубым бантом , своего новорожденного сына, которого он только что получил на торжественной выписке. «Темнота» - внутри меня уже замерло сердце.
Оно сегодня ночью остановилось, маленькое, крохотное. Как круглая золотая бусинка, которую я перед сном нашла у себя в кармашке вязаной сиреневой кофты.
Живот не болел, ничего не болело, никто еще не знал. Даже Илья.
Знала только я.
Лия – прекрасная царевна, родила богатыря. Хотела отказаться, избавиться, но я её уговорила, и она выносила малыша, она счастливая. Никита счастливый. Благодарил, когда Лия ему рассказала, что его школьная любовь спасла и второго ребенка, которого назовут тоже в честь меня – Слава.
А я потеряла ночью второго мальчика. Шесть недель сердечко билось, девять недель - остановилось.
Внутри меня темнота. Скоро и её не будет, я снова буду лежать на спине с ледяной грелкой, а муж придет целовать мне руки и лицо, убеждая, что это судьба меня спасает, бог меня спасает. Но я буду слышать его боль, когда он, оставив меня ночью в женской больнице, в отделении патологии беременности, поедет домой, остановится на трассе и будет в голос рыдать в темноте.
Илья вернется домой, как робот, на автопилоте. Машина, а не человек зайдет в наш дом, обнимет собаку Варьку, и ляжет в зале один, опустив руку, поглаживая её белую шерсть, уговаривая себя, что всё будет хорошо.
Я спрашивала и просила, устремив взор к небесам: Ради чего я живу? Скажи мне, судьба моя… Позволь написать правду о своем будущем ребенке. Дай мне его обнять... Дай мне любовь материнскую испытать, поцеловать... дай любить.... своего ребеночка....
Я нуждалась в сострадании.
Отец говорил, что в нас, ведунах и ведьмах есть два вида сострадания к людям.
Одно из них, показное, когда мы не отдаём свою силу, а спешим поскорее избавиться от человека, который просит помощи, от тягости видеть чужое несчастье. Стремимся что-то сделать, только чтобы оградить себя и успокоиться.
А второй вид – истинное сострадание, когда мы воистину знаем, что хотим. Мы решительны, сами страдаем, и поэтому помогаем. Желаем сделать все, что в силах и даже больше.
Это похоже на любовь.
Это я испытываю, когда сострадаю, ищу человека, люблю его, как родного и поэтому нахожу. Я использую свою силу.
А могу ли я неосознанно использовать силу истинного сострадания к Илье, моему мужу, чтобы … не рожать и жить с ним так, как он этого хочет? Ведь в остальном почти весь этот год был временем, полным светлой радости и ощущения безопасности. Радости любовных объятий с мужем в нашем тёплом доме, когда дождь стучит за окном, или ветер колышет с шумом ветви деревьев в нашем саду.
Всё у нас было так, как будто в этом доме жила не только любовь, но и какая-то высшая сила, окутывающая своей магией и пробуждающая инстинкты. Стоило только зайти, как наслаждение любви появлялось у нас во всём теле. Оно было поразительным, сильным и ярким, таким, что колени слабели, а по телу пробегала дрожь предвкушения.
Я сейчас живу и жду. Я продолжаю искать людей. Перед тем, как сердечко моего ребенка не услышали больше врачи, нашла одну машину, и все стало таким странным... Не только для меня и моего отца, для всех, кто прикоснулся к этой истории.
Для всех, кто, так или иначе, имел отношение к ней.
* * *
К тому времени мама с отцом заключили мировое соглашение, и он перебрался в её дом, в мою комнатку. В доме с ними еще жила наша названная бабушка Вера, которую предал собственный сын. Мама её полюбила, как свою, соседи тоже были расположены к ней очень хорошо, а отец её принял в роли помощника: мыть кисти, палитры, выдавливать ему краски, готовить холст, грунтовать. А еще, чтобы мама не сердилась, просил покупать ему в магазине крепкие напитки, которые были необходимы для забытья. Она сама по своей воле стала ухаживать за ним после создания набросков, когда отца трясло и колотило. Она увидела в нём добро и человека, способного на жертвы. Отец называл себя колдуном, а Вера Степановна его называла – милок или ведьмак. Она гладила его рубахи, иногда всплакнув над ними, вспоминая родного сына, который стал ей совсем чужим.
Я слышала мамины мысли, читала между слов, что она говорила об отце в моменты наших визитов в гости. Она думала о том, что в лучшие годы своей жизни отец был скрытным и одиноко служил своим придуманным богам, а сейчас с нами вместе, в своей семье с женой и дочкой стал на удивленье нежен и горяч.
— Отец имеет любящее сердце, Мира, но он не избавился от веры в чудеса, и не утратил свои привычки, которые к мудрости не имеют и сейчас отношения.
— Ты полюбила его снова, мама?
— За жертву ради твоей жизни – полюбила, но как могу любить того, кто захотел тебя отнять? Всегда я помнить буду свои страхи. В момент его объятий есть страх, что снова он начнет тебя выхватывать из рук моих.
— Но я уже в других руках, у мужа, в ласковых руках. Не бойся, я с Ильёй неразлучна, и вас с отцом двоих теперь люблю. Не думай, что тебя я брошу или выберу его слова о тебе, как истину. Ты для меня – святая. Моя мамочка – моя душа.
