Античный миф, поведанный Овидием и после Шекспиром, ожил в Большом Итальянском просвете (зал Эрмитажа №238), где выставлена мраморная скульптура Джузеппе Маццуолы «Смерть Адониса», – стараниями виолончелиста Андрея Ефимовского и актрисы-декламатора Анны Будановой.
Поэма создана в 1680-1709 годах, во времена «чёрной смерти»; и повествует о гибели прекрасного юноши, которого полюбила богиня Венера.
Это единственная мистерия, где не задействованы современные авторы. Устроители решили включить Шекспира как отсылку к бушевавшей [тогда] в Лондоне чуме – в связи с пандемией. А также, как рефрен темы любви и смерти.
Остальные смыслы теряются. Вернее, наоборот: выпукло отображают стремление немцев-постановщиков Вольфа и Корнмюллер привнести западные «ценности». Зрителю представлен виолончелист, одетый в черную плиссированную юбку, и актриса, которая появляется из Лоджий Рафаэля затянутая в переливающиеся золотыми блестками топ и брюки.
Нелепые облачения сразу ломают повествование. Поэма ведь о взаимоотношениях полов: прекрасной женщины, богини!, с юношей, в котором красота и мужество сочетаются с целомудрием. Для чего авторы делают из актёров трансвеститов?
Впрочем, копаться в перверсиях устроителей – пустое занятие. Гораздо важнее сказать несколько слов о произведении. И о любви.
МНОГИЕ ЛЮБОВИ
Любовь в поэме представлена в двух своих состояниях – идеальная, возвышенно-божественная и плотская, чувственно-страстная. Они, эти любови, спорят, но не противодействуют. Ибо обе продляют своего героя в Вечность. Первая дарует бессмертие через поступки, принципы, жизнь. Вторая – через детей. И красивая, наполненная эротизмом поэма превращается в философский диспут.
Интересно, что любовь как божественное чувство, любовь идеальная – дана смертному Адонису. А любовь земная, любовь чувственная – досталась Венере, богине…
И если в этом контексте подумать о нарядах, несвойственным полу фигурантов, то становится ещё более противно. Потому что в таком смысле переодевания – отвратительная, мерзкая пошлость, которая разрушает всё очарование, всё волшебство шекспировского полотна!
ЛЮБОВЬ ПЛОТСКАЯ
Венера охвачена страстью! Сценка про лошадей подчёркивает, что в богине говорит голос самой природы.
А Любовь и есть сама Природа, её закон. Это радость, которая дается человеку в награду за то, что он, продолжаясь в потомстве, делает {свою} жизнь бесконечной.
И Венера подстрекает Адониса: пусть возвращает Природе свой долг.
Ты факел – так изволь светить,
Ты был зачат – продли зачатий нить!
Венера исповедует сенсуализм, эпикурейскую жажду наслаждений. Она влекома слепой страстью и воплощает чувственное представление о любви.
Богиня крайне уязвлена тем, что её чувство безответно. Она фактически нападает на юношу! Страсть делает её одержимой и, по сути, превращает в животное (которые изображены для сравнения тут же).
Она увещевает, соблазняет и даже оскорбляет возлюбленного:
Ты не мужчина, раз от поцелуя
Бежишь, – в тебе мужского только вид:
Мужчина от объятий не бежит!
Слепая страсть делает человека глупым, смешным и слабым…
Ну, а если без дидактики и сложных смыслов, то Венера здесь — сама жизнерадостность и легкомыслие. Она стремится пройти жизнь любя! Не задумываясь и целиком отдаваясь новым увлечениям и новым страстям. Оправданием такого гедонистического подхода к жизни сослужат, по её представлению, дети.
ЛЮБОВЬ ДУХОВНАЯ
Выбор Адониса выше (духовно).
Первичны и важны устремления, идеалы. Юноша ратует за любовь небесную, верит в возможность настоящего чувства. Чувства, которое поднимет его над миром, поможет развиться духовно.
Физическая связь не интересует его.
Он не позволяет страсти завладеть его разумом. Поэтому отвергает Венеру, ищущую чувственных наслаждений, и искренне непонимающую причин его отказа.
Разгадка проста. Похоть. Похоть некрасива. Она не хороша ни для мужчины, ни, тем более!!, для женщины.
Так, Венера описывает притязания Марса. Когда бог войны, свирепый и неукротимый, «рабом склоняется у этих ног», он становился шутом:
На мой алтарь он шлем свой воздевал,
Швырял свой щит и пику боевую –
И мне в угоду пел и танцевал,
Шутил, дурачился напропалую.
И в итоге:
…В цепях из роз, безвольный и покорный,
Побрел за победительницей он.
Поведение же Венеры описывается едва ли не всей поэмой целиком. Чтение занимательное, крайне эротичное и даже возбуждающее. Однако, если трезво взглянуть, можно понять, что воспылавшая самка домогается равнодушного к ней мужчину.
Когда женщина предлагает себя так откровенно, её становится только жаль.
И если в конце богиня всего лишь просто удаляется (затворившись, тем не менее, в глуши печальной), то земные женщины, так же воспылав и соблазнившись условным минутным гусаром, подчас теряют гораздо больше – семью, самоуважение, счастье…
СМЕРТЬ
Спор любви земной и любви небесной кончается тем, что вторгается Зло.
Реальная любовь далека от дуализма воплощений в поэме. Она не представляет из себя ни радость только телесную, ни радость исключительно духовную.
Человеческая любовь всегда подвержена натиску чуждых ей стремлений и интересов.
Однако, перед взором человека всегда находится идеал красоты и духовности. Он в том прекрасном цветке, который вырос на месте, где лежит сраженный Адонис, в той отрешенности, которой предается Венера, удаляясь от земной суеты и от людей.
Жизни грозит Смерть. В поэме Смерть представлена в образе дикого вепря. Что говорит о том, что она таится среди жизни, в самой Природе. То есть, Смерть не есть Рок или Судьба. Смерть – обычное явление жизни, возникающее в ней самой.
Но символика нисколько не умаляет потерю…
Как странно: ты погиб, а время длится…
ВО ЦАРСТВИЕ
Любовь плотская не противоречит любови небесной. Но совокупность этих двух проявлений значила бы любовь абсолютную, почти недостижимую в реальной жизни.
Почти…
Редким счастливцам такая Любовь бывает дарована: обоюдная и сияющая. И тем вернее её можно встретить, если быть подобным Человеку. Который отличается от животного — превосходством духа над плотью, умением противостоять низменному телесному влечению {первоначальному; которое подчас заменяет страстью всё и всё портит – отношения, жизнь и саму любовь}.
Любовь высокая есть духовное возрождение!
.
