Я планировала, что еще несколько дней буду дочитывать эту огромную (и по объему, и по величию замысла) книгу, но в итоге так втянулась в текст, что дочитала за полтора дня. Теперь мне поскорее хочется:
1) Обсудить текст еще с кем-нибудь (но книжку, по-моему, мало кто читал, рекламируют ее совсем не так активно, как условный "Голландский дом", "Лето в пионерском галстуке" или что там еще модно читать в этом сезоне);
2) Начать читать второй том, но он еще не вышел, издательство только показало обложку.
Я уже немного написала о книге в предыдущем посте, здесь добавлю еще пару моментов, которые кажутся мне важными.
В первой половине книги читатели уже познакомились с главными героями, привыкли к ним, кого-то наверняка полюбили (как я, например, полюбила пятиклассника Павлика и его лучших друзей - Генку, Рэма, Сему), кем-то просто заинтересовались (юным немцем Веймаром, странной нетипичной, "несоветской" учительницей немецкого Ириной Георгиевной).
Во второй половине книги круг персонажей расширяется: появляется майор Селиванов (понятное дело, вот-вот начнется война, через кого-то автору же нужно будет нам показывать ключевые события на фронте) с непростой семейной историей, у Ирины Георгиевны неожиданно появляется ухажёр, немного нелепый, но вполне симпатичный. Также автор выводит на сцену кучу десятиклассников, напоминая сразу добрый десяток советских фильмов о войне (типа "Дом, в котором я живу"), в которых сначала показывают выпускной и вдохновенных юных школьников, которые планируют то и другое, а потом все их планы идут прахом и они все отправляются на фронт, откуда мало кто вернётся. Ближе к концу книги эта тема скорой войны вообще звучит всё чаще, пока не становится основным лейтмотивом. Нередко в завершение какого-то эпизода автор пишет что-нибудь вроде "а в мае 1945 они встретятся в Берлине, и он не сможет вспомнить, где уже видел этого молодого человека" или "до конца войны оставалось еще 4 года столько-то месяцев и столько-то дней...".
- А знаете что? - воскликнула Ирочка Либерман, когда все собрались. - Давайте поклянемся, что каждый год после окончания школы будем встречаться на этом месте в последнее воскресенье апреля! И на концерт! И чтобы никаких отговорок, куда бы мы ни разъехались!
Идею поддержали.
- А если я на север махну, а? Или на Дальний Восток? - сказал Жора.
- Значит прилетишь как миленький! - ответила Ира.
Старшеклассники уже предвкушали выпускной и последний школьный "культпоход" ощущали тоже как прощальный вечер. Тогда еще никто не знал, что только четверо из двадцати доживут до мая 1945 года. Никто не знал, кто из них погибнет первым, не успев доехать до фронта, и кто - последним, перед самой победой. Никто представить себе не мог, что концерт станет не только прощанием со школой, но и с музыкой, миром, друзьями, любимыми... После войны только четверо придут на это место. От филармонии останутся лишь обгоревшая стена и осколки.
Обилие этих "они еще пока не знали", рассыпанных по книге, стало для меня важным маркером, который помог мне отчасти понять, куда можно пристроить этот текст в той огромной повествовательной традиции о войне, которая уже сложилась. Эти многочисленные сцены, как будто взятые из советских фильмов, думаю, вставлены автором в книгу нарочно. Они и задумывались, пожалуй, как узнаваемые. И они как бы подсказывают: Юлия Линде не предлагает какой-то новый, более точный или правильный взгляд на выбранный исторический период, она не экспериментирует с "оптикой" или формой. Она пишет глубокий и очень насыщенный текст в привычной форме романа-эпопеи, в котором вполне комфортные для нас "правильно" и "неправильно" вписаны в увлекательную историю разных людей. Задача романа - не перевернуть устоявшиеся мнения или раскрыть нераскрытое, задача - обобщить для старших и максимально полно и широко рассказать для младших обо всем, что тогда происходило.