В то время, когда я уже пропустила вторые месячные и была снова безумно счастлива, отец, после нескольких своих бессонных ночей поехал к доктору, который меня наблюдал, чтобы убедиться. Отец хотел знать, всё ли он написал на картине правильно.
Если бы я видела, что изобразил отец, у нас Ильёй не было бы даже одного месяца счастья, и я не испытала бы его заботу о двоих во мне одной, но отец никому не показывал.
Оглядываясь назад, я сегодня понимала, что моя уверенность в хорошем исходе беременности была из-за закрытых глаз, которые я открыла только сегодня ночью, ощутив темноту внутри, ни увидев крошечной искорки, звездочки в животе. Я уже попросила дежурного врача посреди ночи, чтобы мне повторили исследование плода. Знала, что будет встреча с доктором, которая потребует невероятного мужества.
И я так хотела, чтобы всё вернулось. Чтобы по утрам у меня были более сильные приступы тошноты. Но если быть честной, на УЗИ в девять недель шла, не как на праздник, и поэтому не пригласила с собой Илью. Поставили угрозу прерывания беременности и положили в больницу.
Вот настал день, когда ужасные в своей искренней ласке слова сочувствия услышала я от своего врача, которого вызвали в кабинет и показали монитор. Снова и снова водили датчиком по моему холодному животу и отправили с замершей беременностью обратно в отделение.
Еще сутки я должна была лежать, уставившись в окрашенную стену, не смогла сказать мужу и прошептала ему так же ласково, как мой врач: «Так надо, милый, не ходи сегодня, я скажу, когда прийти. Сейчас меня не надо трогать».
Очнувшись после процедуры чистки, поняла, что нахожусь в состоянии, которое моя мама в детстве называла «расправить крылья».
Я расправила крылья. Взяла свой блокнот и написала историю о том, как отца обвиняют в убийстве собственного ребенка. Отца, который прятался в лесу в этой старой машине скорой помощи и как он её угнал в день, когда его малыша пытались оживить врачи. Угнал от своего подъезда.
Он не сдался сам и уверял, что не делал этого, но все улики были против него, так как в доме находился только он и его малыш, который едва научился вставать в своей кроватке.
Я в своем горе от потери ребенка, почувствовала для чего мне сохранили жизнь и поняла, что моё предназначение не в том, чтобы найти, а в том, чтобы остановить человека…
Я не заплакала.
Незадолго до того, как мне позвонил следователь, а он мне позвонил сам - ведь я нашла ту машину, где находился сбежавший отец, меня посетило видение, которое я тоже записала.
«Дети, много детей, детский дом, в котором жили девочка и мальчик. Машина, в которой детский носок и пинетка, от разных пар. Их зажал в руке отец. Он любил своего синеглазого Ваденьку. Что же это была за машина? Старая скорая помощь, серая машина с красным облупившимся крестом».
Мысли мои были правильные, я написала события, которые касались двух людей, в прошлом связанных с детьми, их воспитанием. Это семейная пара. Они уже старики, совсем старики… Они выглядели крайне безопасно, как добрая бабушка и добрый дедушка.
Были ли они на самом деле глубоко больны, я не могла пока понять, но знала одно – эти двое тоже выросли в детском доме, там и полюбили друг друга. Встретились уже в возрасте, поженились, а потом усыновили девочку и мальчика.
Дети поехали с ними по доброй воле. Их не обижали, хорошо кормили. Покупали подарки, а потом…
Я указала место в лесу и ориентир – дорога, по которой в прошлом можно было доехать до небольшой речки - она уже не существовала, превратилась в болото с камышами. Там раньше был детский лагерь и в нем отдыхали эти пожилые люди, когда были еще сами детьми. Туда они возили своих приемных детей, там и оказался этот молодой мужчина, которого разыскивали за преступление против жизни ребенка.
Никита в день, когда по моему предсказанию рванул искать машину, рассказал потом мне, что он услышал звук, похожий на вой и визг - это кричала жена подозреваемого. Она выбежала из какой-то машины и увидела, как в наручниках ведут мужа. Она выла: Дю-ю-ю-юша-а-а-а-а, Ва-а-а-дю-ю-ю-юша-а-а-а-а, ненавижу-у-у-у.
Я прочитала то, что написала «расправив крылья», и это было ужасно.
«Зачатье ваше произошло, рожден ребенок на мучения. Закон на вашей стороне, но это не закон, а крест для вашего ребенка».
«Природу материнства оскорбили, вы не родители, а ваши дети обречены».
«Терпеть мученья от родителей никто не должен, мы не позволим. Вы – сами плоды пьяных сплетений на грязном полу, когда неясно, кто отец – ведь было много молодчиков, которые спросонья продолжают пить».
Я позвонила по номеру телефона поздно вечером, когда убрали с живота «грелку» со льдом. Илья стоял под окнами и ждал меня, а я звонила другому человеку, пока заспанный голос мне не ответил.
— Это Мирослава Полякова. Я хотела рассказать кое-что, – тихо произнесла я. – Это очень важно... Только не перебивайте меня, пожалуйста.
— Мирослава, если это еще одно чудо, я выслушаю внимательно, не перебью.
Я печально вздохнула, задумчиво поправила волосы. Живот ныл так, что хотелось плакать, но было важно говорить уверенно.
