Если бы на месте Чикиной оказалась другая пятидесятилетняя женщина, то при виде тела, примотанного пищевой пленкой к парикмахерскому креслу, она выдала, скорее всего, любой другой звук, чем тихий сочный мат, которым разразилась Татьяна. Впрочем, есть вероятность, что другая и не сразу бы сообразила, что перед ней побритая наголо женщина без признаков жизни, а не манекен для обучения стажеров.
Отматерившись, Чикина достала из кармана кожаные осенние перчатки и, чтобы не оставлять отпечатков, надела их, прежде чем взять со стола зеркало и проверить наличие или отсутствие дыхания у тела. На бывшей работе Чикина мертвецами дела имела не часто, но отсутствие профессионального опыта заменил житейский. Молодая женщина – весьма привлекательная при жизни – сейчас была мертвее некуда. Раньше, до стрижки, она носила густые крашенные в платиновый цвет волосы, которые теперь устилали пол парикмахерской и на которые Чикина изо всех сил старалась не наступить.
Подавив первый порыв позвонить Этери и высказать все, что она о ней думает, Татьяна вызвала, как положено, скорую и полицию. И только потом набрала номер хозяйки салона, которая, к несчастью для Чикиной, была ее соседкой и подругой детства. Иначе черта с два она бы встала в шесть утра, чтобы открыть до прихода уборщицы парикмахерскую, пока подруга налаживает личную жизнь. Кстати уборщицы тоже что-то не видать.
-Этери, мать твою, отвечай, - Чикина в ожидании полиции на вышла на улицу. Она была легко одета – думала, выскочит минут на десять, всем все откроет, и домой –досыпать. Так что косуха от ноября не спасала. Чикина спрятала голову в воротник и попробовала еще раз дозвониться до Этери. Да куда там. Бесполезно. Зато пока она туда-сюда ходила, чтобы не одубеть на месте, явилась уборщица, проскользнула внутрь и завизжала так, как должна была еще раньше завизжать Чикина будь она не Чикина. Пришлось возвращаться на место преступления. Хорошо хоть запах химии напрочь отбивал запах смерти.
-Ну, ну, ну, - насильно уводя от тела брыкающуюся низкорослую худышку-уборщицу, Чикина пыталась неуклюже найти слова, чтобы успокоить истерику. Хорошо, что уборщица худышка. А то в Чикиной тоже всего пятьдесят два килограмма – с толстухой справиться было бы сложнее.
Перестав кричать, уборщица неожиданно ловко развернулась, вцепилась в косуху Чикиной и начала, захлебываясь что-то говорить на таджикском. Этот язык при всех своих талантах Татьяна не знала совсем. Но наивно рассчитывать, что уборщица из районной парикмахерской вдруг заговорит на французском или китайском.
-Так, - остановила она поток незнакомых слов, прикрыв рот женщины рукой. –А теперь по-русски. Вы ведь русский знаете? – уточнила она, и худышка кивнула. – Вот и хорошо. Теперь слушаю, - и медленно отпустила руку.
Несколько раз глубоко вдохнув, худышка, косясь на тело, сказала удивительную вещь.
-Это я. Это я. Это я!
Чикина перевела взгляд на тело и с сомнением покачала головой.
-Да не. Вы ростом меньше.
На что худышка запротестовала еще интенсивнее и, как обезьянка повисла на рослой своими ста семьюдесятью сантиметрами Чикиной.
-Хозяйка сказала меня убьет. И побреет. Это я! Это я.
Отцепляя от себя худышку, Чикина подумала, что сказать Этери такое точно могла. Она называла это профессиональным юмором. Черт, и как она сама не догадалась, что неизвестную прикончили ровно так, как уже больше пятнадцати лет грозится убить каждого второго встречного хозяйка парикмахерской (и по совместительству соседка Чикиной) Этери Текаева?