Вернеру казалось, что он дышит горячим пеплом, он старался вдыхать воздух только через рукав кителя, вонючего, насквозь промокшего от пота. Дым вгрызался в глаза. Воняло палёными волосами. Вернер некстати вспомнил о синеватой курице, которую кухарка Урсула, принеся с рынка, вертела над огнём, чтобы опалить перья. В двух метрах уже ничего не было видно, показывали дорогу мутные пятна от задних фар броневика, идущего впереди. Огонь гудел за спиной. Лопались стёкла магазинов, из витрин вываливались оплавленные манекены, которые Вернер поначалу принял за трупы. Металлические вывески раскалились докрасна. С крыши догорающего дома упал с тяжёлым звоном флюгер в форме средневекового корабля - когга. Роттердам превратился в костровище. Голландия была взята за четыре дня. По улицам голландских городов парадным маршем прошли эсэсовцы «Лейбштандарта».
«Интересно, кто следующий в очереди?» - думал Вернер.
Он, разумеется, не мог знать, что 30 июня 1940 года генерал Франу Гальдер, начальник Генерального штаба сухопутных войск вермахта, празднует в Берлине день своего рождения, а в дневнике, сразу же после упоминания о дружеском поздравлении от фюрера, делает аккуратным почерком первую запись о предстоящей войне с Россией: «Основное внимание - на Восток... Англии мы должны будем, вероятно, ещё раз продемонстрировать нашу силу, прежде чем она прекратит борьбу и развяжет нам руки на Востоке».
Стремление к максимальному охвату всего, что только можно, не всегда идёт тексту на пользу. С одной стороны, читать обо всех подробностях быта, о вещах и устройстве жизни невероятно интересно. С другой, многие темы, который поднимает автор, уплывают из фокуса внимания, потому что их теснят другие, новые. Так, в самом начале мы прочитали о том, что живой уголок в этой школе был самый выдающийся, а Сёма, друг главного героя, был в этом уголке главным. Затем живой уголок не будет упомянут нигде, ни на одной из оставшихся семисот страниц текста. И так со многим. Потому что помимо живого уголка там вся школьная жизнь, вся домашняя жизнь, и уроки танцев, и дворец пионеров, и что они читают, и во что они играют, и как они в кино ходят, и так далее. Автор берется описать решительно всё!
На фоне этой заявленной широты порой искусственно выглядят ограничения, в которые автор вдруг ставит своих героев, чтобы направить их в ту сюжетную коллизию, которая была задумана. Как так, например, получилось, что блестящий юный аристократ Вернер как будто не был знаком вообще ни с одной девушкой своего круга? У них же дома были регулярные приемы, у Вернера есть мать, которая живет светской жизнью, а значит есть там и балы, и друзья с детьми разного возраста, и мысли о том, с кем познакомить сына, чтобы в будущем устроить его жизнь. Но нет - он чист, как слеза, и поэтому сразу же влюбляется в первую попавшуюся яркую девушку, конечно, еврейку.
Тем не менее, автору удались главные герои! Они достоверны, им сопереживаешь, за их жизнью интересно следить, а в их эволюцию веришь (в советских персонажей правда я верю чуть больше, чем в немецких). Она здорово описывает эпизоды, в которых они сомневаются, рефлексируют, принимают решения, фантазируют. Вот, например, мысли Павлика после эпизода "мести" учительнице немецкого языка:
И всё же в этом происшествии что-то было не так. Это стало ясно, когда мы после триумфального шествия разошлись по домам. Такое бывает, что в компании чувствуешь одно, а остаёшься один - и всё как будто наизнанку выворачивается. Не той стороной. Кобру мне, конечно, жалко не стало. Она чудовище, это навсегда. Неизлечимо. Мне почему-то стало жалко себя. Весь день мы орали о победе как будто нарочно для того, чтобы доказать себе самим, и погромче, что не идиоты. А наверняка ведь идиоты и есть. Подлые и нахальные. Благородной мести у нас явно не вышло, а вышла пакость мелких ублюдков. Есть же такие: гогочут как гуси и делают что вздумается, хоть режь их.