— Я была бы очень счастлива родить ребенка. Дети из детского дома, один из которых сейчас у вас ждёт суда, дети которые стали семьёй, тоже захотели ребенка. Мне важно сказать одно – я записала в трансе историю, которую сейчас вам прочитаю, и ваше дело найти того, кто совершил этот страшный грех с невинным малышом.
— Уже проснулся, готов даже устроить встречу с подозреваемым. — услышала я серьезный тихий голос.
— В этом пока нет необходимости. Мне нужно убедиться, права ли я в своих предположениях. — сказала я и начала читать свой исписанный нервной рукой блокнот, свою «сказку».
«Мужчина стал отцом и счастлив был держать в руках младенца. А сейчас он лежит и смотрит в потолок, считая дни, когда его сочтут убийцей сына, которого он так сильно любил. Ему двадцать два года, он в страхе и смятенье, ведь ни одна живая душа не верит, а полумёртвый сын не умеет говорить, еще не научился. Он не верит в бога, и считает, что бога нет. Ведь он ничего не сделал, а сын на том свете. Он еще не знает, что мальчик пока жив, ему не сказали.
Они с Любовью поженились, когда ей было восемнадцать, когда уже ждала ребенка, зачатого случайно, ведь они были на празднике в компании и в пьяном состоянии признались, что любят друг друга. Росли, как брат с сестрой с приемными родителями, но Алексей узнал, что она, Любовь, не родная ему сестра по крови, другие у нее были родители. Полюбили. Им разрешили брак. Стали семьей.
Вскоре после рождения Вадима Люба снова забеременела, но не пошла на второго ребенка, пошла на прерывание, как сказала приёмная мать – не стала плодить нищету. А в марте первый раз мужчина проснулся от крика ребенка и её крика, чтобы он к нему подошел. Алексей сначала в ванную зашел, но её крик раздался громче, Люба закричала, что к ребенку кто-то старый и страшный подкрадывается.
На руке у малыша утром проявились синяки. На маленькой руке. Алексей стал обвинять, что это сделала Люба, а Люба, что это сделал он, но решили, что маленький Видик мог просунуть руку неудачно через решетку кроватки и успокоились на этом.
Через два месяца они переехали в двухкомнатную съемную квартиру и поставили кроватку в соседней комнате, хотя Алексею нравилось, что сын был рядом, его быстро могли успокоить, но … Так получилось, комната вторая была для ребенка.
Ночью он услышал детский крик. Тогда они были одни, Люба уехала к приемной матери помочь ей с саженцами.
Алексею сразу захотелось перевезти кровать с Вадиком в зал, где он спал и не ходить посреди ночи. Он его взял и положил просто с собой на диван, заснули в обнимку. Малыш еще несколько раз просыпался и ворочался, бил своими ножками, но сразу засыпал опять.
Утром Алексей проснулся, и ему показалось, что в комнате какой-то запах, то ли земли, то ли дождя, но он не обратил внимания, от чего он исходил.
Жена вернулась только к вечеру на следующий день. Алексей сразу подумал, что бы он делал, если бы жена сохранила второго ребенка. Представил, что сидел бы сейчас с ней беременной и слушал, как она устала. Но Люба не устала, и они занялись любо вью, пока Вадик играл с погремушками в кроватке в соседней комнате.
Приемная мать Алексея перестала принимать его у себя, она не могла поверить, что их сын и дочь стали мужем и женой, она считала, что Любовь опустилась до греха, ведь по документам Алексей был братом. Он с ней об этом спорил. На свадьбу мать даже не пришла, только приемный отец поздравил за двоих.
После работы Алексей сразу забирал мальчика из кроватки, все девять месяцев он с ним был очень ласков, вел себя, как привязанный. Очень любил. Пока Вадик не засыпал, он с ним возился. А потом всё стало странным. Алексей находил то тут, то там, какие-то куски глины на полу. Маленькие комочки, грязь. Словно кто-то в обуви ходил по дому.
Вадик уже ползал везде, и он стал ругать жену, что она куда-то ходит, пока муж на работе или кто-то их квартиру посещает. Он не знал, что думать.
Каждое утро, когда шел на работу, волновался, что жена неверна, и представлял, что к ним приходит мужчина с грязными ботинками. Он ждал чего-то и не понимал чего. Но вот снова остались Алексей с сыном одни. Мать пригласила Любу помочь с вареньем - поспела клубника и вишня начала созревать. Смородину собирать было уже пора. Люба уехала. А ехать туда на машине немало - три часа. Даже четыре, если быть точным.
Это случилось на выходных.
Снова Алексей мальчика решил к себе положить, чтобы не ходить, если ребенок проснется посреди ночи. Место жены было свободно. Ночью услышал крик сдавленный в коридоре. Поднялся и увидел, как что-то зелёное и толстое шевелится там, а потом из этого нечеловека выпал малыш, и нечто выбежало в распахнутую входную дверь.
Сын лежал без движения, Вадим оцепенел и не мог подойти к ребенку еще около получаса. А потом вызвал скорую помощь, сказал, что сын, которому всего девять месяцев, без сознания, но так и не взял его в руки, о чем потом страшно жалел. Когда скорая приехала, он испугался тюрьмы, бросился бежать, не дожидаясь полиции. Ударил водителя, вытащил его из машины и поехал, куда глаза глядят. Осталась только одна примета преступника, о которой он хотел сообщить– у «нечто» были ключи от этой квартиры.
