На следующий день Фомина в компании Елены Тюишевой устроила слежку за Алиной. Ночью, когда девушка вернулась домой, то отказалась от разговора, сославшись на сильную усталость. И хотя Глафире была неприятна собственная подозрительность, иного выхода как слежка она не видела.
Старые подруги шли по противоположной стороне улицы и не спускали глаз с девушки.
— До чего я докатилась — слежу за дочерью своей подруги, — выражала самокритику Глафира.
— Ситуация обязывает. Знаешь, у меня с моим бывшим это было обычное дело. Он бабником был, — привела довод в оправдание Елена.
— А ты мне ничего об этом не говорила.
— А кто ж об этом говорит-то, сор из избы выносит? Но я всегда тебе напоминала, что ситуацию лучше предупредить, чем потом лечиться от этой заразы.
— Да, доверяй, но проверяй, — согласилась с подругой Глафира.
Тем временем Алина подошла к припаркованному автомобилю, возле которого ее уже ждал какой-то мужчина. Приглядевшись получше, Глафира узнала в нем Владислава Костырева, коллегу и друга семьи.
— Глазам не верю. Мой Слава? А что он здесь делает? — задалась вопросом женщина.
Елена навела на встретившихся заранее подготовленную видеокамеру и включила запись.
— Точно, он и есть. Вот это поворот! — прокомментировала она увиденное, увеличивая изображение.
— Лена, ты вообще понимаешь, что происходит? Смотри, дает ей какой-то конверт, в машину приглашает. У меня галлюцинации?
— Знаешь, у меня тоже начались галлюцинации. Алина твоя вертихвосткой оказалась — вертит твоим Славочкой как хочет, — сказала свое мнение подруга.
— Нет, я не хочу этого видеть, — сказала Глафира. — Я пошла, — развернулась и действительно пошла прочь.
— Тихо, не психуй. — Елена взяла ее за рукав куртки и вернула на место наблюдения. — Задуманное надо доделать до конца, так ведь?
На душе у Фоминой стало так тошно, так противно, так ужасно, что на секунду аж в глазах потемнело.
— Погоди, а как же такое может быть? Как мог Вячеслав?... Как?... — часто моргая, с негодованием вопрошала Глафира.
— Пригрела змею на груди.
— И самое ужасное, что я сделала это своими руками. Сама же предложила Алине пожить у нас, чтобы она не моталась в общежитие.
— А я тебе сколько раз говорила, не делай добра... — Елена закончила съемку, потому что объект наблюдения уехал.
— Как же он мог?... — не унималась Гульфия, переживала. — Это же все равно что изменить мне с моей же собственной дочерью, если бы она у меня была.
— Седина в бороду — бес в ребро, — ответила общеизвестной пословицей подруга, просматривая получившееся «кино». — Не бери в голову. Самое главное, что мы все это видели и записали, — она потрясла камерой перед лицом Глафиры.
— Видели... но как это в голове уложить?
— Мой тебе совет: собирай ее вещички и выпроваживай на все четыре стороны. Глаша, поверь мне...
Фомина долго не могла прийти в себя. От мысли, что у Вячеслава с Алиной роман, у нее земля из-под ног ушла. Было так плохо, так обидно, что она решила последовать совету Елены выставить предательницу тем же вечером или ночью, в зависимости от того, во сколько та вернется домой. Не хотелось даже видеть Алину, а уж тем более терпеть ее в доме.
А что же Вячеслав? Как он, такой интеллигентный, умный, умудренный жизнью человек, мог так поступить?
Но почему Глафире совершенно не пришла в голову другая мысль, например, такая, что Алина и Вячеслав могли встретиться и по совершенно другой причине. В конце концов, они даже не поцеловались при встрече.
***
Когда поздней ночью Алина вернулась домой, ее встретила разъяренная Глафира. Ничего не объяснив, Фомина тут же потребовала у девушки ключи от квартиры.
— Глафира Сергеевна, что случилось? — Алина создала жалобное лицо.
— Это я у тебя хочу узнать, что случилось, — забирая ключи, спросила хозяйка.
— У меня? Вы о чем? Я ничего не понимаю.
— В том-то и дело, моя дорогая, что перед тем, как что-то сделать, нужно понимать, что все тайное когда-нибудь станет явным, и за свои поступки нужно будет заплатить.
— Глафира Сергеевна, ну, простите меня, если я в чем-то виновата перед вами, но я действительно не понимаю, что происходит, — чуть ли не плача объяснила Алина.
— Тебе нужно понять только одно — что ты сейчас соберешь свои вещи и навсегда покинешь этот дом. И забудь мой номер телефона.
Глафира не смотрела в глаза девушке. Это было выше ее сил. Сожаление о том, что приходится в буквальном смысле выгонять дочь лучшей подруги из дома, гнобило женщину.
— Хорошо, но позвольте мне хотя бы с Игорем попрощаться, — взмолилась девушка.
— Нет, не стоит, он уже спит. И потом, я уже ему сказала, что ты переезжаешь. Мне пришлось наврать, что ты уезжаешь в общежитие... Но это лучше, чем если бы я сказала ему, как ты наплевала на нас всех. И, несмотря на то, что вы жили, как кошка с собакой, Игорь даже расстроился, в отличие от меня.
— Ну, что же я такого сделала Глафира Сергеевна? — Сейчас слезы из глаз лились рекой. И не похоже было, чтобы Алина притворялась.
Но хозяйка была слепа и неприступна.
— Об общежитии я уже договорилась, кстати. Иди, собирай свои вещи, и чтоб через пять минут я тебя здесь не видела.
Глафира действительно была слепа. В этот момент внутри нее боролись два совершенно противоположные чувства. С одной стороны — злость на Алину, с другой — жалость к девушке. Она выглядела уставшей, подавленной, растерянной, но явно не ожидала, что ее выгонят.
Эта девочка, которую Глафира всю жизнь любила, как родную дочь, цинично увела у нее мужчину. Разве такое прощается? Женщина считала, что нет, а также — что поступает правильно.