Аделия Михайловна Бляхер -- заведующая мастерской монументальной живописи Эрмитажа.
Продолжение. Начало ЗДЕСЬ
Здравствуй, мумия!
Реставрация – дело не только тонкое, но и очень деликатное. Ты не можешь знать, кто и как делал вещь, которой не сотни – тысячи лет, и какие мысли, какие чувства в нее вложил.
Мы вот, например, реставрируем саркофаги египетские, им от пяти до десяти тысяч лет. Мы их даже в мастерскую не берем. Дерево хорошее -- это кипарис, по нему сделана обмазка, потом наложен грунт, по нему роспись клеевыми красками, а сверху еще и лаком все покрыто. Если человек богатый, то саркофагов у него могло быть много: сначала каменный саркофаг, в нем деревянный – как матрешка. Три саркофага – это очень хорошо. Восемь – совсем замечательно. Последний, самый близкий к мумии – это картонаж, то, что накладывалось на мумию. Картонаж тоже был расписным, и мы его восстанавливаем.
Запеленутая мумия в это время лежит неподалеку. Наверняка это какой-нибудь жрец: простого человека ведь так пышно не похоронят. И обычно не одна эта мумия в хранилище. Утром дверь открываешь, заходишь, каждой мумии обязательно говоришь: «здравствуйте», «здравствуйте». Так, на всякий случай. Потом поработал, уходишь и прощаешься: «До свидания, до завтра». Дверь закрыл и пошел.
На каждом саркофаге есть иероглифы – они ведь что-то значат все. Это пожелания усопшему, возможно заклинания. И лучше к этому всему относиться с добротой. Если нет – может плохо кончиться. Это я точно знаю. У нас в Эрмитаже примеров негативных, к счастью, не было, а в мире их достаточно. Вон Говард Картер, который открыл гробницу Тутанхамона, – вся экспедиция потом умерла. А знаете из-за чего? Дырки просверлили в дверях. Гробница Тутанхамона, она находилась под современной деревней. Картер ее искал 20 лет. И вот они нашли: ступеньки вниз и дверь. От нетерпения они взяли и просверлили дырки, чего делать было категорически нельзя. Надо это уважать, понимаете?
Это не значит, что эрмитажные работники – люди напуганные, законченные мистики. Просто мы понимаем, что есть святыни, к которым нужно относиться очень бережно. Ради их сохранения мы сами кого хочешь напугаем. Вот Римка наша сидела в той псковской церквушке, открывала потихоньку оконницу с потрясающим орнаментом. А внизу под церковью уже река Пскова. Там кладбище петровского времени. И Римка в окошко видит, как по этому кладбищу носятся детишки, кости находят и швыряются этими костями друг в друга. Играют, хохочут, полный восторг. Римка выждала, пока дети поближе подберутся, припала к бойнице и загробным голосом говорит: «Положи косточку на место». Ближайший к ней парень как встал – и все. Оторопел. Она уже думала, что его кондратий хватил. А потом детишки с кладбища рванули, только пятки засверкали.
Змея в помощь
В заведующие я никогда не стремилась. Я сидела за спиной у Евгении Григорьевны с 67-го года по 95-й и была уверена, что уйду на пенсию, а она останется. Это был человек, настолько полный сил и оптимизма, всю мастерскую на себе тащила. И вдруг узнаем: Евгения Григорьевна попала под машину. Причем сначала нам сказали, что вроде бедро сломала, и мы поехали к ней на следующий день в больницу. А нас не пустили, сказали, что она умирает. Мы не поверили. Мы знали, что накануне она была в сознании, разговаривала. Оказалось – она могла говорить, пока была в шоке, но травма ее несовместима с жизнью. И человека не стало в три дня. Мастерская осталась без головы.
Евгения Григорьевна прикрывала нас всюду: и в бумажных делах, и в экспедициях. Бывало, сидим с ней в раскопках, я говорю: ой, тут какая-то металляшка. И скальпелем по ней тюк-тюк. Она мне: Ада, отойдите! Я говорю: а что? Она говорит: это может быть бомба. Выгнала меня из раскопок, что-то там поковыряла, увидела, что это засов дверной, и тогда только обратно впустила.
В общем, начальство меня вызвало: по возрасту, по опыту – придется тебе, Ада, возглавить мастерскую, больше никого с такой квалификацией нет, а брать со стороны не хочется. Я согласилась. И тогда пятнадцать сотрудников лаборатории уже за мою спину сели. Пришлось мне учиться выколачивать все необходимое для работы: где лаской, где таской, где-то поплясать, где-то серьезно кулаком постучать.
Я рада, что стиль жизни мастерской удалось сохранить. Что у меня люди работают, которые 50 лет в Эрмитаже! Теткам уже по 76 лет, но я их держу, пусть хвосты всякие подчищают, потому что это учителя и мастера, каких нет. Например, Галина Ивановна Тарагонян, ей 73 года, она тридцать лет проездила в среднеазиатские экспедиции – в Пенджикент.
Физически там очень тяжело, потому что жара. В 4 утра реставраторы встают, работают до 11-ти, с 11-ти до 4-х они сидят на базе, под тентами обрабатывают то, что достали из раскопов, и потом с 4-х часов они опять начинают и работают, пока светло. Раскопы там глубокие, сверху навесик от солнца, иначе с ума можно сойти. Галина Ивановна сидела в углу ямы, маленькой киркой на палке – тешой – землю рыла. А в другом углу ямы гюрза лежала. Свалилась как-то с навесика в яму, там и осталась. И Галя спокойно: а что, она меня не трогает, я ее не трогаю.
У них и на базе в Пенджикенте жила гюрза на чердаке. Хозяева этой базы, таджики, трогать ее не велели. Валериана Павловна, тоже из «теток» наших знаменитых, рассказывала: в блюдце молока нальешь, щипцами вот так гюрзу отодвинешь и проходишь. Правда, одного сотрудника скорпион укусил. Ну ничего, все выжили. Единственное, что никого не обошло -- все, кто в среднеазиатские экспедиции ездил, гепатитом переболели. Воду из арыка попил – и готово.
И все равно в эти экспедиции все мечтали попасть. Я сколько просилась в Среднюю Азию – не вышло, места не было. Потому я во Псков в поле ездила.
Экспедицию ждешь, потому что там люди на голову выше. Это другие отношения вообще, коллектив настолько спаянный становится. И потом – это ж как клад искать, находки на каждом шагу. Например, я побелку в той псковской церквушке снимала, смотрю, что-то процарапано, надписи какие-то. Снимаю дальше – а побелка когда влажная, скальпелем ее тронешь, она легко отваливается. И в уголке письмо: дьяк такой-то, лета такого-то года дал такому-то в долг энную сумму, и волнуется: вернет он ему или нет. Я зову Белецкого Василия Дмитриевича, руководителя экспедиции. Он как поглядел и не своим голосом: милая, так это ж датировка. Теперь мы знаем -- XIV века церквушка. «Ну, мать, ты мне подарок сделала!»
Окончание ЗДЕСЬ, подпишись на наш канал и читай:
Ирена Полторак (с) "Лилит"