Мальчик в коме, прогнозы неутешительные. Любовь обвиняет Алексея, а приемные родители его защищают, думая, что он был в состоянии аффекта, не мог успокоить ребенка и разозлился, как его жестокий отец. Но свидетели – соседи, не слышали длительный детский плач.
Тот, кто это совершил – надел специальную одежду. Отец невиновен, осталось только мать допросить и убедиться. Причина преступления – детская травма».
Я закончила читать, и простонала, у меня усилилось кровтечение и заболела голова, слабость заставила снова лечь.
В трубке была тишина, поэтому я переспросила:
— Вы меня слышите? Что из этого всего есть в его показаниях?
— Мирослава, а вы меня слышите? Я сейчас… минуту. Я понял, что вы хотите. Всё так, кроме… Ему двадцать один год. Имя у него - Андрей. Он не положил ребенка с собой, в показаниях сообщил, что хотел, но не положил. Младенца нашли в подъезде на лестнице в четыре утра сотрудники скорой помощи. Отец стоял и смотрел на него.
Сообщил, что не подходил и не трогал. Это было, по его словам, место преступления.
Жена действительно находилась у приемных родителей. Варенье. Всё так. Но подозреваемый не знал про варенье, он показал, что отпустил её, потому, что мать заболела по-женски.
Сам не поехал, у них был конфликт с приемной матерью, правильно.
Варенье они действительно варили, по показаниям супруги.
Когда медики вошли с ребенком в квартиру, чтобы попытаться реанимировать, сбежал. Водителя не бил. Из показаний водителя – он вышел из машины на перекур и оставил ключи в замке зажигания.
— Сбежал, думал, что сына больше нет, и его посадят, как и его родного отца, пожизненно. Мне кажется, он всё же водителя толкнул.
— Да, оттолкнул от машины. Точно, читаю показания водителя. Откуда вы знаете про отца подозреваемого?
— Мне надо к ребенку. Меня пустят к нему? Нас с мужем пустят?
— Мальчик в реанимации, в коме. Травма тяжелая.
— Надо, пустите, помогите пройти…
— Везде вам, Мирослава, открыта дорога будет, надо, значит надо, ждите машину. Адрес я знаю, пришлю водителя. Встретимся, надеюсь, вы меня узнаете, когда увидите. Хотя мы никогда не встречались.
— Я в больнице сейчас, отделение патологии беременных в области, центральной горбольнице. Тут мой муж, мы сами приедем, ждать вашу машину нельзя, теряем время, а его очень мало…
— Прошу прощения, вы беременны?
— Больше нет .Главное, пустите меня к ребенку. Я хочу встретиться с отцом тоже, потому, что то, что я вижу …. Мне надо увидеть в глазах. Дотронуться и увидеть как можно точнее. Мне надо попасть в серый мир и увидеть, кто стоит за этим. Кажется, что это моё … самое важное дело… Простите…
Дети… пропадали дети… умирали и сажали их родителей…. Боже мой.
Я была невероятно напугана и отвлеклась от боли, но ходить было очень тяжело. Низ живота ныл при каждом шаге. Мой ребенок, нерожденный сынок, прошлой ночью затих. Удары его сердца прекратились. Я видела себя с животом, но сейчас он уже пустой... Как об этом сказать вслух?
Я снова легла и положила уже не такую ледяную грелку на живот. Глаза закрывались помимо моей воли, но меня ждал на улице муж. Я не слышала его горя, но … я просто не могла слушать еще и это. Тридцать или сорок минут я пыталась найти в себе силы сказать, что смерть забрала нашего малыша, боялась взглянуть в глаза мужу и сказать.
У Никиты родился, а мой… Надо ждать. Еще год, может быть годы… Надо ждать и верить.
Я снова села и стала быстро писать:
«Родители этих детей были в пьяном угаре. Не осознавали своего порока, не думая о том, что дети могут быть больны, зависимы, несчастны. Они не кормили их, били, бросали одних, ругали, ненавидели. Мы взяли их к себе. И что? Я уже старик с больными почками, мучаюсь от боли в спине. Мы должны отдать дань, не позволить им…»
Я не стала писать дальше, надела кофту и потрогала в кармане маленькую бусинку.
Вышла на улицу. Боль была невыносимой. Спустилась со ступенек, чуть не упав в руки мужа, который уже подбежал.
— Милая. Я здесь, что случилось? Ты так долго… Болит? Что?
Я посмотрела в грустные, темно-карие глаза любимого. Отрицательно покачала головой. Еле заметно.
Но он понял. Подумала, что он не заслуживает такой участи, такой жены, причиняющей боль и страдание.
Его лицо изменилось. То, что я увидела, заставило меня обнять его.
— Мира, ты моя любимая, с тобой все хорошо. — утвердительно сказал Илья, — С тобой всё хорошо, моя дорогая. Ты со мной. Я люблю тебя. Я тебя вылечу, и мы пойдем домой….
— Нет, не домой, спасибо, что подождал. Я не хочу заливать тебя слезами сейчас. Там один ребенок может умереть. Я чувствую, что мы должны вместе поехать.
— Он… может стать нашим сыном? Я только рад, поедем. Тебя отпускают врачи?
Я кивнула и зашептала:
— У него отец есть, он в полиции. Но это сделал не он. Я знаю, что … это моё задание, найти и поймать, чтобы больше не было беды. Я еще точно не поняла, ведь это будущее, но…. Уже почти поняла.