Вспомнилось, как детдомцы пару лет назад, забивали собаку - просто так, не от голода и не потому что бешеная и их грызла, а от нечего делать. Мы даже не пытались отбить: тогда силы были неравными.
Или вот еще замечательное описание работы немецкого дирижера Вернера Фуртвенглера, очень значительной и не менее спорной фигуры в истории немецкой культуры (я уже писала, что в "немецкой" части текста в качестве персонажей выписано очень много реальных исторических деятелей, так что я постоянно прерывала чтение романа и отправлялась искать какие-то цитаты, энциклопедические справки и статьи, чтобы вспомнить или узнать дополнительные факты):
На первой же репетиции он остановил Вернера после первых тактов и сказал: «Ну и что? Ну разве это музыка? Слушайте, лучше слушайте». Понять, что дирижёр имел в виду, было невозможно. Но руками он умел говорить гораздо лучше, чем языком. Он вообще предпочитал общаться руками.
Поначалу Вернер не понимал, как оркестр умудряется одновременно вступать: жесты Фуртвенглера казались поначалу слишком странными, неясными. Он вдруг начинал долго раскачиваться - и наконец вступал оркестр. «Да как вы понимаете, когда начинать? Он, кажется, не показывает ауфтакт», - спросил в перерыве Вернер у одного из скрипачей. «Он начинает раскачиваться, и мы считаем до тринадцати, работает», - ответил оркестрант. Секрет заключался в том, что Фуртвенглер не видел тактовых черт и мёртвых крючочков, впечатанных в длинные линии нотного стана. Он ощущал живое движение музыки, чутко прислушивался к её дыханию и наконец сам становился музыкой, заклинателем.
Его жесты выглядели подчас чересчур странно и непонятно - Фуртвенглер то дёргался, как марионетка, то темпераментно размахивал головой, то будто бы исполнял какой-то танец, но совершенно непознаваемым образом каждый оркестрант понимал, как нужно играть. Пожалуй, оркестр управлялся вовсе и не руками, а неведомой силой, исходившей от дирижёра. Он чувствовал музыку невероятно глубоко и видел в застывших строчках партитуры целую вселенную, которая открывалась на каждом его выступлении.
Выбранная автором широта охвата сказалась не только на описании контекста, в котором всего очень много, но не все описано до конца, но и на персонажах. Как я уже сказала, главные герои хороши, как и сопровождающие их второстепенные. А вот эпизодические персонажи взяты как будто при большом уменьшении всей картинки, когда отдаляешь фокус, еще отдаляешь - и все уже такое маленькое, малюсенькое, смешное. Так и эти маленькие человечки как будто сбежали со страниц известных книжек и фильмов. Советские обыватели - все сплошь как из рассказов Зощенко: не слишком культурные, нелепые и с манерой выражаться нарочито. Немецкие обыватели, в свою очередь, все неприятные, грубые, злобные и марширующие в ногу.
Чем ближе к концу, тем стремительней развиваются события. "Немецкая" повествовательная линия догоняет "советскую" (в прошлом посте я писала, что в книге две параллельные истории, и та, которая описывает события в Германии, начинается на десять лет раньше, чем та, в которой речь идет о событиях в СССР), и мы читаем описания первых военных эпизодов. Война уже началась в Европе, но еще не началась в СССР. Последний эпизод романа - комичный, пятиклассница признаётся в любви учителю танцев, тот добродушно отправляет ее как следует отдохнуть летом, чтобы вся дурь из головы повыветрилась, но в школе над ней не слишком смеются, ведь всем не до этого. Вот-вот начнутся каникулы, которых все очень ждут! А до начала войны остается всего неделя.
Резюме: Отличный, прискорбно недооцененный роман для юных читателей и для всех, кто интересуется исторической прозой о временах СССР первой половины ХХ века.
#современная литература #современная русская литература #young adult #исторический роман #книги для подростков #читает_шафферт