— Сегодня? Или уже поздно? Поедем завтра?
— Нет, Илья, завтра будет поздно. Именно сегодня. Сейчас.
Спустя пять долгих часов мы ехали по незнакомому городу, ветер усилился, ночное небо было мрачным, ни одной звезды. Я чувствовала, как на ресницах высыхают слёзы.
Возле приемного покоя я замедлила шаг - у стены увидела какую-то тень. Там стояла еще одна старуха, согнутая пополам.
У меня сердце забилось в груди так сильно, что показалось, страх сейчас взорвет изнутри. Но я поняла, что мне сейчас видится другой мир, и она ничего мне не сделает.
Илья догнал и подхватил на руки.
Мне стало так жаль его. Неужели он обречен вместе со мной, ведьмой быть вот таким моим рабом, источником из которого я пью? Еще совсем недавно он был простой тихий молчаливый парень, который занимался спортом и жил со своей собакой душа в душу…
— Как у тебя получается быть такой быстрой и терпеливой? Больно, милая? Ты скоро восстановишься. Я тебя буду любить еще больше.
Я через силу улыбнулась, мысленно представила, как мы будем любить друг друга, пока я восстанавливаюсь.
— Это важно, то, что я делаю. Не могу понять, как произошло, почему я стала такой? Была нормальным человеком... Но это важно!
— Это важно и для меня. Я дышу тобой и вижу, какое счастье в твоих глазах, когда ты смотришь на меня. — вздохнул Илья, и я заметила, что под глазами у него появились тени, а глаза такие, словно он сейчас заснет.
— Мы останемся на ночь, надо найти гостиницу. Ты отдохнешь, а я буду с мальчиком.
Илья улыбнулся, и покачал головой. Я поняла, что он будет рядом и что-то приятное в животе, который еще минуту назад разрывался от боли, прошло. На его руках всё сразу становилось другим.
На первом этаже сидел коренастый мужчина, когда они зашли, мужчина резко встал и подошел к нам. Илья не отпустил меня и не пожал ему руку, он только кивнул.
— Сначала ребенок, — сказала я, и нам выдали халаты. Пройдя по пустому коридору мы перед дверью в детское отделение переобулись в белые резиновые шлепанцы.
Я боялась признаться себе, что мою душу терзает неуверенность. Я шла и видела много детей за стенами, они выздоравливали и спали. А в отделении реанимации ... я видела только, что горел яркий белый свет.
Светленький малыш лежал там единственный, больше я никого не видела. Подошла к нему и протянула руку.
До краев наполнила любовь.
Его не надо было искать в этом мире, его надо было найти в том, сером… Куда я, если быть честной, боялась идти. Именно этот ребенок и никакой другой. Но для других детей я была бессильна, всех не спасти...
***
Попросила открыть окно.
Была темная ночь, и я надеялась, что всё закончится хорошо еще до того, как солнце покажется на горизонте.
Со мной не было моего посредника, но я знала, что это неважно, им может быть любой, кто побывал на той стороне.
Спустя пару минут после того, как я дотронулась до маленькой ножки мальчика - потрогала его крохотные пальчики, увидела, что свет погас и одна единственная лампа потрескивает, мигая. Мы с ним оказались одни. Стены были серыми, все вокруг было серое, безжизненное.
Вдруг рядом на кушетке что-то шевельнулось. Там уже лежала, вытянувшись, та старуха и смотрела в потолок.
Я перебирала рукой маленькие пальцы, подергивала за них. Потом стала гладить ножку
— Оставь его, брось! — крикнула на меня старуха голосом Наташки.
— Нет, я его люблю. Это мой сынок, и никто его не отнимет. Ни ты, ни его старая бабка, ни тем более его жестокая мать. — спокойно ответила Я, — Я люблю его и заберу с собой, тебе я ребенка не оставлю.
— Ты будешь кормить его до старости из ложки, он не встанет на ноги.
— Встанет, Наташка. А что с тобой случилось?
— Меня машина сбила. Лежу, отдыхаю. Проклятье не сработало, на меня оборотилось…
Она села на кушетке посмотрела на меня, из груди вырвался сдавленный смех.
Я её уже не боялась, поэтому спокойно спросила:
— Как же ты? Всегда была так осторожна, боялась, когда машины бибикали. Помнишь?!
— Ты ничего не знаешь! Я тебя извести захотела, красоты лишить. Дала твоей матери одну вещь, а она поняла и положила в колодец со старой водой. Вот я и состарилась. Иссохла моя кожа, морщины появились. Я стала забываться, стала бродить по городу ночами. Попала под машину... Достань меня отсюда. Или я никогда не вернусь к жизни. Выбери меня, я прошу, оставь его, он все равно погибнет.
— Не могла моя мама такого сделать. Помоги мне и поправишься.
— Спроси, куда дела мой гостинец.
— Выберешься, если поможешь!
Старуха молчала какое-то время.
Я переместила руку на животик ребенка, он зашевелился, и мне стало страшно. Если он очнется в другом мире, уже не вернется в живой.
— Ребенка я от Никиты родила. У меня есть ребенок, дочь... В тайне от всех родила и оставила в роддоме.
Я смотрела на серого, как в черно-белом кино, ребенка и не собиралась даже взглянуть на старуху. Она что-то бормотала, словно, заклинания, голос её стал слабеть.
Наконец, я услышала.
— Помогу, чем смогу. Провожу его, выведу. Я - твой проводник. Дай мне руку.
Я почувствовала, что мальчик задрожал, его бил озноб или судороги. Надо было соглашаться, но взять эту морщинистую руку я боялась больше всего на свете. Прикоснуться к мальчику в живом мире и очнуться посередине, на границе неживого мира, я могла, а вот трогать то, что было посредником той стороны… Почувствовала, что она подходит совсем близко.
И сразу представила другую, живую Наташку. Как она маленькая трогает мои бантики и смеется, как мы обнимаемся под новогодней ёлкой и достаем одинаковые куклы из коробок, как мы делим пополам мандарин и одно яблоко едим на двоих. Как она плачет мне, жалуясь, что её обзывает мой Никита. … а потом целуется с ним за моей спиной, спрятавшись на кухне. Её живые юные глаза горят, а губы тянутся в запретном действии, потому, что он такой привлекательный, что сил нет удержаться...
Я, не глядя, протянула руку и почувствовала сухую ладонь, сухую и твердую, как ветка. Одновременно сжала её и шею мальчика.
— Проведу. — заскрипел чужой голос, совсем не похожий на тот, каким со мной разговаривала старуха с глазами Натальи, — Да, я проведу, я тебя вылечу. Я его исцелю и тебя вылечу. Ты всё забудешь, как сон. Не ходи сюда без нужды. Не ходи, или часть тебя будет умирать.
У меня онемела рука, которой я сжимала руку старухи, а вторая рука на шее мальчика сжала воздух. Потом грудь словно обожгло и я почувствовала боль.
Очнулась, лежа на полу, надо мной кто-то считал раз-два и давил ритмично мне на грудь.
Потом снова удар и пронизывающая боль.
Я застонала, и меня тут же куда-то понесли.
Оказалось, что сердце моё остановилось, я упала на пол.
Через несколько минут зашептались врачи – ребенок, который находился в коме, стал шевелить руками.
Его шейные позвонки чудесным образом сошлись и заживали.
Мне сказали, что я смотрела стеклянными глазами и от ног ребенка поднималась к шее, а потом подсунула руку под трубки и сжала крохотную шейку. Не успели они ничего понять, как я сползла на пол, потеряв сознание.
Всё, что запомнила – мальчик будет жив, здоров, а Наташка попала под машину и где-то без сознания лежала в глубокой коме, где-то в больнице.
Я окончательно пришла в себя, стала спокойно разговаривать, ответила на все вопросы врачей, мне сделали две кардиограммы, и отпустили. Следователь поехал вместе с нами в гостиницу. Мы взяли номер, он заказал кофе и пустые булочки. Уже рассвело.
Илья очень за меня беспокоился, но kpовотечение не усиливалось, я вернулась из ванной и села рядом с ними, как ни в чем не бывало.
Моё сердце «завели» в детской реанимации, теперь оно билось ровно и спокойно, потому, что я не волновалась и в голове стучала мысль: всё закончилось.
— Может быть, он станет нашим сыном, Мира? — спросил меня муж.
— У нас будет сын и дочь, Илья. Я знаю, что будет. Но сейчас надо завершить это дело. Знаете, Иван Сергеевич, — обратилась я к следователю, — Преступление это не единственное. Если задержать дыхание, а потом выдохнуть – вы почувствуете, что следующий вдох вам принесет больше кислорода. Так и с преступником... он не остановится, и будет следующая жертва.
— Я хотел бы услышать версию.
— Возможно такое, что некоторые люди в старости ведут себя, как дети? Дети бывают счастливыми или несчастными. Эти люди - обитателя мира несчастных детей. Они отравлены своим собственным прошлым.
Когда-то давно в детскую голову им вбили, что если ребенок обречен быть несчастным, лучше бы он не появлялся на свет. И Любовь слышала их разговоры, двух стариков. Она вошла и сказала, что тоже так считает.
Она стала тем звеном, которого им не хватало, помогала совершать преступления. На их счету шесть детских жизней, и это была бы седьмая. Обвиняли родителей, которые казались им недостойными. Одежду, в которой она, Любовь, приходила и помогала несчастным детям уйти в мир иной, я не найду, потому, что одежда - неживая. Но знаю, что это похоже на болоньевый пуховик или плащ, изрезанный полосками. Болотного цвета. Под ним был на этой девушке надет еще махровый халат, для объема и не один. Сапоги дутые, на голове не понимаю, что, но как платок с прорезью для глаз.. На человека этот наряд не похож. Она сознается, когда вы скажете главное – её Вадик жив, но мужа никогда не отпустят. Пошла на это преступление сама, потому, что ревновала ребенка к своему мужу, клеветала на него, что он ужасный отец, уже до этого губила младенцев. Она решалась больше трёх раз, и своего Вадюшеньку недостаточно сильно покалечила… Отцу его нужно отдать назад. Он женится еще раз, он хороший отец. Только мне надо его потрогать.
Мы не спали всю ночь, но всё же поехали к нему.
***
Молодой парень лежал и смотрел в потолок, а из глаз его стекали слёзы.
— Привет… — я протянула к нему руку и улыбнулась, пытаясь сдержаться и не просить его прекратить плакать немедленно, ведь он должен бороться за свою невиновность. Надо было следователю сказать ему, что сын жив и в больнице, потому, что он был убежден, что больше не увидит своего ребенка.
Парень не двигался и не отвечал.
Я подошла и сама взяла его за руку. Во мне зажглось чувство, что этот человек думает из чего ему петлю сделать, поэтому я быстро проговорила:
— Ты невиновен, это твоя жена и ваши родители. Ты невиновен, не мучайся, твой сын будет жить. Только обещай – не жалеть свою Любовь. Ты должен жалеть только своего сына. Осталось немного и его выпишут из больницы, вы поедете домой. Ты пойдешь в декретный отпуск, будет трудно, но вы справитесь.
— Я не забрал его к себе…
— Это бы ему не помогло, она бы дождалась и совершила то, что задумала. Её ваши отец и мать подготовили к этому действию.
— Я подумал, что это Люба, когда она кричала ... ненавижу… Она и раньше кричала на меня, что посадит, как моего отца, когда я ничего ребенку не делал… И вот… посадила…
— Отпустят тебя. Найдут доказательства и отпустят.
— Что я могу сделать для … него… что?
— Никогда не думай о том, что хотел сделать с собой, ты невиновен. Иначе… Если ты бесполезен в этой жизни, тебе дадут уйти в серый мир, где очень плохо. Там нет живых растений, красок и звуков. Там очень плохо. Не делай ничего с собой, и думать об этом забудь. Там не будет света, солнца, встречи с умершими родными. Только туман и мертвый лес.
Я сказала ему эти слова и ушла.
Мы с Ильёй поехали спать в гостиницу. Мы не говорили о нашем ребенке, но я знала – придет время и у нас будут дети. Я не смогу сама, это мечты, сказки. Мы найдем нашего мальчика в доме ребенка. И девочку найдем, родную по крови. А Наташка… Наташка не захочет её, она мне это сказала только для того, чтобы я помогла ей выжить.
Пока Илья спал, я плакала. Все щеки у меня были мокрыми, я сидела на краю ванной, внутри было чувство, что я потеряла часть себя, оставила в другом мире, куда ходила. Но я была должна, обязана, и у меня получилось! Для этого я жила, для этого родилась, чтобы остановить человека, который сам, родив ребенка, захотел такое с ним совершить. И за то, что она уже совершила с совершенно незнакомыми невинными детьми, невиновными людьми, которых её приемные отец и мать посчитали недостойными родителями. Я не знала, оправдают их или нет, родители погибших детей уже сидели в тюрьме, но страшного человека я остановила.
***
Новость о том, что Наталья оказалась на грани жизни и смерти ждала меня по возвращению. Мама и моя тётя плакали. Я же вспоминала её совсем маленькой девочкой и на самом деле очень хотела, чтобы эта девочка ожила, вернулась, прекратила завидовать и творить плохие колдовские дела. Спросила у мамы не передавала ли Наташка что-то для меня, и мама сказала, что она принесла мою заколку. Мой бантик фиолетовый с золотистыми бусинками.
Ей очень неприятно было брать этот бантик в руки и она решила, что выбросит его в мусор, тем более, что я уже давно молодая женщина, и таких старых ненужных заколок у меня осталось много. Она кинула бантик …. к соседке в навозную кучу. И забыла об этом. Вот так моя мама решила поступить. И я её за это не виню… Ведь она тоже была из нашей породы.
***
Мы поехали за нашей девочкой, которая была Илье и мне родная по крови, я уже представляла, какая она и не ошиблась. Пришли сразу в тот нужный нам дом малютки, сразу её узнали. Вместе переглянулись и улыбнулись.
Это была наша дочка. В ней наши семейные гены. Никита и его родители будут любить её, и моя мама, и все наши родные будут чувствовать кровное родство. Но по документам у неё везде были прочерки, в деле справка - «отказ от ребенка в роддоме».
Мы остались в Краснодаре еще на три недели. Я была так счастлива, что даже забыла, кто я такая, и что у нас в роду одни девочки, которые тоже могут стать необыкновенными девушками. Мальчика мне бы никогда не суждено было родить...
Нашу будущую дочь звали Миланой. Так её назвали совсем чужие люди, очень подходящее имя, я бы и сама такое выбрала…
А когда нам вдруг после школы приемных родителей психолог предложила взглянуть на мальчика того же возраста…. Я поняла, что она назовёт имя «Никита».
Справки с места работы и о том, что на учете не состоим, нам заказали, а привез их дядя Вася. Как он договорился, мы с Ильёй не знали, но добрые люди помогли и нам не пришлось долго ехать за ними.
Все стало хорошо, так, как я ни разу не писала в своих сказках, потому, что будущее старалась не трогать, не менять. Это было опаснее всего - пытаться из прошлого или настоящего изменить будущее.
Я сидела с малышами, сынок был в деском креслице, а дочка у меня на руках. Илья вел машину, рядом - его отец, который вполоборота сидел, и улыбка не сходила с его доброго лица.
Он уже давно называл меня дочка….
Я снова посмотрела на него и расплакалась от счастья.
— Ты моя Мирошка, солнечная дорожка. … — Дядя Вася вытер непрошенную слезу. — Девонька, ну как ты? Всё успели? Всех победили? Детей вам с Илюшкой добыли?…
Я кивнула и покачала малышку, которая была удивительно похожа на Илью и Никиту вместе. Глазки у нее были синенькие, а не карие, но волосики светленькие, как у Ильи, и щеки, подбородок, даже лоб и брови, как у моего Ильи.
— А ты как себя чувствуешь, сынок?
— Я чувствую, отцом… Чувствую, что моя жена самая лучшая… Мне сейчас так хорошо… — Илья засмеялся. — Мира, девочка моя… У меня теперь есть Никитка и Миланка и … ты…У меня есть ты, моя дорогая, и я теперь тебя не потеряю. Счастлив, как может быть счастлив ... нормальный счастливый человек! Я ощутил нашу бессмертную любовь, ... и ... наконец-то ты вернулась ко мне, милая! Вернулась живой и здоровой!
ЭПИЛОГ.
Этот день остался в моей памяти навсегда, как самый счастливый.
Я избавилась от чувства долга. Избавилась от того, что я стала называть «предназначением».
С Никитой и Лией, с их детьми нас связывало многое, но самое главное, что я чувствовала – награда меня ждала за то, что не сопротивлялась и отдавала без остатка силы в справедливом сострадании.
Впервые я знала, что рука моего мужа, которую я схватила в четыре года в детском саду, когда он первый раз нас забрал со своим младшим братом – была единственной рукой, которую мне никогда не хотелось отпускать.
Я, конечно, не была тогда влюблена, но я была по-настоящему счастлива от его доброты. Это событие, этот краткий миг, когда моя рука в его руке, был счастливейшим в моем детстве.
А сейчас мне нравилось в нем все, тянуло к нему, хотелось обнимать, быть с ним, улыбаться, целоваться, смеяться, радоваться жизни.
Наша семья стала такой крепкой. Мы ходили друг к другу в гости. Наши дети с Никитой и Лией были почти одного возраста, а самая старшая - Мирослава не отходила от папы Никиты ни на шаг.
В этот же год на день рождения Никиты ко мне подошла Лия и подарила букет. Она сказала, что сама не отпускала Никиту ко мне, он сбегал, всё время сбегал, из армии в увольнительные старался убежать, после армии, пока мы искали людей, и … недавно он перестал бегать к нам просто так, каждый день. Она удивилась и спросила Никиту, что же случилось. И он сказал, что в его душе жили воспоминания, как он всю жизнь соревновался со старшим братом за свою подружку Мирочку, был неуверен в себе, старался быть лучшим, а сейчас ему этого не надо делать. У него ведь есть своя Мирочка. Дочка.
Я с полной ясностью убедилась, что он может жить вдали от меня, что мои чары, когда я притягивала его письмами, больше не действуют. Я засомневалась, что вообще какие-то мои чары действуют. Всё исчезло? Вся сила моя теперь отдана нашим детям?
Все изменилось, но не исчезло.
Теперь, когда у меня были дети, я, кажется, даже любить мужа стала более спокойной любовью, не пугала его своей скорой смертью, по крайней мере, я уже не причиняла ему нестерпимых страданий. Я отдала себя малышам, которым я была нужна, которых я могла, целовать и прижимать к груди. Я словно освободилась от власти рока, превратившего меня в создание, которое может находиться между жизнью и смертью. Но ко дню моего рождения, из года в год, я получала письма с просьбой о помощи. Я не знаю и никогда не узнаю, кто меня освобождал и вновь вселял в душу чувство долга, но теперь раз в году мой отец в забытье рисовал картины из будущей жизни, и протягивал их мне, когда я приходила с детьми в дом моей матери и рассказывала ему историю из очередного письма. Чаще всего он рисовал людей живыми.
Ночью я открывала окно, протягивала руку, видела какое-то существо и возвращалась к Илье, чтобы он обнял меня, дал свою силу, дал мне красоту и здоровье.
Я снова слышала его голос, чувствовала его близость и была так же опьянена, так же по-детски обнимая его и притягивая к себе, как при нашем первом поцелуе. Я опять поднималась на высоту чувства, ощущая себя в двух мирах, в прошлом и в настоящем. Счастливая, довольная, как настоящая ведьма, принимала я его ласки и видела, что он пламенно отдавался в мою власть, раскрывая сокровенные глубины своей души. И я молилась богу, чтобы нашей любви не было конца.
К О Н Е Ц
Эту повесть «Я вернусь к тебе, Милая!» я написала в честь одного прекрасного, красивейшего человека – взрослой мудрой женщины, спасшей уже десятки, а может быть и сотни жизней. Её интуиция, глубокое сочувствие, сопереживание, логическое мышление и желание помочь, ведет её в самые «глухие» места, так она называет позиции на карте, скрывающие пропавших людей, с которыми нет связи. Она ищет не преступников, а пропавших. Бабушек, дедушек, детей, подростков, мужчин и женщин. Она проносит через себя, как проводник сотни чувств, но только не равнодушие.
Равнодушные и боязливые люди проходят мимо плачущего ребенка, старика, просто незнакомого человека и не спрашивают, что с ним, возможно, он потерялся, тогда он действительно по-настоящему теряется.
Идет куда-то в «глухое» место.
Я не знаю настоящего имени прототипа героини, её называли Мари. Рассказала в придуманной мистической истории, и хочу сказать огромное спасибо неравнодушным за спасенные жизни. Мари не одна. Мирославы и Никиты работают в поисковых отрядах с чувством истинного сострадания к людям.
© Все текстовые материалы канала «Свет моей жизни» https://dzen.ru/elisa являются объектом авторского права.
